– Как я мог научиться помнить себя, если вы мне об этом никогда не рассказывали? – вспыхнул я.

– Я говорю тогда, когда вижу, что тебе есть чем воспринять, – ответил он. – Как раз сегодня ты мог бы воспринять эти идеи от молодой девушки, что для тебя гораздо проще и интересней. А когда я тебе рассказывал о работе над собой у тебя дома, в Кишиневе, ты вдруг захрапел, уснув прямо в кресле. Твой ум отчаянно сопротивляется любому знанию. Я замечал в тебе два противоположных состояния, в которых ты обычно находишься, – рабочее и хаотическое.

– А что является моим рабочим состоянием?

– Твоим рабочим состоянием является такое, в котором ты, не проявляя раздражения и гнева, воспринимаешь коррекции по поводу своего поведения или настроения.

– Что же является моими нерабочими состояниями?

– К нерабочим, – слегка улыбаясь, ответил Джи, – относятся все остальные.

– Вот, видишь, Дракоша, – продолжал он, – это новый юнга. Родом он из Кишинева. Ему сложно понять, что такое Корабль, потому что он рос мелким домашним тираном, заставляя родителей выполнять все его прихоти. А вне семьи он слаб как былинка, неустанно ищет место, где бы поуютнее пристроиться. Как ты думаешь, Дракоша, что он собой представляет?

Смерив меня укоризненным взглядом, она пренебрежительно произнесла:

– У него дешевый набор хвастливых «я», которыми он размахивает, как корова хвостом, отбиваясь от мух. Он напоминает мне инстинктивного человека, который любое внутреннее достижение сводит к телесному удовольствию.

– Я возмущен вашей дерзостью! – воскликнул я, хотя чувствовал, что она в чем-то права.

– Ваш молдавский юнга представляет собой набор сырых «я». Он похож на трэмпа, пытающегося пристроиться к осетру, – сказала Дракон ехидно, но, вместе с тем, сочувственно улыбаясь.

– Это звучит как неприкрытое оскорбление под видом обучающей ситуации! – возмутился я.

– Вот сейчас ты и находишься в нерабочем состоянии, – презрительно улыбнулась она.

– Она ловко тебя подловила, – засмеялся Джи.

– Как же себя трансформировать? – притих я.

– Только проходя обучающие ситуации под руководством Джи, – улыбнулась она. – Но если ты не выдержишь градуса и впадешь в негатив, то твоя работа над собой превратится в мартышкин труд.

«Ну и язва», – подумал я, но нагрубить ей не решился.

– Я вижу, эта юная особа – ваша любимица и ей все позволено, а вы под видом обучения устроили из меня посмешище! – обрушился я на Джи. – Смотрите, как она встречает новых учеников!

– Да он у вас еще и злобный, как мелкая дворняжка, – презрительно отозвалась она.

«Если бы эта белокурая бестия не вызывала в одно и то же время любовь и ненависть, я бы не дошел до такой точки внутреннего кипения!», – негодовал я.

– Пойди на лестничную площадку и выпари свое «озеро Чад», – сказал Джи, заметив мое взрывоопасное состояние.

Выйдя на лестницу, я закурил сигарету и стал сначала наблюдать за вечерними огнями, но от обиды и горечи все расплывалось в глазах; тогда, чтобы прийти в себя, я снова открыл книгу.

… За наглое поведение на небесах Сунь Укуна заковали в цепи и накрыли сверху большой скалой. Когда же он попросил о милосердии, Будда, удаляясь в свой мир, сказал, что настанет время, когда монах из династии Тан должен будет принести учение Будды на Запад. Если Сунь Укун поклянется быть ему верным слугой и будет защищать его от всех врагов, то Танский монах освободит его.

Сунь Укун провел несколько тысяч лет в заточении, лежа под скалой у дороги, пока не появился человек необыкновенной чистоты, в котором Сунь Укун распознал Танского монаха и поклялся быть ему верным помощником. Танский монах с помощью тайной молитвы освободил его из-под скалы и взял с собой. Он надел на голову Сунь Укуну небольшую шапочку с вышитыми на ней мантрами и объяснил, что если их миссия будет выполнена успешно, то Сунь Укун получит долгожданное Просветление и обретет внутреннюю свободу. Вдвоем они отправились на Запад, неся провозвестие Будды.

