Одна из тамошних деревень называется Малоко-заи. Названа она, как и многие другие, в честь давно почившего воина-основателя. Дворов в ней всего пять, но в каждом из них, за высокими глухими стенами, проживает большая семья, насчитывающая до двадцати человек. В 1972-м старостой деревни был Нури Хан, и именно у его дома и у его костра собирались летними вечерами мужчины, коротая время за горячим крепким чаем, который пьют без молока и сахара.

Как и во всех подобного рода дворах, в окружающих их стенах устраиваются жилые помещения и загоны для скота, а потому все они обращены лицом внутрь. В тот вечер, когда солнце уже опустилось к западу, а горы окутала тьма, вслед за которой пришла прохлада, во дворе разожгли костёр из сухих веток тутовых деревьев.

С женской половины доносились стоны и приглушённые крики, но лишь однажды, когда крик прозвучал особенно громко, мужчины прервали весёлую беседу и повернули головы в ожидании новостей. Жена Нури Хана рожала четвёртого ребёнка, и муж молил Аллаха о даровании второго сына. Сыновья заботятся о стадах, а став мужчинами, защищают дом. У Нури было две девочки и мальчик восьми лет.

Ночь уже вступила в свои права, и только пламя костра выхватывало из кромешной тьмы лица мужчин с крючковатыми носами и густыми чёрными бородами. Вынырнувшая из темноты повитуха подбежала к хозяину и прошептала что-то ему на ухо. На смуглом лице отца мелькнула белозубая улыбка.

— Иншалла, у меня сын! — воскликнул он.

Сидевшие у огня родственники и соседи вскочили, разряжая в ночное небо винтовки. За пальбой последовали объятия, поздравления и благодарности всемилостивому Аллаху, даровавшему своему слуге второго сына.

— Как назовёшь? — спросил сосед-пастух.

— Изматом. В честь моего деда, да покоится в мире душа его, — ответил Нури Хан.

Через несколько дней в деревушку пришёл имам — дать новорождённому имя и совершить обряд обрезания.

Ребёнок рос так же, как и другие. Пошёл, когда пришло время ходить, и побежал, когда пришла пора бегать. Как и другие деревенские мальчишки, он хотел делать то же, что делали ребята постарше, и уже в пять лет ему доверили выгонять стада на пастбища летом и присматривать за ними, пока женщины заготавливали корм на зиму.

Как и любого мальчишку, Измата тянуло к мужчинам, и самым счастливым днём для него стал тот, когда ему разрешили наконец присоединиться к сидящим у костра и слушать рассказы о том, как пуштуны разбили красномундирников-англизов в этих самых горах каких-то сто пятьдесят лет назад.

Его отец был самым богатым в деревне, но богатство его заключалось не в деньгах, а в коровах, овцах и козах. Они давали мясо, молоко и шкуры. Земля обеспечивала зерном для похлёбки и хлеба. В садах росли фрукты и орехи.

Необходимости покидать деревни не было, так что первые восемь лет Измат Хан её и не покидал. Давным-давно в деревне построили маленькую мечеть, в которой пять семей собирались каждую пятницу на общую молитву. Отец Измата ревностно верил в Аллаха, но не был ни фундаменталистом, ни тем более фанатиком.

Между тем Афганистан стал называться Демократической Республикой — ДРА, но, как часто бывает, название лишь вводило в заблуждение. Правительство состояло из коммунистов и пользовалось широкой поддержкой СССР. Ситуация сложилась довольно странная, потому что большинство населения традиционно считало себя правоверными мусульманами, для которых атеизм есть безбожие и, следовательно, приемлем быть не может.

Но, согласно той же традиции, афганские города всегда отличались толерантностью и умеренностью — фанатизм их жителям привили позже. Женщины получали образование, почти никто из них не прятал лицо, танцы и пение не только разрешались, но и были широко распространены, а секретная полиция занималась преследованием политических противников, а не тех, кто отступал от строгих религиозных норм.

Одной из двух нитей, связывавших деревушку Малоко-заи с внешним миром, были кочевники-кучи, время от времени проходившие через деревню с гружёнными контрабандой ослами. Направляясь в пакистанский город Парачинар, кочевники держались подальше от большого торгового пути через Хайберский перевал с его патрулями и пограничными постами и предпочитали горные тропинки.

Они приносили в деревню новости о жизни на равнинах, о правительстве в далёком Кабуле и мире, лежащем за горами и долинами. Второй нитью было радио — драгоценнейшая реликвия, которая трещала и пищала, но иногда всё же произносила понятные слова. Некоммунистическую версию взгляда на мир доносила до горцев вещавшая на пушту служба «Би-би-си».

В общем, детство Измата проходило мирно. А потом появились русские.

Жителей деревни Малоко-заи мало волновало, кто прав, а кто виноват. Они не знали и знать не желали коммунистического президента, прогневившего чем-то своих московских покровителей. Важно было то, что вся Советская армия переправилась через Амударью, прокатилась по перевалу Саланг и заняла Кабул. Речь не шла (пока) о борьбе ислама с атеизмом — речь шла об оскорблении.

Измат Хан получил самое простое образование. Он выучил необходимые для молитвы стихи из Корана, хотя и не понимал языка, на котором они написаны. Их имам жил в другой деревне, а потому молитвы проводил его отец. Чтению и письму, но только на пушту, местных мальчишек тоже обучал Нури Хан. И он же привил сыну правила пухтунвали — кодекса поведения, определявшего жизнь каждого пуштуна. Правила были просты: честь, гостеприимство, кровная месть как ответ на оскорбление. И вот Москва нанесла им оскорбление.

Именно в горных районах Афганистана зародилось движение сопротивления, члены которого называли себя воинами бога — моджахеддинами. Но сначала горцы провели совещание — шуру, чтобы определить, что делать дальше и кто поведёт их против чужаков.

Они понятия не имели о «холодной войне», но им сказали, что теперь у них есть могущественные друзья — враги СССР. Они восприняли это как само собой разумеющееся. Враг твоего врага… Первым из друзей считался соседний Пакистан, возглавляемый диктатором-фундаменталистом генералом Зия-уль-Хаком. Вопреки всем религиозным различиям, он вступил в союз с христианской державой, называвшейся Америкой, и её друзьями, англизами, некогда врагами Афганистана.

Майк Мартин отведал вкус боя и понял, что ему это нравится. Он съездил в Северную Ирландию, где участвовал в операциях против ИРА, но условия тамошней службы обманули его ожидания, и хотя риск получить пулю в спину присутствовал всегда, однообразие патрульной работы утомляло. Мартин поднял голову, осмотрелся и весной 1986 года подал заявление в САС.

В САС приходит немало десантников, и причина этого в том, что подготовка и боевые функции обоих ведомств очень схожи. Документы Мартина были направлены в Херефорд, где с интересом отметили его знание арабского. Через неделю он получил приглашение пройти специальный отборочный курс.

Руководство САС утверждает, что привлекает лучших из лучших. Мартин прошёл начальный шестинедельный отборочный курс вместе с другими «новобранцами» из десанта, пехоты, кавалерии, артиллерии, танковых и даже инженерных войск. Примечательно, что из всех ударных частей только морской спецназ набирает рекрутов исключительно из морской пехоты.

Курс этот прост и основан на одном-единственном принципе, о чём и поведал новичкам в первый же день улыбающийся сержант-инструктор:

— Мы не пытаемся вас научить. Мы стараемся вас убить.

Так оно и вышло. Начальный этап выдержали только десять процентов кандидатов. Мартин среди них. Потом последовало продолжение: подготовка в джунглях Белиза и ещё один дополнительный месяц в Англии, посвящённый сопротивлению при допросах. «Сопротивление» означает, что вы стараетесь держать язык за зубами даже при применении допрашивающими самых неприятных методов. Хорошо во всём этом только одно: доброволец имеет право в любой момент заявить о желании вернуться в свою часть, и его желание тут же выполняется.