Оказалось, Левченко, вернее, его таинственный доброжелатель был прав. Поскольку Станиславу до сих пор удавалось уходить из-под наблюдения, на сей раз «они» окружили его невидимой подвижной стеной, — метод, обычно приберегаемый для известных КГБ иностранных агентов. Вся система московского метрополитена, как узнал теперь Левченко, пронизана линиями связи, так что филеры могут обмениваться информацией, находясь на разных подземных станциях и даже на поверхности. Это позволяет опергруппам, находящимся на станциях и едущим в поездах, не упускать человека, взятого под наблюдение, в то же время оставаясь им незамеченными. В зоне визуального контакта с объектом наблюдения может находиться всего один агент, а когда он уж слишком примелькается, его заменяют другим. В данном случае агентом, привлекшим внимание его соседа, была пожилая женщина колхозного вида с мешком огурцов, как бы направлявшаяся на рынок. Левченко вспомнил, что такая присутствовала в вагоне, но признался, что никогда бы ее не заподозрил.
«Они» приняли его объяснение и одобрили его интуицию. Но поскольку он не смог определить филера, ему пришлось на этот раз довольствоваться оценкой «4». Все остальные оценки были пятерки.
Впрочем, эти баллы не играли столь важной роли, как личные характеристики, составлявшиеся куратором и старшими офицерами из «центра», которые подробно беседовали с каждым слушателем перед тем, как допустить его к «государственным экзаменам». Беседы проводились и с женами слушателей. Как-то, в середине недели, полковник-куратор целый вечер расспрашивал Наташу (жену Левченко) о ее муже — вежливо и корректно, но достаточно въедливо. У нее осталось впечатление, что КГБ в первую очередь интересовало, насколько прочным можно считать их брак.
Когда государственные экзамены остались позади, полковник, отвечавший за группу Левченко, пригласил его к себе в кабинет. «К сожалению, мне не удается составить на вас абсолютно точную характеристику, — объявил он. Левченко похолодел. — Истина такова: я не могу найти у вас никаких минусов, — продолжал полковник. — А найти их необходимо, иначе никто моей характеристике не поверит. Вот и помогите мне сами».
К хвалебному тексту, где Левченко был охарактеризован как один из самых способных слушателей, когда-либо встречавшихся полковнику, они вдвоем приписали два замечания: во-первых, Левченко имеет склонность писать подробные донесения в тех случаях, когда достаточно и более кратких; во-вторых, порой «от избытка энтузиазма» он перескакивает с одного предмета на другой вместо того, чтобы сосредоточиться на главном и в срок доделать одно какое-то дело.
— Ах, да, — поразмыслив, сказал полковник. — Еще мы можем добавить, что вам следует побольше попрактиковаться в вождении автомашины.
Это было справедливо. Левченко водил машину весьма неважно. Впрочем, большинство слушателей впервые село за руль только в разведшколе, так что и спрашивать с них многого в этом смысле не приходилось.
С учетом работы в ГРУ и Втором главном управлении КГБ Левченко было присвоено звание старшего лейтенанта, и он был откомандирован в «Японское бюро центра» для подготовки к возможному выполнению заданий на территории Японии. Его месячная зарплата составляла теперь более 300 рублей. Это почти вдвое превышало зарплату среднего советского научного работника, врача, инженера, учителя или журналиста. Наташины родители уступили им свою двухкомнатную квартиру, совсем рядом с проектным бюро, где Наташа занимала должность архитектора, получая 120 рублей в месяц. Благодаря ежедневным занятиям физподготовкой и отличному питанию, которое полагалось слушателям разведшколы, Станислав физически чувствовал себя в этот период лучше, чем когда-либо прежде.
Капиталистический мир выглядел, если смотреть на него из «центра», захватывающе интересным, по крайней мере на первых порах. Когда Левченко по утрам появлялся на шестом этаже в здании «центра», в комнате, где работало, кроме него, еще пятеро офицеров, его обычно ждала целая пачка телеграмм и донесений, поступивших из Токио за ночь. В них можно было, например, прочесть, что сказал президент Соединенных Штатов или государственный секретарь премьер-министру или министру иностранных дел Японии; какими сведениями о своих планах во Вьетнаме американцы сочли нужным поделиться с японцами; кто из японских политических деятелей получает чудовищные взятки и от кого; кто из тамошних парламентариев, издателей или промышленников все больше запутывается в силках, расставленных КГБ.
