Я поехал в штаб института, где генерал А.Н. Пономарев проводил совещание. Сел около двери, словно чувствовал, что ненадолго. Слышу, кто-то бежит по коридору, дверь открывается, и дежурный мне докладывает:

— Самолет Кадомцева горит! В воздухе горит!

Я вскочил со своего места, на машину и — на аэродром, на КП, к руководителю полетами. Слышу, тот приказывает:

— Отворот вправо и катапультируйтесь!

Никакого ответа. На все команды — молчание… Самолет подходит к траверзу аэродрома, за его хвостом все присутствующие видят пламя длиной в два корпуса самолета. Самолет выполняет четвертый разворот, снижается, проходит над одним из рукавов Волги и скрывается из глаз. Сажусь в вертолет — и туда. Самолет не взорвался, стоит в реке, вода доходит почти до кабины. Виден летчик, но ясно, что он погиб…

Из Москвы прилетел много начальников, среди них заместитель Главкома ПВО страны маршал авиации Е.Я. Савицкий, непосредственный начальник погибшего. Докладываю:

— Самолет горел в воздухе.

Представители промышленности, наблюдавшие вместе со мной пролет горящего самолета, один за другим говорят: не горел самолет… Назначается комиссия по расследованию происшествия под председательством заместителя министра авиационной промышленности А.А. Кобзарева.

Когда самолет был поднят на берег, выяснилось: горел правый двигатель — плотный белый налет в выходном сопле двигателя (шаопирование). Сопло практически сгорело, убедительно подтвердился пожар. Конечно, надо было немедленно катапультироваться! Почему же летчик не выполнил подаваемых ему команд? Маршал Савицкий с записью радиообмена на пленке, который плохо прослушивался из-за каких-то помех, вылетел в Москву, где с трудом, но были расшифрованы отдельные слова летчика: «…Не могу…не работает…». На другой день маршал сообщает полученные данные комиссии: пожар, отказ техники, летчик не смог катапультироваться. Комиссия продолжала работать еще полторы-две недели, однако результат был однозначен: вины летчика в катастрофе нет! Результаты работы комиссии с очевидностью вскрыли серьезные недостатки. На фирме, в министерстве авиационной промышленности, у смежников интенсивно проводились соответствующие срочные доработки.

Раз в 1–2 года в НИИ ВВС проводились показы новой авиатехники, ее боевых возможностей министру обороны и Главнокомандующему ВВС, на этих показах часто присутствовали члены Политбюро. Это были чрезвычайно важные мероприятия, на которых фактически решалась судьба того или иного изделия. Соответствующие фирмы особо тщательно, скрупулезно готовили к показу свои самолеты. Каждый такой показ проводился по возможности с боевым применением вновь разработанных средств поражения.

Особенно напряженно при подготовке этих показов работала наша летная служба. Разрабатывались плановые таблицы показа всех привлекаемых объектов, отбирались лучшие экипажи, создавалась соответствующая мишенная обстановка на полигонах. Подготовка к показу осложнялась тем, что не все выделенные на показ объекты по состоянию своей готовности могли участвовать в репетиции, многие находились на других аэродромах. Их демонстрация в день показа становилась своего рода экспромтом, который должен быть обеспечен в напряженной плановой таблице.

В напряженной обстановке не обходилось и без курьезов. Вспоминается такой эпизод. Готовилась ко дню показа трибуна для высоких гостей. Все красят. Как всегда, времени мало; один из маршалов уже прилетел, первым делом идет на полигон проверить подготовку. Проходит мимо стенки, которую красит примостившийся на лестнице с ведерком солдат. Кто-то из свиты маршала что-то говорит солдату, предостерегая его, тот не слышит. Сопровождающий кричит громче. Солдат испуганно поворачивается, ведерко падает рядом с маршалом, окатывает его краской. Из-за ретивости подчиненного приходится маршалу менять брюки.

