Этот идиотский выговор взбесил Руди. По происхождению моравский крестьянин, он был буквально помешан на бережливости. Еще во время первой ознакомительной поездки в Соединенные Штаты он пришел к выводу, что американцы недопустимо расточительны. Сам он научился здесь, как за несколько долларов можно купить дорогие костюмы и галстуки — из числа тех, что богачи жертвуют Армии спасения.
В магазинах подержанных вещей Руди отыскивал поломанную мебель, которая в прошлом была первоклассной, и своими руками реставрировал ее. Купив за гроши какой-то старый отопительный котел с комплектом труб, Руди привел его в такое состояние, что он работал, как новый. Совершая деловые поездки, Руди принципиально не брал такси, если была возможность добраться пешком или воспользоваться автобусом. Свою семью он никогда не водил обедать в ресторан.
В то же время он не скупился, принимая гостей. Его дом даже стал своего рода центром притяжения местной публики. Его посещали десятки клиентов и сослуживцы, живущие в Вестчестерском округе.
Инга отлично готовила немецкие блюда, Руди выставлял на стол отборные вина и дорогие сорта ликеров. Однако супруги хлопотали для пользы дела, а вовсе не во имя «сладкой жизни», как позволили себе выразиться в «центре». «Какая тут, в задницу, «сладкая жизнь»! — негодовал Руди. — Я работаю на них по четырнадцать часов в сутки, стараюсь сэкономить — для них же! — каждый доллар, а они думают, что раз у меня есть собственный дом и машина, значит, я живу, как миллионер!»
После антикоммунистического переворота в Чили и убийства Сальвадора Альенде у КГБ резко сократилась возможность сбора информации; через посредство советских и кубинских учреждений в этой стране. Поэтому весной 1974 года Руди получил приказ найти какой-нибудь предлог для поездки в Чили, чтобы оценить «изнутри» создавшуюся там политическую обстановку. Взяв с собой Петера, он прибыл в Сантьяго под видом продюсера, желающего заручиться поддержкой чилийского правительства для производства нескольких фильмов. Это позволило ему встретиться с несколькими высокопоставленными чиновниками и поездить по стране, не возбуждая подозрений, какие неминуемо вызвал бы любой советский представитель в этой роли. Петер, хорошо говорящий по-испански, часто служил ему переводчиком.
Из Чили они отправились самолетом в Лиму, где Руди должен был написать отчет о поездке, который на обратном пути, в Мексико-сити, следовало передать связному КГБ. Именно в Лиме у Руди созрело решение, которому суждено было стать вторым по важности решением его жизни. Подсознательно он шел к нему уже давно, но реальный анализ ситуации, вплотную приблизивший этот шаг, начал складываться в его голове, когда они с Петером вернулись домой из Кито.
Он знал — и КГБ тоже в общем-то признавал это, — что его основная миссия в Соединенных Штатах может считаться завершенной: он хоть сейчас в состоянии взять на себя руководство агентурной сетью. Любые его поездки по стране оправдываются деловыми интересами и не могут вызвать подозрений, Он так естественно вписался в американское общество, что если даже ФБР начнет расследование его прошлого, агенты ФБР смогут узнать от друзей, соседей, сослуживцев, клиентов только одно: Руди — человек уважаемый, идеальный гражданин и примерный патриот, хотя, пожалуй, придерживающийся чрезмерно правых взглядов. Руди выполнил все реально исполнимые задания, которые ему поручались. Правда, ему по-прежнему не удается проникнуть в Гудзоновский институт, но он может завербовать агента из числа сотрудников этого института, — и вообще практически любого агента, даже такого, который будет иметь доступ, скажем, в Белый Дом.
Легенда Руди и его возраст никогда не позволят ему стать своим человеком в каком бы то ни было из закрытых учреждений и ведомств Соединенных Штатов, но на это вполне мог бы претендовать Петер.
Успехи Петра в учебе не оставляют желать лучшего; на экзаменах он показал феноменальные результаты. Он уже теперь говорит по-испански и изучает французский и японский, проявляя исключительные способности к языкам. Алкоголь и наркотики он презирает. В разговорах со взрослыми людьми Петер высказывает суждения, серьезные и не по возрасту зрелые.
