— Хороша душечка, хороша, простовата, а ля деревня, но свежесть, свежесть, — он потер руки. — Вы, Адель Павловна, всегда неотшлифованный алмазик найдете. Что значит вкус и глаз.

Мишель был прав. Рано развившаяся семнадцатилетняя девушка привлекала своей молодостью, здоровьем. Старенькое ситцевое платье обтягивало грудь, обрисовывало линии крутых бедер, стройных ног. Карие, широко открытые глаза Анастасии смотрели доверчиво и жалобно. Совсем светлые густые волосы, заплетенные в длинную косу, открывали чистый, высокий лоб. Маленький рот и узкий подбородок делали смуглое лицо очень привлекательным.

— Правда, носик чуть того-с… — начал Мишель, но Адель Павловна перебила его:

— Это даже пикантно.

Анастасия съежилась под взглядом прищуренных потускневших глаз барыни, как она уже про себя называла Адель Павловну.

Девушка все время прижимала к себе узелок, губы ее пересохли, лицо пылало. Адель Павловна кивнула, и ее оранжевое перо на шляпе, описав большую дугу, метнулось к Анастасии так неожиданно, что девушка испуганно отпрянула.

— Ну, ну, дикарочка. — Адель Павловна похлопала ее зонтиком по плечу. — Никто тебя не хочет обидеть. Я беру тебя в услужение… Я всегда помогаю бедным девушкам. — Последние слова она произнесла громче и строже, бросив сердитый предостерегающий взгляд на зашептавшихся женщин. — Иди за мной, девочка! Ну что же ты стоишь, пойдем!

Анастасия растерянно посмотрела вокруг себя, бросила взгляд на женщин и проговорила:

— Я иду, барыня, я иду.

Она с трудом сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. Мишель потер руки. Он бочком подошел к Анастасии.

— Благодари судьбу, дурочка. Адель Павловна ниспослана тебе богом. Идем!

Анастасия робко пошла следом за Аделью Павловной. Ее глаза видели перед собой узоры прошивки на черном пальто барыни. «Как у батюшки на ризе», — мелькнуло у Анастасии воспоминание о попе из далекой родной деревни…

И снова вспомнились родной дом, пароход, отец, мать… Анастасия не видела окружающего, не заметила, куда ведут ее барин и барыня…

Очнулась она в низкой, но просторной кухне с огромной плитой, заставленной кастрюлями. У плиты в грязных белых куртках работали два китайца. Воздух был насыщен запахом вкусного жаркого, тушеных овощей, кипевших супов. Анастасия судорожно глотнула слюну. Голод напоминал о себе все настойчивее. Адель Павловна крикнула:

— Михаил!

Из дальнего угла кухни, от широкого стола, заваленною продуктами, подошел низкорослый человек в засаленном фартуке. Он только что разделывал мясо, и в его окровавленных руках был длинный блестящий нож, с которого на кирпичный пол падали яркие капли крови.

— Что изволите, Адель Павловна? — неожиданно гонким, как у ребенка, голоском спросил повар. Анастасия с удивлением посмотрела на одутловатое, блестевшее лицо повара, лишенное всякой растительности.

— Вот тебе судомойка… — начала барыня, но тут же, взглянув на небольшие смуглые руки Анастасии, прижимавшие к груди узелок, решила: — Нет, горячая вода испортит ей кожу. Пусть чистит овощи. Я принесу старые перчатки.

Повар молчал. Он скользнул взглядом по Анастасии, тыльной стороной руки, в которой держал нож, отер пот со лба. Он не удивился, не проявил никакого любопытства или интереса к появлению девушки. Только повара-китайцы, с грохотом передвигавшие кастрюли и помешивавшие в них длинными черпаками, часто поглядывали на хозяйку и Анастасию, коротко переговаривались. Адель Павловна продолжала:

— Пусть привыкнет эта дикарочка. Болтать меньше. Звать ее… — тут барыня сжала свои тонкие губы, зажмурилась на секунду и, вновь тряхнув головой, произнесла: — Звать ее Люси! Вот так.

