— Старик Караямов в серьезные дела не путается! Не того калибра деятель… — продолжал спорить Максим.

— Он — нет, а насчет его ливанского партнера не поручусь.

— Глеб дело говорит, — вмешался Коля Горюнов, — эта версия ничуть не хуже твоей, с Петруновым. У этих, во всяком случае, была возможность засунуть в сумочку микрофон. Виделся ли Петрунов с Ниной, мы даже не знаем. К тому же обе версии могут смыкаться — не зря же твой Николай Яковлевич все про иностранные контакты судил-рядил.

С этим вариантом Максим был готов согласиться. Ведь Коля подстелил соломку на то место, куда упало журналистское самолюбие. Согласившись, он немедленно начал крутить версию:

— На Караямова надо наехать! Как его найти, ты знаешь?

Глеб отрицательно помотал головой.

— Ну подумай, вы же знакомы были, телефончик там, адресок… Пораскинь мозгами!

— Нет. Разве что у Нины. — Глеб вдруг бросился бежать. Убежал он, правда, недалеко. В углу стоял большой пакет: как выяснилось, предусмотрительный ученый прихватил оставленное Ниной на рабочем месте имущество — и шубку, и сумочку, и бумаги.

— Вот, — он протянул сумочку Коле, — тут должна быть записная книжка.

Максим проворно перехватил и сумочку, и инициативу. Он вытащил из рюкзачка кожаный блокнотик, отбросил сумку Коле и принялся листать Нинин телефонный блокнот.

— На «Ка» — ничего, как твоего Караямова зовут?

— Игорь…

— Ага, вот, Игорь Караямов, домашний — «два тринадцать сорок четыре пятьдесят один». Отлично. Пошли звонить?

Довольный собой, репортер лучезарно улыбнулся соратникам. В мрачноватом помещении дежурной части будто солнечный зайчик заиграл. Журналисты, утеревшие нос конкурентам и коллегам, умеют быть лучезарными.

— Ладно, идем, — махнул рукой оперуполномоченный Горюнов. Вообще-то, он собирался доделать кое-какие дела и идти домой…

— А может, лучше домой — вдруг Нина тебе звонила? — Глеб опять предлагал дело. Максим простил ему этот грех.

— Ладно, тогда едем!

До Лоцманской они добрались в один момент.

Автоответчик исправно поведал, кто и зачем разыскивал прогрессивного журналиста Самохина: звонили из редакции, издатель напоминал, что уже пора сдать рукопись для шведов, какая-то девушка с тоненьким голоском сообщала, что она просто мечтает взять интервью у такой знаменитой личности. И все.

Звонка от Нины не было. И никто не потрудился объяснить, кто и зачем похитил супругу сотрудника передовой газеты «Невский голос».

Дозвониться до Караямова тоже не удалось. Сплошные обломы. Максим предложил гостям выпить кофе — хоть маленькое, а утешение.

Заснуть, когда руки слегка вывернуты назад и прикованы к холодной стене увесистыми цепями, практически невозможно. Однако небывалое бывает, и Нина сама не заметила, как задремала.

Разбудил ее неведомый тюремщик. Он опять сумел войти в темницу незаметно. Остановился шагах в пяти от пленницы и молча разглядывал ее. Именно пронзительный взгляд и потревожил Нину. Неприятный взгляд. Любопытствующий. Так энтомолог смотрит на новый подвид мухи цеце. Радость первооткрывателя, перемешанная с нетерпением, — очень хочется схватиться за скальпель, или чем насекомоведы проводят вскрытие?

На этот раз посетитель был одет по-европейски. По-спортивному. Но с головы до пят сплошное комильфо. Светло-бежевая замшевая куртка, под ней — белоснежная водолазка, коричневые бархатисто-вельветовые брюки и в тон к ним мокасины. На этот раз то ли из-за переодевания, то ли потому, что перестало действовать неведомое снадобье, Нина его узнала. Ливанский партнер старика Караямова, великолепный господин Муса.

— Добрый день… — Он сразу заметил, что Нина открыла глаза.

— Значит, сейчас день — полезная информация. А какое число, не подскажете?

— Вам это сейчас не пригодится. Поверьте.

— Что еще мне не пригодится, многоуважаемый Муса?

— О, вы, я вижу, пришли в себя! Отлично! — Непроницаемое лицо и ровный голос.

— В европейском костюме вы совсем другой!

