Вопрос Эдит о том, как нам выжить в Лондоне, лишил меня сна на большую часть ночи. Да, мне удалось вырваться из силков сэра Лайонела при первой возможности, но дальше я не заглядывала. Некоторое время мы могли жить в столице за счет продажи имевшихся у меня драгоценностей и ценных вещиц, но в любой момент я могла стать жертвой нечестного покупателя, мошенника или, упаси бог, обыкновенного грабителя. Также нам нужно было найти жилье. Если мы снимем его в приличном районе, сэр Лайонел сможет нас обнаружить. А если найдем приют в трущобах, то мы будем в постоянной опасности. Голова моя шла кругом от тех насущных дел, решение которых не требовало отлагательств.

Я почти никого не знала в Лондоне, а доверяла одному-единственному человеку. Когда барка пристала к берегу, мы сошли и двинулись на север. Никогда раньше я не ходила пешком по столице нашего королевства. Улицы были запружены народом: люди вокруг бесцеремонно толкались, прокладывая себе путь. Мне казалось, что каждый встречный либо пытается мне что-то продать, либо хочет меня обокрасть. Голова кружилась от бивших в нос со всех стороны сильных запахов. Мальчишка лет восьми вдруг вцепился в мой узелок и попытался с ним сбежать. Если бы я не так крепко держала свои пожитки, то точно лишилась бы их. Когда Эдит схватила парнишку за ухо, он ловко вырвался и, обругав ее на чем свет стоит, исчез в узком переулке. Проезжавший мимо всадник засмеялся. Гнедой мерин, на котором он ехал, чуть меня не затоптал, ибо его хозяин пустил его прямо через толпу пешеходов.

— Скорее, Эдит, — воскликнула я, бросаясь за наглецом, расчищавшим себе дорогу столь бесцеремонным образом, и мы проделали добрую часть пути за ним, пока он не дал своему коню шпоры и оставил нас глотать пыль.

Когда мы добрались до Чипсайда, то повернули на восток и пошли по широкой улице. Я перестала обращать внимание на уличный шум. Вонь мусора и нечистот, запах немытых тел, конского навоза и гниющих трупов животных смешались воедино и перестали оскорблять мое обоняние.

Эдит неотступно следовала за мной, как нитка за иголкой, пока я прокладывала себе путь вперед. Мы миновали крест Элеоноры, который даже при беглом взгляде на него поражал затейливой резьбой по камню и украшавшими его многочисленными статуями. Впереди я увидела Стэндарт — фонтан[139] знаменитого Большого водовода, снабжавшего жителей Лондона живительной влагой. Здесь также были установлены статуи, и еще, проходя мимо этого удивительного сооружения, я вспомнила, что иногда этот фонтан превращался в место казней.

Человек с полным ведром воды столкнулся со мной, обдав с ног до головы. Он шел со стороны Большого водовода. Я остановилась и принялась вглядываться в дома на северной стороне улицы, ища определенную примету. Передо мной выстроился ряд красивых высоких зданий. В некоторых из них располагались лавки, в других проживали богатые купцы. Над дверью одного из таких жилых домов я увидела знак «Золотого сердца».

На первом этаже была мастерская. С полдюжины женщин старательно превращали шелковые нити в шнурки, тесьму и игольное кружево — они оторвались от работы и посмотрели на нас с Эдит, когда мы вошли. Никто из них не был мне знаком.

Я откашлялась и произнесла:

— Я ищу Рейфа Пинкни.

— Его нет, дорогая, — весело отозвалась одна из работниц, — но здесь его мать.

Она не оставила мне выбора, как только последовать за ней на один пролет вверх по лестнице — и вот мы оказались в светлом, богато убранном верхнем покое. Мать Рейфа сидела за письменным столом, перед ней лежал открытый гроссбух. В углу стоял регаль[140], на стуле с обивкой из первоклассного шелка лежала забытая кем-то лютня.

— Мисс Лодж! — с удивлением воскликнула шелковых дел мастерица, увидев меня.

— Приветствую вас, миссис Пинкни. Прошу прощения, что врываюсь к вам вот так, без предупреждения...

— Двери этого дома для вас всегда открыты, — сказала мать Рейфа, прерывая поток моих извинений.

