– Все будет в порядке. В другой ситуации бросился бы на них как петух, но когда за дверью сотня вооруженных полицейских, у тебя не очень-то стоит. Что делали в этом здании? – Уилкокс обвел глазами механизмы, длинные столы, цепные передачи, регуляторы и ленты транспортеров.

– Не догадываешься?

– Нет.

– Это же, мать ее, бойня.

– Фабрика обработки. А что такое «обработка»?

– Отстреливать и потрошить. Это и есть обработка.

– Посмотри! – Уилкокс показал на допотопный механизм.

Хэнди подошел и усмехнулся.

– Надо же – старый паровой двигатель. Ну и хрень.

– И что с ним делали?

– Понимаешь, вот из-за этого мир и погряз в дерьме, – объяснил Хэнди. – Вон там турбина. – Он ткнул пальцем в ржавую ось с лопастями. – Вал вращался и выполнял работу. Так обстояли дела в век пара, он же был веком газа. Потом наступил век электричества, которое не так-то просто разглядеть. Огонь и пар – это очевидно, но поди разберись, как действует электричество. Никто не понимал, и это стало причиной Второй мировой войны. Теперь мы живем в электронном веке. Везде компьютеры и прочая срань, но ни хрена не ясно, как эти штуки работают. Смотришь бараном на электронный чип и ни черта не можешь разглядеть, а он тем временем фурычит, делает свое дело. Мы потеряли способность управлять.

– Да, хренотень.

– Что: жизнь или то, о чем я сказал?

– Не знаю. Хренотень, и все. Наверное, жизнь.

Они оказались в большой сумрачной пещере, служившей когда-то складом. Задние двери были подперты или завалены.

– Копы могут их вышибить, – заметил Уилкокс. – Заложат пару зарядов, и дело в шляпе.

– С тем же успехом они могут сбросить на нас атомную бомбу. И в том и в другом случае девчонки умрут. Если им этого хочется, что ж, пожалуйста.

– А лифт?

– С этим мы почти ничего не поделаем. – Хэнди оглядел большую грузовую кабину. – Вздумают лезть по канатам, полдюжины уложим. Только помни: целиться надо в шею.

Уилкокс посмотрел на него.

– Ты что-то задумал?

«Это у меня выражение глаз такое, – размышлял Хэнди. – Прис постоянно повторяла то же самое. Черт, как же я по ней скучаю! Как хочется почувствовать запах ее волос, услышать звяканье браслетов на ее руке, когда она переключает передачи в машине, ощутить Прис под собой в ее квартире на ковре из грубого ворса».

– Давай-ка отдадим им одну.

– Одну из девчонок?

– Да.

– Которую?

– Не знаю. Может быть, Сьюзан. Нормальная девка, мне понравилась.

– Самая клевая; я бы трахнул ее. Так что лучше убрать ее с глаз Боннера. Он и так к ней принюхивается. Не знаю, дотерпит до вечера или нет. Или ту, вторую, Мелани.

– Нет, ее оставим. Со слабыми спокойнее.

– Согласен.

– Тогда так и порешим: пусть будет Сьюзан. – Хэнди рассмеялся. – Не много найдется девчонок, которые, глядя мне в глаза, осмелятся назвать меня мудаком.

Мелани, крепко обнимая Киэл, подумала, что плечи у нее для восьмилетней девочки слишком мускулистые. Затем потянулась, чтобы погладить по руке одну из близняшек.

Малышки прятались между ней и Сьюзан, и Мелани неохотно призналась себе, что этим жестом она лишь отчасти хотела утешить их, но еще ей надо было подбодрить себя, ощутить, что ее любимые ученицы рядом.

Руки Мелани до сих пор дрожали. Ее напугал Брут, цапнув за запястье, когда она смотрела в окно и пыталась передать послание стоящему в поле полицейскому. Мелани охватил еще больший ужас, когда он указал на нее и спросил, как ее зовут. Она покосилась на Сьюзан и увидела, что та сердито смотрит на миссис Харстрон.

– Что с тобой? – спросила ее знаком Мелани.

– Она сказала, как меня зовут. Не надо было этого делать. И общаться с ним не надо.

– Приходится, – ответила старшая учительница.

– Не стоит их злить, – добавила Мелани.

Сьюзан иронически рассмеялась.

– Какая разница, злятся они или нет. Нельзя поддаваться им. Они гады. Самые худшие из Иных.

– Нам нельзя… – начала Мелани.

Но Медведь в это время топнул ногой, она почувствовала вибрацию и подскочила. Толстые губы бандита двигались очень быстро, и Мелани лишь сумела разобрать: «Заткнитесь!» Она отвернулась – ей было невыносимо видеть это лицо и растущие из сальных пор завитки черных волос бороды.