В пути Танский монах проповедовал святое учение, а Сунь Укун защищал его от разбойников и демонов, которые пытались его уничтожить, чтобы не дать светлому учению распространиться по Земле. Поскольку Танский монах не был приспособлен к обычной жизни, то Сунь Укун был обязан заботиться о ночлеге и пропитании. Если Сунь Укун по старой памяти пытался бунтовать, то Танский монах читал особую молитву, и шапочка на голове Сунь Укуна сжималась, причиняя сильное страдание. От шапочки Сунь Укун не мог избавиться, как ни пытался, поэтому нрав его постепенно улучшился.

Однажды, пересекая горную гряду, они столкнулись со странным воином, у которого было свиное рыло вместо лица.

Звали этого воина Чжу Бацзе. Он преградил им путь и потребовал, чтобы Сунь Укун сразился с ним. Сунь Укун своим магическим посохом легко одолел воина, который сражался граблями, и тут побежденный вдруг сказал, что узнал Танского монаха и хочет следовать за ним. Воин надеялся, что Танский монах сможет избавить его от свиного рыла, которое он получил в наказание за необузданное пьянство в небесных чертогах…

Тут дверь квартирки Феи отворилась: оттуда вышла Молодой Дракон и тихо прошелестела мимо меня, послав на прощание ослепительную улыбку. Я провожал ее влюбленным взглядом, пока она не скрылась из виду.

«Почему время, проведенное в обществе Джи, имеет такую плотность и насыщенность?» – раздумывал я. По моим оценкам, интенсивность внутренних переживаний была такова, будто я провел в Москве больше недели, хотя это был всего лишь первый день.

На следующий день я купил возле метро у старушек хороший окорок, и мы, перекусив, приготовились к новому приключению.

– Сегодня я поведу тебя в ситуацию московского андеграунда. Это может оказаться для тебя «проверкой на вшивость», так что будь алертен. Заодно поучишься корабельному стилю жизни. Не забывай, что учишься на юнгу: не слушай советов плохого настроения и не вешай носа, когда тебе случайно наступят на мозоль, – проговорил Джи с необычайным сиянием в глазах.

– А как я должен себя вести? – забеспокоился я.

– Позаботься о хорошем угощении для хозяев дома, приготовь еду, накрой на стол, а затем убери и вымой посуду. Но надо делать это, не привлекая к себе внимания, иначе твоя помощь может легко превратиться в помеху.

«Может быть, сегодня меня опять ожидает встреча с московской красавицей?» – тайно надеялся я.

Мы заглянули в магазин, и Джи спросил:

– Какой бы напиток ты выбрал для сегодняшней встречи?

– Пятизвездочный армянский коньяк и хорошую ветчину на закуску.

– Это бессмысленная трата денег тебя быстро сделает нищим, – заявил он и предложил мне купить недорогое, но хорошее вино.

Когда я купил все, что было необходимо для проведения прекрасного вечера, он сказал:

– Сегодня я познакомлю тебя с молодым гением. Если ты сможешь установить с ним сущностный контакт, то откроешь несколько тонких лепестков своего восприятия.

– А я предполагал, что будет встреча с прекрасной дамой, – с сожалением произнес я.

– Ты уже потерпел фиаско с одной из них.

Мы долго ехали в метро, сделав две пересадки, и наконец добрались до нужного дома. Дверь открыл бледный молодой человек с умным лицом и холодными как лед глазами.

– А-а-а, Магистр со свитой. Заходите.

– Дорогой Александр, познакомься с моим новым юнгой, – улыбнулся Джи.

– Проходите, – кивнул он, едва взглянув на меня.

Большая прихожая неярко освещалась старинной хрустальной люстрой. Сиял матовым отблеском аккуратно навощенный темного дуба паркет. Александр был бледен, на губах играла надменная усмешка, подчеркивающая его превосходство. Он был в просторных серых габардиновых брюках, черном разношенном весте и белой рубашке с небрежно подвернутыми манжетами. На мизинце красовался перстень с темным камнем и латинской монограммой. Он молча ждал, пока мы сбросили свои вещи на стул рядом с переполненной вешалкой, а потом преувеличенно резким, словно недавно заученным и все еще доставляющим удовольствие жестом пригласил нас пройти в комнату.