…Начальник НИИ ВВС генерал-лейтенант авиации Михаил Сергеевич Финогенов (во время Великой Отечественной войны — командир бомбардировочной авиационной дивизии), штаб института, начальники управлений, командиры частей и обеспечивающих служб — их сколоченная, подкрепленная многолетним опытом работа обеспечивала успешное проведение показов.

Через некоторое время результаты показа становились очевидными по тому, испытания каких объектов получили «зеленую улицу», а какие переводились, так сказать, в разряд обычных испытаний.

В конце 1968 года я обратился с просьбой к начальнику института М.С. Финогенову с просьбой отпустить меня в строй. На испытательной работе я был уже более 10 лет. Конечно, это была чрезвычайно интересная, своеобразная, но очень неспокойная работа. Повторюсь: это были лучшие годы моей жизни! Но надо в строй.

Сначала был разговор о назначении меня заместителем командующего ВВС в Белорусский военный округ. Я согласился. Уже состоялся мой разговор по телефону с командующим 26-й ВА Белорусского военного округа генералом Жуковским Сергеем Яковлевичем, он в курсе.

Но затем мне позвонил мой товарищ Игорь Нестеров, который работал в управлении кадров, и предложил:

— Слушай, есть другое, срочное предложение — заместителем командующего по боевой подготовке в МВО. Ты не будешь возражать? Как Валя? (Мы дружили семьями.)

Оказывается, занимавший эту должность генерал Мазур, хороший летчик и командир, трагически нелепо ушел из жизни. Погиб не в полете, а в собственной квартире, от удара током.

— А что я там буду делать? — спрашиваю у Нестерова.

— Ну как что, — ответил он. — Дело связано с новой техникой. Первые части в МВО стали получать МиГ-23 (32-й гвардейский истребительный полк) и МиГ-25 (47-й отдельный разведывательный полк). Ты ведь летал на них?

— Летал, — отвечаю.

Вскоре в Ахтубинск прилетел командующий ВВС МВО генерал-полковник Евгений Михайлович Горбатюк. У нас состоялся разговор, и я был переведен в Москву. Горбатюк во время Великой Отечественной войны был истребителем, за бои под Москвой получил звание Героя Советского Союза. Опытный, авторитетный, достойный командующий. Бывало, он говорит кому-либо:

— Понимаешь, я не люблю что-то повторять еще раз. Если ты меня слышал, но не понял, скажи сразу. Но повторять потом я не хочу. Считаю, если я сказал, а ты промолчал, значит, ты все понял и будешь делать так, как я сказал.

Мне Горбатюк говорит:

— Ты на новых «мигах» летал, знаешь их. Машины непростые. Будешь в этих полках в Шаталово под Смоленском постоянно. Домой в Москву — только на воскресенье с моего личного разрешения. Насчет квартиры — обратись к Ивану Никитовичу Кожедубу. Я ему тоже подскажу…

Так весной 1970 года я приехал один в Москву, дети заканчивали учебный год в школе в Ахтубинске. Работа оказалась весьма напряженной. Все новое шло в войска через Москву. Только один раз за длительное время я уехал из Шаталово без личного разрешения командующего — когда мне сообщили о смерти отца…

Первым заместителем командующего был знаменитый ас, трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб, человек редких душевных качеств, отзывчивый и добрый. Наш знаменитый ас, трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб непримиримый воздушный боец, человек редких бойцовских качеств, всегда был нацелен на бой с врагом. Обладая отличной техникой пилотирования (по окончанию Чугуевского летного училища он два года был летчиком-инструктором), будучи необычно сильным физически, он мог выжать из самолета то, что не мог сделать другой летчик (напомню: тогда не было противоперегрузочных костюмов).

Ему было свойственно стремление быть всегда самостоятельным в бою, иметь свой почерк, основанный на блестящем владении самолетом, безграничной вере в свои силы, подкрепляемой успехами в проводимых им воздушных боях. В бою его отличали от других летчиков резкие, всегда неожиданные для врага тактические приемы, элементы маневрирования, решительность в действиях и неотвратимость его атак, независимо от количества самолетов противника, что являлось решающим стимулом для летчиков его группы.