Впрочем, к сенсациям постепенно привыкаешь, и, когда первый пыл миновал и острота восприятия подобных сообщений притупилась, Левченко начал замечать многие куда менее эффектные реалии и болезненно реагировать на них.
Он с ужасом начал сознавать, что, связав свою судьбу с КГБ, он внедрился в самую сердцевину советской системы. Здесь существовало нечто вроде языческого культа или своего рода религии, приверженцы которой не имеют права на отступничество. Единственная уважительная причина для отступничества — смерть. Но пока есть силы, каждый посвященный в этот культ должен стоять на страже его и в то же время работать подобно ведущим шестеренкам в машине. Но их удалят и заменят другими, как только они будут сочтены устаревшими, износившимися или, может быть, просто по той причине, что пришли в негодность какие-то другие части той же машины. Более того: КГБ может уволить сотрудника, опозорить, ввергнуть в нищету и поставить вне закона в любой момент и безо всяких на то причин.
Левченко был поражен судьбой участников многих возвышенных и героических историй, о которых им рассказывали в разведшколе. Он узнал, например, что японка, вдова Рихарда Зорге, а также все родные помощников Зорге, казненных японцами, влачили жалкое существование и умерли в крайней нищете, оказавшись без поддержки тех, кому они служили, брошенные ими на произвол судьбы.
Полковник Рудольф Абель годами жил в трущобах Нью-Йорка, руководя тайной сетью советской агентуры в США. Арестованный после того как его заместитель сдался американским властям, он стойко держался на следствии, и ФБР не удалось ничего узнать от него. В 1962 году американцы передали его Советам, обменяв на пилота разведывательного самолета «У-2» Пауэрса. КГБ предложило ему дачу под Москвой, персональную машину с водителем и даже снабжало его, заядлого курильщика, американскими сигаретами «Лаки Страйк», к которым он привык в Штатах, выкуривая по три пачки в день. Но поскольку Абель побывал в американской тюрьме, КГБ навсегда утратило к нему доверие и не могло допустить его к работе в «центре». Большую часть дня он просиживал в кафе рядом с площадью Дзержинского, куда постоянно заходили офицеры КГБ. Абель искал их общества, они были с ним вежливы, но держались отчужденно.
Другой заслуженный тайный агент КГБ, подполковник Молодой, возглавлял в свое время группу шпионов, специализировавшихся на краже секретных чертежей английских и американских атомных подлодок. После возвращения на родину КГБ относилось к нему с непонятной подозрительностью, и он не смог получить никакой сколько-нибудь ответственной работы. Молодой затосковал, запил и в возрасте 47-ми лет умер от инсульта.
После того как в США бежал подполковник Юрий Иванович Носенко (дело происходило в 1964 году), из КГБ было уволено около полусотни офицеров, по большей части полковники и подполковники. Одного из них выгнали за то, что он вовремя не доложил о «признаках начавшегося разложения» Носенко, то есть о том, что последний иногда позволял себе переспать со своей секретаршей. Остальные были уволены в основном потому, что они были знакомы с Носенко, хотя у многих это знакомство было чисто шапочным.
В 1971 году перебежал к англичанам гебистский диверсант, капитан Олег Лялин. Это вызвало подобную же расправу со множеством не причастных к его побегу офицеров Пятого отдела КГБ. Больше всех не повезло тому офицеру, которого меньше, чем других, можно было в чем-то обвинить. За некоторое время до побега Лялина он был направлен в Англию с заданием проверить имевшиеся сведения, будто Лялин ведет аморальный образ жизни, пьянствует и волочится за женщинами. По возвращении офицер сообщил, что эти сведения верны. КГБ положило его рапорт под сукно и, более того, осудило его за «очернение» коллеги. Когда же в КГБ узнали, что Лялин сделался британским агентом задолго до своего побега, тот же офицер был уволен в отставку. Оказывается, он должным образом не настоял перед начальством на верности своих выводов и на необходимости отзыва Лялина из Англии.
