— Подбросьте еще пару поленьев, — нарушил молчание Дайльтон. Он сидел, откинув голову на спинку кресла. Глаза президента компании были закрыты, а спокойное лицо поразило Хогана мечтательным выражением. Никогда Хогану не доводилось видеть своего хозяина в таком безмятежном состоянии. Куда девались обычная резкость, собранность, напряжение и все подчиняющая себе требовательность, решимость в каждом движении, в каждом взгляде, в каждой черте лица, положении рук.
Хоган встал из-за грубо сколоченного стола, на котором лежали карты и бумаги, подошел к поленнице дров у двери, выбрал два крупных полена, положил их в камин, заслоняя лицо от жара.
Багровые языки пламени, обхватив дрова, шумно забегали по ним, забились. Из камина в лицо ударила волна горячего воздуха; Дайльтон потянулся к столу за трубкой и медленно проговорил:
— Вы заметили, Хоган, какой приятный запах у здешних дров, ароматный?..
— Я больше предпочитаю запах сандалового дерева, — ответил Хоган, возвращаясь к столу. — У него вечный аромат. Полено…
— Лучше поговорим о будущем, — перебил его Дайльтон, и его голос зазвучал строже, деловитее, лицо приняло более энергичное выражение: — Поговорим о будущем, запах которого я уже чувствую, и запах этот неплохой.
Хоган опустился на скамью, посмотрел на хозяина, который, с удовольствием затягиваясь дымом, говорил неторопливо, но твердо, убежденно:
— Да, Хоган. У этих Шантарских островов приятный запах. Запах золота высшей пробы… И его не надо мыть, не надо бить шурфы. Оно плавает в этих водах, бегает и растет на этом архипелаге.
Хоган, вначале слушавший хозяина с недоумением, сейчас понял, о чем тот ведет речь.
— Острова очень богаты, — продолжал Дайльтон, — и нужно быть идиотом или таким же плохим хозяином, как эти русские, чтобы не заметить, не воспользоваться этими богатствами.
— О себе мы этого сказать не можем, — улыбнулся Хоган. — В этот промысел мы будем бить китов больше, чем в прошлые годы.
— Плохо, очень плохо! — рывком поднялся с кресла Дайльтон. Сейчас он был, как всегда, подтянут и решителен, будто воплощал в себе волю и натиск. Глаза его, как показалось Хогану, смотрели сердито, в них появился хищный блеск. — Мы мелкие браконьеры. А я хочу, чтобы эти острова были нашими.
Дайльтон уже почти кричал:
— Я хочу быть их хозяином! Не пожимайте плечами, Хоган. Я и без вас знаю, что купить их у русских невозможно. После продажи Аляски в России едва ли кто отважится даже внести подобное предложение. Ха-ха-ха! Русские долго не простят своему царю потери Аляски! Но и ходить сюда нам вскоре будет очень трудно. Как бы мне ни помогал Мораев, здесь есть свои губернаторы, свои командиры кораблей, наконец, люди, подобные капитану Лигову, которые могут доставить нам очень большие неприятности и даже, не задумываясь, вздернуть на рею.
— Согласен, — кивнул хладнокровно Хоган. — Но им нужно еще поймать нас.
— Мы в их водах! — подчеркнул Дайльтон. — Но надеюсь, что этого не произойдет. Золото этих островов должны собирать для нас сами русские.
Дайльтон бесшумно заходил по хижине. Высокий, сутулый, он напоминал сейчас крадущегося разведчика во вражеском лагере. Худое, загорелое лицо, чуть подергивалось. Последние две недели Дайльтон объезжал острова, осматривал их, и во время этой поездки у него окончательно созрел план, который зародился еще в Сан-Франциско.
— Шантарские острова должны стать моим штатом, пусть и под русским флагом, — продолжал Дайльтон. — Он даст мне не только китовый жир и ус, но и пушнину, лес, рыбу!
Дайльтон всегда трезво оценивал обстановку, и сейчас он безошибочно решил, что грабеж островов долго продолжаться не может. Рано или поздно русские могут нагрянуть и принести ему большие неприятности. Нужен был иной выход, иное решение вопроса. Нужна подставная фигура. И она, по мнению Дайльтона, была: это Лигов.
— Капитан Удача? — не скрывая своего удивления, переспросил Хоган, когда Дайльтон произнес имя знаменитого русского китобоя.