— Как говаривал Сираджад-Дин: среди роз будь розой, среди шипов — шипом.

— Я не вода, но мягок, я не огонь, но обжигаю, и принимаю ту форму, что сейчас нужнее… Кажется, Руми?

— Вы похвально начитанны… — Излишняя книжность речи превращала обыкновенные слова, произносимые гостем из Бейрута, в зловещие пророчества.

— Спасибо за комплимент, — слабенько улыбнулась узница. Очень хотелось пить. Просить не хотелось.

— Тогда вы наверняка вспомнили про ассасинов.

— Вы что, и в самом деле хотите услышать историю про горную крепость Аламут?

— Могу и про нее, раз вы решили начать с алифа.

— Ладно, — совершенно неожиданно согласилась Нина. По большому счету, если закрыть глаза и не обращать внимания на кое-какие неудобства, ситуация скорее комическая, чем трагическая. Спектакль в стиле комедии дель-арте и декорация как из «Дона Карлоса».

— Значит, так, жил-был человек, звали его Хасан Ибн-Сабах, и был он исмаилитом. Очень идейным. И решил он сражаться за идею, в которую верил. И захватил крепость в горах. То есть сначала он стал гостем владельца этого замка, а уж потом занял хозяйское место. Злые языки потом утверждали, что подлинного владетеля, доброго и поверившего идейному Хасану Ибн-Сабаху, бросили в подвал и заковали в железа. — Нина не удержалась и звякнула кандалами. Она сама не понимала, отчего так веселится. Посетитель невозмутимо ждал продолжения.

— Так вот, — она старалась придерживаться тона подлинной сказительницы, — крепость эту называли Аламут, или Алух Амут, Орлиная выучка. Наверное, сам хозяин и придумал говорящее название, гнездо, школа, где орлята учатся летать, именно в этом гнездовье в горах Аль-бурса почти два столетия и выкармливали грозных исмаилитских птенцов.

Господин Муса солидно кивнул и выпрямился. Стоять ему было явно неудобно. Но не Нине же заботиться о госте.

— Сожалею, что не могу предложить вам стул. Итак, для нас особый интерес представляют птенчики, именовавшиеся фидаи. Младшие птенчики в семье, и семейство относилось к ним потребительски. Их обучали языкам, поэзии, философии, их учили владеть оружием, были и уроки рукопашного боя. Такая горная школа Шао-Линя! Их готовили к подвигу — к подвигу, который распахивает врата рая. А рай — это цветущие сады, роскошные дворцы и прекрасные женщины — гурии. Именно о таком рае грезили младшие птенчики, а старшие не спешили разъяснить, что рай — понятие условное. Зачем? Был бы подвиг! А подвиги не заставили себя ждать. Один такой птенчик ножом зарезал великого визиря Низама ал-Мулька, — визиря, верно служившего и Алпарслану, и Мелик-шаху. Визирь шел к жене, но не успел войти в желанный шатер — нож птенчика остановил государственного деятеля. И верно, зачем он, сторонник сильного государства, исмаилитов преследовал, псевдоним «Порядок державы» сам себе присвоил, да еще и книжку о политике написал? Макиавелли Востока! Впрочем, Низам ал-Мульк не остался в одиночестве — я точно не помню, но, по-моему, фидаи сумели убрать около восьмидесяти человек. И даже одного крестоносца, франка. Наверное, тогда европейцы и позаимствовали само слово. Добрые учителя давали птенцам гашиш, чтобы рука не дрогнула в неподобающий момент, чтобы вера не отступила. Их и называли гаши-шийун, «х» с придыханием французы пропускают, вот и получились ассасины. — Нина замолчала. Она выложила все, что сумела припомнить. Вопрошающий слушал внимательно. Теперь он столь же пристально вслушивался в тишину. Девушка не выдержала:

— Я ответила на ваш вопрос?

— Вы только подвели к ответу… Подвели очень и очень умело. Меня еще во время первой встречи восхитила ваша начитанность. Только зачем же останавливаться на полпути?

Нина помотала головой:

— Боюсь, я не совсем понимаю…

— Все вы прекрасно понимаете… С такой-то памятью! Не надо притворяться. Я вас уверяю, когда я спрашиваю, я знаю, что мне могут ответить, а если по каким-то причинам не хотят — есть возможность заставить! — Господин Муса говорил и держался предельно спокойно. На маньяка не походил.