1932 Pärnu «Рифмачи выцеживали строки…» Рифмачи выцеживали строки Из настойки выхоленных слов. Фантазировали критики строгие О странностях их голов. Девушки влюблялись в поэтов, Воспевавших экстазно весну… Но коснулось сокращение бюджета И духовных подачек муз. Пришел формалист квартальный, Поплевал на ладони слегка И сорвал вывеску: гениальность — С дверей лирического кабака. 1932 Pärnu «Незачем небыли рассказывать…» Незачем небыли рассказывать, Слагая слова в сонет, Про сердце — несгораемую кассу, В которой ни копейки нет. Тошно до-нельзя изношенным Бежать за чем то в мираж, А ремонт на пути невозможен — Пора выходить в тираж. Вернусь я в замок семибашенный, Прикроюсь сладеньким сном, И надену смирительную рубашку На мечту о счастьи ином. 1932 Pärnu «Не умею любить по-Божьему…» Не умею любить по-Божьему Пустую, бесплотную душу — Тоскуют до невозможности И рот и глаза и уши. И разве за это взыщется С безбрежно-жадного сердца? Весна приходит язычницей И горе всем иноверцам. Нам чувств слишком мало роздано И им ли хиреть в бездельи? Недаром учуял Розанов, Что дух — только запах тела. 1932 Pärnu «Ловля слов позвонче, попевучей…» Ловля слов позвонче, попевучей Нам мешает на людей глядеть. В поисках изысканных созвучий Можно от восторга обалдеть. Говорят, мы рождены в сорочке, Потому и все нам трын-трава. Знай, нанизывай на строчку строчку Хмелем отдающие слова. Но не стоит забывать и это: Творчество для нас не чепуха — Бессердечнее любви поэта Вопль уже зачатого стиха. 1933 Pärnu «Драчливы и злы, как голуби…» Драчливы и злы, как голуби, Которым кидают зерна, Готовы мы кулаками голыми Друг другу по скулам дернуть. Но стоит исполниться воздушному Замку житейского уюта — Мы станем несносно добродушными, Забыв и Каина и Иуду. И будут довольны на небе, Внимая мирным аккордам, И только одержимый манией Сплюнет и вспомнит чорта. 1933 Pärnu «Настали годы новой эры…» Настали годы новой эры С девизом яростным: банзай! Становятся тупыми нервы, Осоловелыми глаза. Пускай постится хилый Ганди Пора пришла мечей иных. Уже солдатскими шагами Затоптан пепел мирных книг. Печальный духоборец Будда Являться в плоти перестал И больше никогда не будет Пришествий кроткого Христа. 1933 Pärnu "Я совсем усталый странник…" Я совсем усталый странник По тропинкам пыльным слова, Сплю без ярлыков охранных На базарах света злого. Знаю я, что все лишь случай И что нет чудес без боли, Никогда не станет лучше, Никогда не будет воли. Но среди гнилых предместий, Где унылы песен звуки, Сказку о вселенской мести Я начну творить со скуки. 1933 Pärnu "Я с Христом здороваюсь издали…" Я с Христом здороваюсь издали И в ссоре с Его Отцом, А молюсь китайскому идолу С неистово злым лицом. Он глазеньем своим пронзительным Сжигает мозги людей И чуют угрюмые зрители, Что нет ничего нигде. Не уйти из святой покойницкой. Я знаю: нет новых вех, А за мной в темноту погонится Его неприятный смех. 1933 Pärnu "Я не прочь признать грехопаденье…" Я не прочь признать грехопаденье, Как завязку главного узла. Продал дьявол Евочке без денег Божье дерево добра и зла. Все свершилось в час злосчастный разом: — Мир стал жертвой рока и сивилл, А неукротимый робот — разум Человечью прыть закабалил. И с тех пор Земле, всеобщей маме, С рельс казенных больше не сойти, И нельзя ни словом, ни томами Оправдать нелепого пути. 1933 Pärnu "Неизвестно — кому молиться…" Неизвестно — кому молиться И какие мямлить слова: Потускнели сонные лица Невеселого божества. Все туманней новые весны И отчетливей скучный путь. Примирись лучше с жизнью постной И о счастьи совсем забудь. Ничего нет — один обычай Или похоть: существовать. Не побрезгав мелкой добычей, Сядет смерть на мою кровать. |