— Именно он, — улыбнулся Дайльтон, довольный эффектом, произведенным его словами. — Лигов, капитан Удача… Вот кто мне нужен. Да-да, именно он, отказавшийся у меня служить, он, напугавший вас…
Дайльтон рассмеялся, подошел к камину, выбил трубку и, взяв с полки бутылку с вином, налил себе в бокал. Глядя на струю вина, он говорил:
— У Лигова в жилах течет такая же красная кровь, как этот виноградный сок, и она такая же горячая, как угли в этом камине! Лигов — человек дела. Но в этой дикой стране он никому не нужен! Здесь его не ждет удача, попомните мое слово, Хоган. А он может быть и сильным, и богатым, и известным, как все люди. И я ему все это дам, если он станет служить у меня. Бить здесь китов, рубить лес, ловить рыбу, добывать пушнину… — Дайльтон говорил быстро, отрывисто. — Все здесь будет считаться промыслом Лигова, а продукцию он будет передавать мне через Ясинского. Все втайне. Все скрыто. Лигову я открою кредит, и он станет крупнейшим дельцом на востоке России.
Президент залпом выпил вино и возбужденно зашагал по комнате:
— Пиратство отжило свое время, Хоган. Вот почему вы бьете китов, и вот почему я хочу пригласить Лигова. Он должен пойти. Без моей помощи его промысел зачахнет.
— Ну а если Лигов откажется и не только не будет больше бить китов, а будет мешать нам? — спросил Хоган.
— Его китовый жир и ус я уже покупаю, — усмехнулся Дайльтон. — Но если он попытается мне, мешать — я его уничтожу.
Последние слова Дайльтон произнес ровно, спокойно, но Хоган понял, что это не пустое обещание.
…Уэсли, чертыхаясь и сплевывая в костер, ожесточенно хлопал себя по шее, по лицу, рукам. Укусы бесчисленной мошкары доводили до бешенства. От нее не было спасения. Дым костра помогал мало. Уэсли подбросил несколько еловых веток в огонь. Они зашипели, повалил густой дым, от которого запершило в горле; отхлынувшая мошкара вскоре снова, точно получив подкрепление, ринулась на капитана.
Он, с распухшим от укусов лицом, с налитыми кровью глазами, вскочил и, ругаясь во все горло, бросился к мелкой быстрой речушке. Сквозь прозрачную ледяную воду хорошо были видны каменистое дно, мелькавшие рыбы.
Мимо проплыла выдра, держа в пасти рыбу. Зверек повернул в сторону человека усатую морду. В глазах выдры был не испуг, а скорее любопытство. Она еще никогда не видела такого медведя. Забившаяся в зубах рыба отвлекла внимание выдры, и зверек быстрее поплыл к береговым зарослям.
Но Уэсли не обращал на нее внимания. Он рухнул на колени и сунул голову в воду. Сразу стало легче. Напившись холодной воды, отчего свело горло, Уэсли вернулся к костру.
Он достал бутылку с ромом, сделал несколько больших глотков и с ненавистью осмотрелся. Вот уже несколько дней, как он с группой матросов, принятых Дайльтоном из-за своего умения метко стрелять, и шкипером — бывшим охотником, забрался в этот далекий глухой уголок острова, который кишел зверьем. В низинах и на склонах гор, поросших еловыми и лиственничными лесами, почти на каждом шагу встречались лисицы, медведи, ласки… Будет с чем вернуться к Дайльтону. С каждой экспедицией группа охотников Уэсли приносила все больше пушнины. Правда, некоторые шкурки были мелковаты. Охота велась не по сезону, но Дайльтон требовал бить все подряд. Откуда было знать Уэсли, что президент пытался таким путем выяснить запасы пушного зверя на островах. Несколько таких же групп охотников бродило по острову Большой Шантар и другим островам архипелага.
Уэсли звонко шлепнул себя по шее, убив сразу добрый десяток насекомых, и прислушался к доносившимся выстрелам. Одни из них звучали близко, другие были приглушены расстоянием. Лагерь охотников был разбит на границе леса. Дальше, за рекой, начинались кустарниковые заросли из кедрового стланика. Они шли до самых вершин хребта, часто расступаясь перед длинными темно-коричневыми языками каменистых осыпей.
Над рекой шумно проносилась стая белоснежных лебедей, но Уэсли проводил их равнодушным взглядом! Он с тоской думал о море, о его просторах, чистом воздухе, без донимающего его и доводящего до бешенства гнуса.