Его глаза остановились на миссис Харстрон и Эмили.

Когда он отвернулся, Мелани подняла руки и перешла с американского языка глухонемых на английскую дактильную речь. Это был неудобный способ общения – ей приходилось составлять по буквам слова, а затем расставлять в нужном порядке. Но зато она двигала только пальцами и кистью и обходилась без бросающихся в глаза широких жестов, необходимых, чтобы общаться на американском языке глухонемых.

– Не зли их, – сказала она Сьюзан. – Терпи.

– Они подонки, – возразила та, не переходя на английский язык глухих.

– Согласна. Но не надо провоцировать.

– Они нас не тронут. Мертвые мы им ни к чему.

Мелани почувствовала, как в ней закипает раздражение.

– Они могут тронуть нас и не убивая.

Сьюзан поморщилась и отвернулась.

«Что она от нас хочет? – сердито подумала Мелани. – Чтобы мы отняли у них пистолеты и застрелили их? – И вместе с тем ощутила горечь. – Ну почему я не такая, как она? Какой у нее твердый взгляд. Она на восемь лет моложе меня, но рядом с ней я чувствую себя ребенком».

Отчасти зависть Мелани объяснялась тем, что Сьюзан принадлежала к высшей касте глухих: она оглохла до того, как научилась говорить, – такой родилась. Более того, появилась на свет от глухих – не слышал ни ее отец, ни мать. В семнадцать лет отличалась политической активностью и участвовала во всех начинаниях глухих, поступила в колледж Галлодета на полную стипендию, прекрасно владела американским и английским языками глухонемых и категорически отвергала орализм – практику насильно учить глухих говорить. То есть была яркой, современной девушкой из глухих, и Мелани в трудной ситуации предпочла бы иметь рядом одну такую Сьюзан, чем несколько мужчин.

Она почувствовала, что кто-то легонько потянул ее за блузку.

– Не бойтесь, – сказала она Анне. Близняшки, обнявшись, прижались друг к другу щеками; в их прекрасных, широко раскрытых глазах стояли слезы. Беверли сидела поодаль и, уныло глядя в пол, старалась продохнуть.

– Вот бы нам сюда Джин Грей и Циклопа, – вздохнула Киэл. Она имела в виду любимых персонажей из Людей Икс. – Они бы в момент разорвали их.

– Нет, – ответила Шэннон. – Нам нужен Зверь. Помните? У него еще слепая подружка. – Девочка увлекалась творчеством Джека Кирби и мечтала стать художницей комиксов о супергероях.

– И еще Гамбит, – добавила Киэл и показала на татуировку Шэннон.

«А ведь рисунки Шэннон на удивление хороши, настоящие комиксы!» – подумала Мелани. Для восьмилетней девочки она очень умело изображает героев со всякими изъянами: слепых или глухих, чтобы те, совершая подвиги – раскрывая преступления и спасая людей, – могли совершенствоваться. Две ученицы: долговязая темноволосая Шэннон и миниатюрная белокурая Киэл – начали спор, какое оружие лучше всего подойдет для их спасения: лучевые гранаты, плазменные ружья или экстрасенсорные мечи.

Эмили, поплакав в рукав платья, склонила голову и начала молиться. Мелани видела, как она подняла кулачки и раскрыла ладошками от себя. На языке глухонемых это соответствовало слову «жертва».

– Не бойтесь, – повторила молодая учительница смотревшим на нее девочкам. Но те словно не замечали ее. Внимание учениц привлекала только Сьюзан, хотя она не делала руками никаких знаков, но упорно не сводила глаз со стоящего у входа в зал Медведя. Она служила им вдохновляющей идеей, и одно ее присутствие вселяло в них уверенность. Мелани едва подавляла желание расплакаться.

Как же темно здесь будет вечером!

Она подалась вперед, выглянула из окна и увидела, как пригибается на ветру трава. Неутихающий ветер Канзаса. Девушка вспомнила, как отец рассказывал ей, что у приехавшего в Уичито в начале девятнадцатого века морского капитана Эдварда Смита зародилась мысль соорудить на крытых фургонах паруса и превратить их в шхуны прерии. Она тогда рассмеялась, представив эту картину. Отец был человеком с юмором, и Мелани никогда не знала, шутит он или говорит серьезно. При воспоминании о нем сердце у Мелани сжалось, и ей отчаянно захотелось, чтобы что-нибудь, волшебное или реальное, унесло ее из этого чертога смерти.