Нетрудно догадаться, кто подослал Коянаги к старику: Синдзиро Мияяма, разумеется. Оябуну нет никакого дела до того, кто будет в городе мэром. У него в жизни только один интерес — деньги. Мияяме пришлось как следует раскошелиться, за какую-нибудь мелочёвку Коянаги работать не станет.
Не совсем понятно только, почему этот бандит пошёл на сделку с Мияямой. Их штабы — в двух конкурирующих кабаре. Киндзи Коянаги обосновался в "Крауне", по слухам, живёт с его хозяйкой и без ограничений пользуется её деньгами. А Синдзиро Мияяма свой человек в "Куинби", главном? конкуренте "Крауна", и самая красивая хостес — его любовница. В смысле денег всё иначе: они текут не в карман Мияямы, а из его кармана. Вот и странно, что Коянаги вступил в сговор со спонсором конкурирующей заведения. Впрочем, в данном случае деньги Мияямы потекли к нему, а на все прочие соображения Коянаги плевать.
Но, как бы ни был уверен Гисукэ в своей правоте, предъявить обвинение Мияяме он не может: доказательств никаких. Мияяма скользок как уж, не ухватишь. И беспримерно подл. Ведь и среди подлецов не каждый подошлёт наёмного убийцу к своему благодетелю.
Самолюбие Гисукэ было уязвлено до последней степени. Он стал просто одержимым в своей ненависти к Мияяме. В буквальном смысле потерял аппетит и сон, думая об одном и том же: как разбить вдребезги честолюбивые замыслы Мияямы. И наконец додумался — Кейсукэ Огава!
Казалось, всё складывается удачно, даже удачнее, чем в прошлый раз. Ведь сам председатель провинциального комитета заинтересовался предложением Гисукэ и поддержал кандидатуру Огавы. "Настоятель" не мог перечить начальству и с елейной улыбкой заявил, что он в восторге и прочее, и прочее.
Следовательно, Мияяме ничего не остаётся, как ретироваться, — Тадокоро при всём желании не рискнёт играть ему на руку.
И всё же оставалось опасение, что Мияяма вновь использует Киндзи Коянаги. Возможность вполне реальная. Гисукэ, пустив в ход всё своё красноречие, умолял Огаву твёрдо стоять на своих позициях, пресекать любые попытки оказать на него давление и не бояться угроз, если таковые последуют. О Коянаги он не сказал ни слова; зачем заранее пугать человека?
Огава, естественно не понимавший, что ему может грозить, очень веско заявил, что ни в коем случае не будет отказываться от принятого решения.
Кейсукэ Огава отказался выставить свою кандидатуру на пост мэра города Мизуо. Всё шло по тому же сценарию, что и с Мицухико Сугимото.
После телефонного звонка Гисукэ помчался в городок на севере провинции, где жил Огава. Хозяина не оказалось дома, он занимался спортом. Гисукэ нашёл его на поле для гольфа.
— Я очень виноват перед тобой, — сказал Огава, — но вся моя семья встала на дыбы. Боятся за моё здоровье, дело, мол, хлопотное, и вообще — мало ли что… В молодости я умел настаивать на своём, и семья была мне не указчик. А в старости с домашними приходится считаться, когда человек уже далеко не молод, чада и домочадцы становятся смыслом его жизни… Так что пойми меня правильно и прости.
В конце концов, не выдержав натиска Гисукэ, он произнёс ту самую фразу:
— Ко мне приходил Киндзи Коянаги…
Они сидели в спортивном домике гольф-клуба. За окном, описав дугу над зелёным полем, пролетел белый шарик, миновал лунку и упал в черневший на краю площадки кустарник. Надежда Гисукэ, как этот шарик, сошла с трассы и рухнула в никуда.
Гисукэ казалось, что он слышит оглушительный хохот Синдзиро Мияямы. Из красного тумана, застилавшего глаза выплыло благообразное лицо "настоятеля", подразнило елейной улыбкой и растаяло.
