— Не холодно, Тамара Владиславовна?
— Нет, — Она улыбнулась Белову. — Я же должна стать моряком, Константин Николаевич! Верно?
Он молча кивнул. Слова молодой женщины напомнили ему Марию Лигову. По лицу старого капитана прошла тень грустных воспоминаний. От них его оторвала Тамара:
— Смотрите, нам сигнализируют флажками!
С шедшего впереди «Геннадия Невельского» семафорили; Белов читал, подняв к глазам бинокль: «Поздравляем капитана выходом промысел». Прочитал Белов и растрогался. Клементьев, а с ним, конечно, и Ходов, и Мэйл рады его возвращению на китобойное судно. А ведь после нападения американцев на «Аляску» он дал себе слово навсегда расстаться с китобойным делом. Но не выдержало сердце. И Белов был рад, что вот снова ведет парусное судно, то самое, что потопило его «Аляску». Бог справедлив и не забывает наказать виновных. Слава тебе, всевышний!
Радовалась и Тамара. Она не замечала ни хмурой погоды, ни качки и мысленно молила: «Дуй, ветер, дуй!» Ей хотелось скорее оказаться в Японии. Там, в русской церкви, священник наденет ей обручальное кольцо, которое уже столько раз примеряла Тамара и каждый раз с тяжелым вздохом укладывала обратно в сафьяновый футляр. Теперь оно находится у Георгия.
Молодая женщина устремила свой взгляд на китобойное судно. Оно, как и шхуна, шло под парусами. «Геннадий Невельской» скользил, как яхта, чуть кренясь на правый борт. Тамара с таким выражением следила за судном, что Белову стало неловко, точно он тайно присутствовал при свидании влюбленных. Константин Николаевич отошел. Тамара этого не заметила. Она всеми мыслями была сейчас там, на китобойце, рядом со своим любимым. О, если бы не эти странные морские правила, этот нелюдимый норвежец! «Нет, я не могу, я не должна ни о ком плохо думать, — остановила себя Тамара, — это может принести им неудачу».
Тамара обратилась к Белову:
— Когда мы будем в Нагасаки, Константин Николаевич? — И тут же засмеялась: — Простите, я уже, наверное, сотый раз спрашиваю одно и то же!
Ее лицо зарделось: что подумает о ней капитан? Но Константин Николаевич правильно понял молодую женщину и мягко сказал:
— Утром должны быть в порту.
«Утром, — забыв свое смущение, радостно повторила про себя Тамара. — Вот кончится этот день, пройдет ночь, и мы будем в Нагасаки». И еще большее нетерпение охватило ее. Ей показалось, что время стало идти медленнее, вот как эти волны.
…Георгий Георгиевич стоял у широко раскрытого окна своего номера в гостинице и смотрел на бухту. Осеннее, но еще теплое в южных широтах солнце заливало Нагасаки нежным золотистым дождем. Клементьев не видел ни зеленых склонов сопок, ни замысловатых построек. Он не сводил глаз со своих кораблей, что стояли на рейде. Японские власти не разрешили пришвартоваться у пристани. Русские китобойные суда казались чужими и нежеланными гостями в этой красивой бухте. По ее голубовато-шелковистой воде скользили парусные легкие суденышки, катера, оставляя за кормой серебристый след. «Геннадий Невельской», ниже и короче «Надежды», казалось, жался к ее борту, точно искал защиты. Легкий бриз широкими волнами пробегал по полотнищам судовых флагов… В дверь постучали. Клементьев, не оборачиваясь, пригласил войти. Вошел Белов в парадном костюме. Его чисто выбритое лицо с недавно отпущенными усами словно помолодело. Быстрым, упругим шагом капитан подошел к Клементьеву.
— Через полчаса можно ехать, Георгий Георгиевич! Я только что из посольства.
Клементьев машинально достал часы и взглянул на циферблат. Прошел ровно час, как в церкви посольской миссии состоялось его бракосочетание с Тамарой. Жена сейчас отдыхала в соседнем номере. Скоро они поедут на «Надежду», где решено было устроить свадебный обед, после которого суда поднимут паруса и выйдут в море. На обед были приглашены жители маленькой русской колонии в Японии.
— На «Надежде» все приготовлено. — Белов посмотрел в окно на суда. — Гости начнут прибывать через час-полтора.
