Наконец в начале декабря 1960 года мы вылетели в Неаполь. Первое, что спросил меня при встрече Марио Дель Монако, выучила ли я партию Кармен по-итальянски. Я успокоила его, рассказала о выступлении в Будапеште. Но я даже не представляла, какую ответственность взяла на себя, согласившись участвовать в неаполитанской постановке. Если я спою неудачно, то это отразится не только на моей карьере — я подведу Марио, который приложил столько сил, чтобы пригласили именно меня, а не какую-то другую певицу. Моя неудача отразится на его репутации. И не только репутации — тут, в Италии, я впервые увидела систему работы их театров: «успех — деньги». Все это так отличалось от нашей театральной системы с ее постоянными труппами и гарантированными зарплатами.
Признаюсь, мне было очень тяжело в эти десять дней, остававшихся до премьеры. Все было непривычное, чужое: люди, театр, язык. Дирижер-постановщик Петер Мааг, швейцарец, предложил свой темп, свой ритм. Изматывали репетиции — по пять в день. Тогда-то я и поняла, что за человек Марио Дель Монако: он волновался больше за меня, чем за себя, подсказывал то или иное слово, понимая, как мне трудно еще вживаться в образ, исполняя свою роль на чужом языке.
Но были трудности и привнесенные, когда мне приходилось не раз вспоминать недобрым словом моих московских «добродетелей» из министерства. Того аванса, который мне выдали (без учета репетиционного периода), чтобы я могла питаться (и который я потом должна была вернуть), мне явно не хватало. По традиции здешних театров я была должна хоть как-то отблагодарить парикмахера, который меня обслуживал, костюмерш, которые помогали мне в гримерной, — так тут положено… Потом возникла необходимость заказать фотографии своих выступлений — не ехать же без них и рассказывать дома об этом значительном не только для меня событии, как говорится, на пальцах. В результате получилось так, что мне не на что было есть. Юрий Александрович Волков был вынужден свои «суточные» тратить на то, чтобы я могла хоть как-то питаться — при такой нагрузке в театре. Сам он, в самом прямом смысле, ходил полуголодный. (Вспоминать обо всем этом противно, горько, но необходимо: ведь за теми триумфами наших актеров, о которых так мажорно любили писать газеты, стоит совсем не такая уж радужная, не такая уж «сладкая» реальность.) Он понимал, что мое выступление, первой из советских певиц, имеет особое значение, поэтому делал все идеально, старался помогать мне во всем.
В конце концов Ю. А. Волков договорился с нашим посольством в Риме, что в Москву, в Министерство культуры отправят срочную телеграмму с просьбой разрешить оставить мне из полагавшегося гонорара чуть большую часть (!) денег, чтобы я могла рассчитаться с театральной обслугой и нормально питаться. Почему часть? Да потому, что я не имела прав на свой гонорар (как и не видела присланного из Италии контракта) — я была должна 90 % того, что мне заплатят здесь, отдать в посольство, то есть вернуть родному государству! В таком унизительном положении самых настоящих крепостных находились до недавнего времени все наши артисты, выезжавшие на гастроли в другие страны: у них отнимались заработанные деньги самым бессовестным образом. Узаконенный рэкет…
Премьера неаполитанской постановки «Кармен» состоялась 13 декабря 1960 года. Предшествовавшую ей генеральную репетицию я провела плохо. К тому времени я была уже так измотана нескончаемыми репетициями, спевками, отработками мизансцен, а также раздражавшими меня бытовыми осложнениями, о которых упомянула выше, что у меня почти не было сил. Марио Дель Монако все это видел, очень нервничал и переживал за меня. Я на генеральной репетиции особенно и не старалась, потому что считала, что и так все уже отработано и незачем тратить себя, лучше поберечь голос и энергию для премьеры. Тогда я еще не знала, что и в этом в итальянских театрах все не так, как у нас: в Большом генеральная репетиция — это последний рабочий прогон, а в Италии на генеральную репетицию собирается вся пресса, от которой зависит почти все в оценке спектаклей. Поэтому для артистов генеральная бывает важнее самой премьеры, важнее даже того, как примет их на первом спектакле публика.
Кстати, о публике. В Италии она, как известно, разбирается в оперном искусстве, как нигде в мире. Понравиться ей — значит получить признание, не оправдать ее ожиданий — пятно на репутации, а иногда и закат карьеры. Тут уж никакие прежние заслуги не помогут. Свой уровень артист должен доказывать на каждом спектакле.
Остававшиеся до премьеры полтора дня я молчала, сохраняя голос и силы, а Марио и Рина так заботливо опекали меня, так старались поддержать меня морально, что я просто не могла их подвести. И вот этот ответственный вечер наступил. А потом пришел успех, и не просто успех, а самый настоящий триумф. Спектакль еще шел, а за кулисы на мое имя пришла поздравительная телеграмма от профсоюза оперных певцов Италии, в которой меня приглашали вступить в него. Быть членом профсоюза значило ни больше ни меньше как иметь гарантию на преимущественное право получить работу в любом оперном театре этой страны.
На следующий день все газеты были полны самыми хвалебными отзывами в наш адрес. Марио радостно сообщал мне, что у меня пресса даже лучше, чем у него. В различных интервью после премьеры режиссер Луццато рассказывал, как я быстро вошла в ансамбль исполнителей, а Марио заявил: «Я очень доволен успехом Ирины Архиповой, потому что ее успех — это моя победа». Марио Дель Монако рассказывал журналистам о том, как ему хотелось, чтобы меня услышали в Италии, как он убеждал всех, что певица из Большого театра — лучшая из современных исполнительниц Кармен: «Мне верили и не верили. После премьеры ко мне в артистическую пришел директор театра и сказал: «Дель Монако! Я благодарю тебя за то, что ты открыл нам такую Кармен!»
В газетах писали, что выбор русской певицы на роль Кармен оказался очень удачным, а постановка «Кармен» была признана лучшей постановкой того сезона в театре «Сан-Карло». Мои декабрьские выступления в Неаполе подарили мне много незабываемых впечатлений и встреч. Встречи были разными — как и люди.
На наши спектакли в Неаполь приехала из Рима известная в Италии исполнительница Кармен Габриэла Безанцони — партнерша великого Энрико Карузо. Хотя между нами была большая разница в возрасте (в 1960 году Безанцони было уже около семидесяти), мы с ней подружились, нас так и называли: «Две Кармен». Потом она присутствовала на всех моих выступлениях в Риме, пригласила к себе на виллу, расположенную недалеко от Вечного города.
Но были и встречи, оставлявшие после себя странное чувство. В те годы в Италии о Советском Союзе, о нас, о нашей жизни знали не просто мало: люди верили всякого рода нелепым измышлениям и пребывали во власти каких-то выдумок. Помню, что, когда я только-только приехала в Неаполь, полицейские, дежурившие около театра, просили показать им меня. Они были разочарованы, что приехавшую «советику» нельзя было отличить от других артистов, входивших в театр: оказывается, она такая же, как и все прочие люди, у нее есть голова, две руки, две ноги… Ладно это были полицейские. Но вот однажды мне пришлось быть в обществе интеллигентной на вид дамы, очень милой, вежливой, которая, стараясь доставить мне удовольствие, заговорила со мной о моей стране: «Я понимаю, у вас там так холодно, что надо жить тесно-тесно, чтобы согреться. Это ведь и есть коммунизм?» Ну что тут было сказать? Словно в разговорах о нашей стране нельзя было найти других тем, словно никто не слышал о нашей культуре, музыке, писателях… Мы почему-то знали об Италии несравненно больше.
Находясь в Неаполе, я, конечно же, посылала на родину весточки о себе. Писала я и Надежде Матвеевне, рассказывая обо всех своих итальянских впечатлениях. Поздравляя ее и Виктора Владимировича с Новым, 1961 годом, я сообщала: «Ваша ученица дебютировала в неаполитанском театре «Сан-Карло» и имела успех у публики и у прессы. Я Вас поздравляю от всего моего благодарного сердца и крепко, крепко целую. Итальянские певцы спрашивают, у кого я училась, и говорят, что у меня прекрасная неаполитанская школа!!! Все неаполитанские газеты и просто любители оперы откликнулись на выступления в опере «Кармен»… Одна из рецензий была озаглавлена: «Чистейшая русская! Во французской опере! Поет по-итальянски?! Сенсация!»