Если КГБ начнет готовить и тренировать Петера уже сейчас, то к моменту окончания университета он станет полноценным офицером разведывательной службы. Закончив, допустим, Гарвардский, или Йельский, или Стэмфордский университет, или Массачусеттский технологический институт, он благодаря своим способностям сможет получить доступ буквально в любую сферу американского государственного управления, — в ту, какую предпочтет КГБ. Перед ним откроются неоценимые перспективы работы на благо СССР.
Руди посвятил партии собственную жизнь и жизнь своей жены. Теперь он принял решение отдать партии самое дорогое, что у него было, — своего сына.
Сидя с ним на скамейке в сквере, разбитом в центре Лимы, он говорил:
— Петер, я должен сказать тебе одну очень серьезную вещь. Может быть, она покажется тебе невероятной. Но, поразмыслив, ты поймешь меня и даже станешь мной гордиться.
— Видишь ли, меня зовут вовсе не Руди Герман. Я никогда не был немцем — я чех. Кроме того, я офицер советской разведки, подполковник, как это называется в КГБ. Я начал работать на КГБ еще до твоего рождения. Только ради этой работы мы переехали в Германию, оттуда в Канаду и вот теперь в Соединенные Штаты. В Чили меня тоже посылали с разведывательным заданием. Все, что я делало, — это часть моей работы как офицера разведки.
— Иногда, ты слышал, мне приходилось высказываться так, точно я — убежденный нацист. Но каждый раз потом мне было стыдно перед тобой. Я принадлежу к лагерю противников нацизма. Я — марксист и всегда был марксистом, Надеюсь, ты тоже когда-нибудь придешь к выводу, что учение Маркса и Ленина позволяет научно разрешить проблему несправедливости и бедности, от которых страдает человечество.
Петер слушал его спокойно и молча, и по его лицу Руди не мог понять, как он относится ко всему услышанному.
— А как твое настоящее имя, папа?
— Людек Земенек.
— У нас есть родные?
— Да. Одна из твоих бабушек живет в Чехословакии, другая — в Восточной Германии.
— А мама знает?
— Она тоже работает на КГБ.
Петер почти сразу сказал:
— Папа, я рад, что ты мне открыл правду. Мне кажется, я буду гордиться тобой. И это очень хорошо, что у меня есть две бабушки в Европе. Я смогу повидаться с ними?
— Это вообще-то не исключено… А ты сам не хотел бы стать офицером разведки, таким, как твой отец?
— Если ты считаешь, что так надо, — тогда, конечно…
— Я не могу решать за тебя, но мне это было бы очень приятно.
Руди торжествовал. Зная скрытную и сдержанную натуру сына, большего он и не ожидал.
В Мехико-сити, в парке Чапультепек, Руди попросил связного КГБ сообщить в «центр», что он рассказал о себе сыну и что Петер проявил желание тоже работать на КГБ. Руди предложил, чтобы «центр» организовал вызов их обоих, а может быть, одновременно также и Инги в Москву.
В первом же сообщении, полученном Руди по возвращении в Нью-Йорк, было сказано: «Одобряем идею посещения Москвы всей семьей. Готовы приветствовать здесь вашего сына». Тут же предлагался сложный маршрут для всех троих, и как только в июне у Петера и Майкла кончились школьные занятия, семья пустилась в дорогу.
Инга оставила Майкла в Испании в летнем лагере, а сама добралась до Вены, получила там подложные документы, проследовала в Будапешт и оттуда на самолете «Аэрофлота» вылетела в Москву.
Петер полетел в Париж, Руди — в Лондон, чтобы в одну из ближайших ночей встретиться с ним в Копенгагене на портовой набережной и проскользнуть на борт стоящего там советского теплохода. Их провели в каюту и предупредили, чтобы они не покидали ее до прибытия судна в Ленинград. Каюта была тесной и неудобной, без иллюминатора, вдобавок ко всему сюда проникал кухонный чад из камбуза. Сюда же им доставляли еду, ненадолго приоткрывая для этого дверь. В этой тесноте они провели три дня и три ночи. Петер не жаловался, но Руди про себя негодовал: неужели КГБ не мог начать знакомить Петера с Советским Союзом и социализмом более достойным образом?