Она предложила нам еду и питье, которые мы приняли с благодарностью. У нас с Эдит со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

За пирожками и ячменным отваром я внесла изменения в мой наспех составленный вчера ночью план, заключавшийся в том, чтобы попросить помощи Рейфа в продаже моих драгоценностей, поиске жилья и найме поверенного. Когда-то Рейф делал мне предложение, но я до сих пор не знала, какие побудительные причины стояли за этим его шагом. Одно я знала точно: ни один мужчина не пожелает себе невесту, которая рассталась со своей девственностью. Даже сэр Лайонел мною не прельстился. Довольно унижений — я просто не переживу, если Рейф с презрением отвернется от меня.

В то же время его мать, миссис Пинкни, была женщиной самостоятельной и в своем праве. Она могла оказать мне помощь, не прося ни у кого на то соизволения. И ей не было никакого дела до моего поведения.

Я рассказала ей свою историю — во всяком случае, ту ее часть, которую не постеснялась открыть. Я не назвала причину, по которой сэр Лайонел угрожал сделать меня своей любовницей. Миссис Пинкни не часто бывала при дворе и вряд ли знала, что я отдалась королю.

— Почему вы пришли ко мне? — спросила она, когда я закончила описывать, как мы с Эдит спаслись бегством и добрались до Лондона.

— У меня есть драгоценности и еще другие мелкие ценные вещицы, которые я хочу продать или заложить, но я не знаю, к кому мне обратиться и как вообще повести это дело. И еще мне нужно снять жилье. — Тут в голову мне пришла еще одна мысль. — И я должна как можно скорее отправить деньги в обитель Минчин-Бэрроу, чтобы заплатить за убежище для моей мачехи.

— А в обители смогут защитить ее? Женщина, давшая обет чистоты, не считается монахиней в полном смысле этого слова.

— Если за ее проживание в монастыре заплатят, она будет в достаточной безопасности, — сказала я и подумала: «Во всяком случае, до того момента, как мистер Кромвель пойдет походом на все монастыри нашей страны». — Сестры в Минчин-Бэрроу могут оказаться для сэра Лайонела непреодолимой преградой, хотя он об этом еще не знает. Две из них — мои родные тетки. Вряд ли от них можно ожидать попустительства тому, кто захватил имущество, принадлежащее их родственнице.

Миссис Пинкни одобрительно кивнула:

— А как вы собираетесь забрать то, что принадлежит вам по праву?

— На это я пущу оставшиеся деньги от продажи драгоценностей. Я хочу найти хорошего поверенного и с его помощью подать иск в суд на сэра Лайонела за захват моих земель. И еще может понадобиться нанять людей, чтобы вышвырнуть моего бывшего опекуна из Хартлейка.

— Смелый замысел, — пробормотала миссис Пинкни. — И возможно, претворение его в жизнь обойдется вам дороже, чем выдумаете. Каждый купец вам скажет, что судебные тяжбы могут продолжаться годами. Есть ли у вас средства, на которые вы сможете жить все это время?

Когда я перечислила подарки короля, не упомянув, впрочем, Светоча Хартлейка, миссис Пинкни покачала головой:

— Все эти вещи по описанию очень красивые, но денег, которые можно будет выручить за них, вряд ли хватит для осуществления всего вами задуманного. Кроме того, любой адвокат посоветует вам вернуться под присмотр сэра Лайонела Даггета до тех пор, пока вы не выйдете замуж.

— Этому не бывать!

— Вы никогда не вернетесь к сэру Лайонелу?

— И никогда не выйду замуж.

Миссис Пинкни задумалась. Я решила, что она прикидывает, не нанять ли меня к себе работницей.

— Подождите здесь, — произнесла она наконец. — Я должна навести кое-какие справки.

Не прошло и четверти часа, как я услыхала шаги на лестнице, но то была не миссис Пинкни. Дверь открылась, и в комнату вошел Рейф.

Я смотрела на него во все глаза. Это был он — и не он, что-то в нем изменилось. Теперь его никто бы не принял за скромного ученика или подмастерья. Передо мной стоял молодой преуспевающий купец.

Он потянулся ко мне.

Я отступила.

— Ты больше не служишь королеве?

— Нет, принцессе от меня теперь никакого толку.