Ну что он мог поделать?! Мияяму к ответу не призовёшь — ведь никаких доказательств нет. Этот подонок ещё обвинит его в клевете, в оскорблении личности. Про Тадокоро и говорить нечего — умоет руки и всё… Пойти к Киндзи Коянаги? Но Гисукэ, как и другим, было страшно. В лучшей случае скажет: "Да, был. Хотел поздравить этого уважаемого человека с наступлением весеннего сезона… А что, сенсей вам это не нравится?.. " Голос его прозвучит вежливо, губы тронет лёгкая улыбка, а глаза будут, как два ножа… Насилие вещь страшная. Его нужно изгнать, исключить из жизни. Да. да, необходимо кричать об этом на всех перекрёстках, бить в набат, но… Но сейчас, сегодня, ничего не сделаешь. Ничего!.. Это заложено в самом характере автономного провинциального самоуправления. Предположим, газета "Минчи" начнёт соответствующую кампанию. И что же? Вряд ли горожане придут в восторг: все боятся якудза. И они не замедлят отреагировать. Парни из "Врат дракона" могут ворваться в редакцию, избить служащих, а то и учинить настоящий погром. Ведь надзор полиции — одна видимость.
Возвращаясь от Огавы, Гисукэ не поехал в Мизуо, а сошёл с поезда в Кумотори. На то были две причины. Во-первых, он хотел незамедлительно повидаться с Ёситоси Тадокоро. Разговор, конечно, будет не прямой; хитроумный "настоятель" ничего конкретного не скажет, Мияяму не выдаст, но порой случайно обронённое слово может поведать о многом.
Страстно желая, чтобы Тадокоро как-нибудь проговорился, Гисукэ понимал, что этого не случится. А если бы и спуталось, никакой конкретной пользы всё равно не принесло. Надежды больше не осталось, оба пробных шарика чужой рукой были сбиты с трассы. И всё-таки Гисукэ хотел поговорить с Тадокоро. Быть может, лишь для того, чтобы — ещё раз ковырнув рану — понять, как ему больно.
Когда больно, надо чтобы кто-нибудь приласкал, утешил. В этом и крылась вторая причина, почему он не поехал прямо домой, в Мизуо. После визита к Тадокоро Гисукэ отправится на горячие источники в Намицу. Женская ласка — вот что ему сейчас нужно. Так уж мужчина устроен — потерпев поражение в делах, он ищет утешения у женщины. Любовь — великий целитель. Погрузиться в женское тело, как в омут, чтобы на некоторое время забыть обо всём на свете. Единственное, что его тревожило, — вернулась ли Кацуко из Токио. Впрочем, месяц уже почти прошёл, и Гисукэ надеялся, что она дома. Приехав в Кумотори, он сразу позвонил ей из привокзального переговорного пункта.
Зазвучали длинные — такие равнодушные! — гудки. Гисукэ долго держал трубку, крепко прижав её к уху. Ответа не было. Значит, она ещё не вернулась из Токио… Положив трубку, он всё не уходил из будки. Ему казалось, что Кацуко подошла к телефону в тот момент, когда он дал отбой.
А может быть, она отправилась в магазин за покупками? Уже вечереет, Кацуко, наверное, скоро вернётся. Надо позвонить ещё раз после визита к Тадокоро. К этому времени она наверняка уже будет дома. Он полностью уверил себя, что так и есть на самом деле, и, взяв такси, помчался в особняк Тадокоро.
"Настоятеля" дома не оказалось. Открывшая дверь прислуга сказала, что он уехал в Киото. Гисукэ понял, что она говорит правду. Ведь в тех случаях, когда кого-то не хотят принять, прислуга просит визитёра подождать, уходит в комнаты и возвращается с сообщением, что хозяина, оказывается, нет дома. Как бы то ни было, Гисукэ сдался. Не стал просить разрешения остаться тут до возвращения хозяина. Действительно, что даст ему разговор с Тадокоро? Очередную ложь? Так не лучше ли поскорее покинуть этот дом и мчаться к Кацуко?.. Предвкушение долгожданной встречи с женщиной вытеснило все другие мысли.
Гисукэ не стал перезванивать и прямо поехал в Намицу. Ему казалось, что, если он окажется перед заветной дверью, она обязательно откроется и Кацуко возникнет на пороге. В противном случае это было бы со стороны судьбы чересчур жестоко.
Красный мостик остался позади. Гисукэ попросил таксиста остановиться не доезжая бара. Подкатить к самому входу ему почему-то было неловко.
С началом мая на горячих источниках открылся курортный сезон. Отдыхающих стало больше. В мягких сиреневых сумерках яркими пятнами возникали гостиничные халаты — по аллеям лениво фланировали парочки.
Когда Гисукэ открыл дверь бара, оттуда как раз выходила женщина. Оба притормозили, чтобы не столкнуться лбами.