Анастасия подумала, что барыня забыла ее настоящее имя, и начала:

— Меня зовут Анас…

— Я лучше знаю, как тебя звать, — резко перебила ее Адель Павловна. — Не смей мне больше возражать. Слышишь? Не смей! — Она дробно застучала зонтиком по плечу девушки. — Тебя будем звать Люси! Слышишь, Люси, ну-ка, повтори! Анастасия вздрагивающими от испуга и обиды губами тихо произнесла:

— Люси…

Она тут же возненавидела это имя, чужое и, как ей казалось, оскорбительное. Покорность девушки понравилась барыне, и она уже мягче добавила:

— Будь умницей и послушной. Тебе у меня будет хорошо. Так Анастасия оказалась в заведении мадам Загорской. Что это было за заведение, она не знала до того дня, когда ее впервые позвала к себе на второй этаж сама хозяйка, заставила выпить какой-то сладкой густой темно-красной жидкости, от которой перехватило дыхание, а желудок точно опалило огнем, а затем приказала переодеться в нарядное синее платье.

До этого же вечера Анастасия, или, как ее все звали в кухне, Люси, работала на кухне, выполняла поручения повара Михаила, который ни о чем ее не расспрашивал, ни о чем с ней не говорил. Он все время молчал и сосредоточенно думал, но это не мешало ему работать и следить за другими: подгонять хилого мужичонку, топившего плиту, носившего воду и помои, покрикивать на двух старых судомоек и двух китайцев-поваров.

Девушка часто замечала на себе добрые и как будто жалостливые взгляды судомоек и поваров, но не задумывалась над этим. Она была довольна, даже счастлива своей жизнью, отдыхала от обрушившихся на нее напастей. Работа не утомляла ее, привыкшую к тяжелому деревенскому труду. Еда была вкусная и досыта. Анастасия пополнела, расцвела, стала так хороша собой, что однажды вбежавший на кухню Мишель, увидев ее, остановился пораженный, вскинул свои реденькие брови, потер ладони:

— Боже, какой розанчик, боже! Ну, розан, розан!

Он с улыбкой рассматривал Анастасию. Она зарделась, а Мишель, засеменив к ней, ущипнул ее за щеку и, залившись смешком, убежал.

— Тьфу, — плюнула ему вслед одна из судомоек. — Поганка!

— Затихни! — прикрикнул на нее повар. — Взашей выгонит! Та покорно смолкла.

Немного привыкнув к окружающему, Анастасия пыталась узнать, что происходит за стенами кухни. Она приглядывалась к лакеям, которые прибегали сверху за блюдами, прислушивалась вечерами к музыке и шуму, который доносился со второго этажа до поздней ночи, но ничего понять не могла. «Видно, у барыни бывает много гостей», — думала она.

Окна кухни выходили во двор и, кроме сарая, в котором стояла серая лошадь, возившая дрова и воду, и вечно вывешенного для просушки белья, она ничего не видела. Однажды Анастасия вспомнила о добром старике, стороже из бараков для переселенцев, и решила сходить к нему, рассказать, как ей хорошо живется, поблагодарить его за помощь. Анастасия сказала о своем намерении повару. Михаил посмотрел на нее, помолчал и наконец пискнул:

— Нельзя! Барыню надо спросить!

Через лакея он передал просьбу девушки Адели Павловне. Та немедленно явилась сама, ласковая, заботливая, немного обиженная.

— Что, Люси, тебе у меня не нравится? Чем я тебя обидела? Почему ты хочешь уйти? — Она ласково смотрела на девушку, гладила ее густые, заплетенные в косы волосы. Анастасия повторила свою просьбу.

— У тебя хорошее сердце, милая, — закивала Адель Павловна. — Обязательно надо сходить к старичку. Но знаешь, не сегодня, не завтра, а на той недельке. Мы с тобой вместе пойдем. Пусть твой старичок увидит, у кого ты служишь. Хорошо, милая?

Анастасия не смогла противоречить и даже обрадовалась, когда хозяйка сказала, что они захватят для старичка гостинцев.

— А сейчас, — заключила Адель Павловна, — пойдем со мной.

Они прошли в каморку Анастасии, что была около кухни, и тут барыня развернула принесенный с собой узел. В нем оказалось темно-синее платье.

— Примерь-ка, дикарочка, — предложила Адель Павловна. Анастасия покорно выполнила ее приказание. Платье было впору, но стесняло Анастасию тем, что открывало руки, плечи.

— Ох, хороша, — закатив глаза, говорила Адель Павловна. — Шик! Ты, Люси, станешь львицей, если послушно будешь вести себя…

За этими словами Анастасия уловила что-то страшное, но не поняла их и тут же забыла, потому что хозяйка бесцеремонно стала поворачивать ее: