Бернстайн: Что вы думаете о ней?
Максвелл: У меня нет никаких предчувствий.
Бернстайн: Но ведь вы должны иметь какую-то точку зрения.
Максвелл: Касательно моральной или музыкальной стороны?
Бернстайн: Обеих.
Не будем обсуждать мораль актрисы, лучше обратимся к морали тех, кто стоял на страже ее морали; процитируем лишь два сообщения об одном и том же вечере, состоявшемся после концерта 28 октября 1959 года в "Лоуз Мидленд Тиэтр" в Канзас-сити. В нью-йоркском "Джорнэл Америкен" можно было прочитать такие строки: "Мария Каллас вполне соответствовала своей репутации капризной девицы. Она заставила ждать губернатора штата Миссури и восемьсот почетных гостей из элиты общества Канзас-сити. Темпераментная дива оказалась слишком усталой, чтобы выпить бокал шампанского на вечере, устроенном в ее честь. Губернатор Джеймс Т. Блэйр, его супруга и супруга бургомистра Канзаса напрасно прождали великую единственную". Репортер журнала "Тайм", напротив, сообщал следующее: "После шквала аплодисментов Каллас поклонилась Гарри С. Трумену и вежливо произнесла: "Я польщена оказанной мне честью"; затем сказала благодарственные слова Канзасскому губернатору и после концерта приняла участие в вечере, на котором танцевала с присутствовавшими там миллионерами и жевала бутерброды с черной икрой".
Сразу после этого концерта началась подготовка к третьему театральному сезону далласской "Сивик Опера". Каллас должна была петь 6 и 8 ноября "Лючию" Доницетти, а 19 и 21 ноября - "Медею" Керубини. Между ними были запланированы постановки "Севильского цирюльника" с участием Терезы Берганца. Испанской певице пришлось отказаться от выступления так-как она ожидала ребенка. Лоренс Келли попросил Марию Каллас выручить юную коллегу, однако бракоразводный процесс, назначенный на 14 ноября, требовал ее присутствия в суде города Брешиа.
Кроме того, пока ей было трудно сконцентрироваться на вь полнении своих художественных задач. Прежней энергии было неоткуда взять - ее теперь хватало лишь на несколько представ лений или даже на короткие миги во время спектакля. Судя п всему, первое из двух представлений "Лючии" - с Джанни Раймонди и Этторе Бастьянини - едва не потерпело фиаско. Цитируемые Дэвидом А. Лоу высказывания критиков свидетельствуют о безграничном восхищении и учтивой сдержанности. "Как только она переходила на средний регистр и пела mezza voce писал Джон Розенфилд в газете "Даллас Морнинг Ньюс", -ее голос звучал превосходно. Так что с пронзительными высокими звуками приходилось мириться... В общем и целом, это была лучшая сиена безумия, какую за время ее гастролей нью-йоркской публике довелось услышать в стенах "Метрополитен". Рецензия Джорджа Сэкса из "Музыкального курьера" доказывает, что почитатель ее таланта оценивает сладостность звучания именно тех фраз, тех акцентов и нюансов, которые Каллас намеренно старалась довести до сознания публики, и что такие моменты оказались гораздо важнее тремоло в верхнем регистре. На этом представлении произошло нечто ужасное, нечто, от чего может оправиться только певец в начале карьеры. В сиене безумия Каллас попыталась взять верхнее ми бемоль. И смазала. Она была в панике. Едва опустился занавес, она воскликнула, совершенно сбитая с толку: "Но ведь я брала эту ноту, брала! Что же случилось? Просто не понимаю, что могло случиться". И чтобы доказать, что случиться ничего не могло, она пять раз подряд взяла ми бемоль третьей октавы по пути в гардеробную. Через два дня, на следующем спектакле, она была в лучшей форме, однако не рискнула взять верхнее ми бемоль. Больше она не отваживалась взбираться на трапецию. Но что такое ми бемоль - может спросить почитатель таланта певицы, любитель музыки, симпатизирующий критик наконец? Не свидетельствует ли это о фетишизации вокала, если обращают внимание только на одну фальшивую ноту? Ну что может значить один-единственный неудавшийся звук, если...
К сожалению, это лишь вопросы, одни только вопросы, которые прекрасно вписались бы в эссе "О культе красивого голоса" или "О фетишистском характере музыки и регрессе слушания", но не способствуют психическому освобожден певицы, которая, независимо от того, предписано это автором это всего лишь интерполяция, берет верхнее ми бемоль; которая вокальными трюками поразила и ошеломила публику. Бесспорно, смело взятое ми бемоль третьей октавы не представляет само по себе музыкальную ценность; однако подспудный страх испытываемый при мысли, что никогда больше не удастся завершить кабалетту коронным ми бемоль, означает для певицы поражение в битве за голос. Мария Каллас никогда не щадила свой голос, никогда не ставила его на карту и не приспосабливала, не "играла" им, как Аделина Патти, но она никогда и не была, как Патти, "законченным художником" (Верди), то есть безупречной поставщицей красивых звуков. Еше в юные годы, завершив однажды ми бемоль конец второго акта "Аиды", она, что называется, пошла ва-банк и, совершенствуя свой голос, добилась от него иного звучания, иного тембра, иных акцентов, чувственности, драматизма, что шло вразрез с разумными принципами певческого искусства: она нарушила один из постулатов пения, который гласит, что певец не должен выходить за рамки своих голосовых возможностей; она постоянно шла на риск, опьяненная успехом, снова и снова впадала в то экзальтированное состояние, которое не ведает границ. Одним словом: неудавшееся ми бемоль, в особенности на склоне певческой карьеры, значит больше, чем просто неудавшееся ми бемоль. Это не что иное, как падение при выполнении сальто-мортале.
9 ноября, вдень, когда ей предстояло петь Розину в "Севильском цирюльнике" (ее заменила Эуджения Ратти, которая во время записи "Бала-маскарада" пела партию Оскара), Мария Каллас вылетела в Италию для выяснения ряда процедур развода. Попав во время кратковременной остановки в Нью-Йорке в объятия репортеров, она дала им понять, чем привела в немалое изумление, что помирилась с Рудольфом Бингом. Однако на многочъисленные вопросы - вызвано ли это ее выступлением в “Метрополитен" или тому причиной ее связь с Онассисом она дала уклончивые, не проливающие свет на истинное положение вещей ответы.
Утром 14 ноября 1959 года она предстала перед судьей города Брешия Чезаре Андреотти, который допросил сначала Менегини и уже затем ее. После шестичасового разбирательства суд присудил певице дом в Милане, а ее мужу - виллу в Сирмионе. Она получила также все свои дорогие украшения и, что было очень важно, права на лицензии своих музыкальных записей. Менегини, который прежде требовал объявить ее виновной в разводе, удовольствовался в конце концов определением причины расторжения брака - по взаимному согласию сторон На другое утро певица вновь вылетела в Нью-Йорк, где счастливо избежала встречи с репортерами, и вскоре прибыла в Даллас как раз вдень генеральной репетиции "Медеи". Ее исполнение превзошло все ожидания. После повторного выступления 21 ноября 1959 года она вернулась в Италию.
Ей суждено было молчать девять долгих месяцев, и лишь 24 и 28 августа 1960 года вновь выйти на сцену Эпидавра. От запланированного на 11 декабря 1959 года выступления в Париже в роли Медеи она отказалась. Очередной сезон "Ла Скала" открыла опера Джузеппе Верди "Отелло" с Марио дель Монако в заглавной роли, с Леони Ризанек в роли Дездемоны и Тито Гобби в роли Яго. 9 ноября, после пятилетнего отсутствия, Рената Тебальди пела в "Тоске" Пуччини, и восторженный критик написал в газете "Италия" такие строки: "Нам еше никогда не доводилось слышать такое превосходное исполнение "Тоски"". Но это высказывание уже не могло привести к новой войне между примадоннами. Мария Каллас заключила мир не только с соперницами, но и с Антонио Гирингелли и с Рудольфом Бинтом. В интервью с музыкальным критиком Эудженио Гара она сказала: "Теперь, когда Рената Тебальди вернулась в "Ла Скала", общественный интерес должен сосредоточиться на этом значительном событии — говорю это без прямых или косвенных намеков на что-либо. В этом году я закрыла много страниц моей жизни, пусть и эта будет закрыта".