— Спасибо, Константин Николаевич, — с благодарностью сказал Клементьев. — Спасибо за все, что вы делаете. За беспокойство.
— Э-э, — покачал Белов головой, — какое там беспокойство. Я счастлив. Видел бы нас Олег Николаевич…
В голосе капитана послышались печальные нотки, и чтобы скрыть свое волнение, Константин Николаевич отвернулся.
— Смотрите, как гордо развеваются наши флаги! Салютуют в честь сегодняшнего дня!
Моряки помолчали. Белов чуть сдвинул широкие брови. У переносицы залегла глубокая морщинка.
— Русский флаг над американской шхуной! Не опрометчиво ли мы пришли сюда с «Надеждой»?
Клементьев с удивлением посмотрел на Белова — уж не боится ли капитан, что американцы попытаются отобрать судно?
— «Надежда» — законный трофей!
— Так-то оно так, — кивнул Константин Николаевич. — Но все же…
— Смелее, Константин Николаевич, — улыбнулся Клементьев и сказал решительно: — Провожаю вас до половины пути. Во Владивостоке вооружите всю команду. Буду ждать вас у бухты Чин-Сонг.
— Хорошо, — согласился Белов и вспомнил, как была потоплена его «Аляска». «Неужели опять предстоит то же самое, — невольно подумал он, — будет ли тогда рядом Мэйл?»
Клементьев, как будто отгадав его думы, сказал:
— Обязательно возьмите Джо! Он будет руководить разделкой китов.
В дверь постучали.
— Войдите, — отозвался Клементьев.
В номер вошел Ходов. Старый боцман был одет во все новое. Переход из Владивостока в Нагасаки под парусами, свадьба отвлекли Фрола Севастьяновича от грустных мыслей, вывели из апатии, и сейчас это был почти прежний энергичный моряк. На нем ладно сидел темный суконный китель с горевшими новенькими латунными пуговицами. Тугой воротник обручем охватывал медно-красную шею. Таким же багровым было и лицо боцмана. Видимо, Фрол Севастьянович уже успел пропустить не одну чашечку сакэ: не часто приходится боцманам бывать на свадьбе своего капитана.
— Что тебе, Фрол Севастьяныч? — спросил Клементьев.
— Японец до вас рвется, Георгий Георгиевич, — откашливаясь и прикрывая рот ладонью, сказал Ходов. — Хоаськой называет себя. У шельмеца глаза так и шныряют, как поплавок во время клева…
— Хоаси? — Капитаны переглянулись. Вот уж не ожидали они такого посетителя. Белов вспомнил свидание с Хоаси на транспорте «Уссури», когда Лигов прибыл из Петербурга.
Секундное молчание капитанов Ходов истолковал по-своему:
— В шею его, шельмеца. В такой день суется…
Он повернулся, чтобы выйти, но Клементьев приказал:
— Пригласи сюда, и повежливее.
Ходов остановился озадаченный, потом сердито, рывком надвинул фуражку на лоб:
— Есть пригласить!
Что-то ворча себе под нос, он вышел.
— Зачем мы понадобились ему? — спросил Белов. Клементьев пожал плечами:
— Сейчас узнаем.
— Будьте с ним осторожны, — предупредил Белов. — Очень пронырлив и хитер этот коммерсант. Да и нагл безмерно.
Хоаси, видимо, предугадывал, с каким настроением встретят его русские, и поэтому повел себя совершенно неожиданно. В европейском платье — фраке с белоснежной манишкой и хризантемой в петлице, — Хоаси держал в руках шелковый цилиндр с чуть изогнутыми полями. Он корректно, со сдержанным уважением поклонился.
— Разрешите от имени японских китопромышленников, которых я имею честь представлять, и лично моего поздравить вас с бракосочетанием и пожелать счастливой жизни вашей супруге Тамаре Владиславовне и вам, Георгий Георгиевич!
— С кем имею честь говорить? — спросил Клементьев, удивляясь чистому русскому выговору Хоаси.
— Ваш коллега, — поклонился опять Кисуке и взглянул на капитана шхуны «Надежда». — Господин Белов Константин Николаевич, очевидно, меня помнит?
— Да, — резко ответил Белов, но Хоаси сделал вид, что не заметил тона.
— Мы, японские китобои, счастливы вас приветствовать у себя, в нашей маленькой и скромной стране. Русские китобои всегда вызывали у нас восхищение и желание подражать их смелости и искусству.
