Литмир - Электронная Библиотека

В Москве есть музыкальное училище, где идет прием учащихся на класс пения по народному и классическому, значит, не народному.

Какая печаль! Прежде всего удивляет сам принцип — все классическое наследие, которое принадлежит народу, ставится под сомнение. Петь белым, открытым разухабистым звуком — разве это определение народа? Где же скорбь, история наши — по Гоголю?

Говоря Вам об этом, я вижу не одного мальчика, их сегодня десятки и сотни, которые могли бы принести великую пользу своим высоким искусством народу. Могли бы... Ведь ранее певцы формировались в детском возрасте — все пели в акапелльных хорах, все пели в церкви.

Все пели — и Глинка, и Чайковский, и Римский-Корсаков и Ипполитов-Иванов, и наши современники — Голованов, Дранишников, Симеонов... Причем пели-то они акапелльно, не под балалайку. Эти люди оставили след в искусстве как композиторы и дирижеры. А вот Нежданова, Шаляпин, Собинов, Литвиненко-Вольгемут, Алчевский и множество-множество профессионалов пели или в семинариях, или в гимназиях и т.д. И им было легко учиться в консерватории, потому что азбучную истину, которую проходят с самого детства пианисты, скрипачи, они постигали тоже в раннем возрасте. Сейчас все сохранилось для инструменталистов и поэтому их учение в консерватории естественно. О певцах этого сказать нельзя, потому что они начинают все это взрослыми.

Я уже Вам говорил, что эти мысли и стремления для меня не новы. Я беседовал на эту тему еще с тов. Коссиором, когда он был Секретарем ЦК Украины. Поэтому сегодня, как и раньше, мечтается — группа людей, сознающая ответственность перед обществом, перед проблемой вокальных кадров, должна воспитать будущих певцов, композиторов и просто учителей пения, которых теперь не хватает во всех учебных заведениях, научить их пению, сделать музыкально грамотными людьми в пределах музыкального училища с тем, чтобы при желании они могли идти в консерваторию или в школу учить детей. Они должны получить среднее музыкальное образование в классически выверенном стиле. Так были и так есть в ряде социалистических стран.

После беседы с Вами в письме я по существу ничего нового Вам не сказал, но делюсь с Вами мыслями оттого, что меня тревожит недооценка общественных, я бы сказал — государственных интересов.

Уйти в кусты, примириться — удел не новый, но, думается, не в этом вопросе, таком волнующем и нужном.

И. Козловский

Июнь, 1969 г.

Киев, Крещатик, 56

Театральный институт, Зоценко Н.В.

Глубокоуважаемый Николай Владимирович!

Двумя словами нельзя сказать о певице — о Е. Мирошниченко. Этим качеством — говорить о большом значимом явлении, каким представляется Е. Мирошниченко в искусстве, — обладают немногие.

Что говорить о ее вокальном диапазоне, ее сценическом почерке, ее возможностях, о профессиональной заинтересованности ее и людей, окружающих ее и помогающих ей в ее творчестве. Это для меня ясно.

Признаюсь, я испытываю чувство грусти, что она и многие другие артисты Киевской оперы, блистательные певцы, ведут оседлый образ жизни, а отсюда и ограничительные творческие рамки. Короче — я вижу профессиональные возможности, которые должны еще во многом раскрыться.

Вы спрашиваете меня, нравится ли мне Мирошниченко и слышал ли я ее?

Слышал, к сожалению, не во всем ее репертуаре. Нравится ли? Да, и очень.

Все ли она показала, все ли отдала в творческой работе? Нет! Нет! И нет!

Это разговор длинный и профессиональный и вряд ли он будет уместен в книге, посвященной ей, книге, надо думать, радостной и исполненной добрых пожеланий.

Конечно, когда поет прекрасно поющий, то прежде всего надо вспомнить тех, кто сопутствовал ему, кто так или иначе принимал участие в формировании творческой личности. Я знаю Марию Эдуардовну Донец-Тиссейр как ее педагога. И сегодня М. Э. Тиссейр имеет право радоваться сама как выдающаяся певица и, главное, что она сумела свое мастерство, свои знания, умения, свою систему передавать, учить других. Это не все могут и не все умеют.

Вчера я слушал по радио Е. К. Катульскую и был взволнован. Ее мужу тотчас написал письмо и передал колосья наливные, чтобы он с благодарностью прикрепил к ее портрету.

Вчера и сегодня отчетлива мысль — неужели это ты пел с такими артистами?

А ведь, когда при жизни А. В. Неждановой, К. Г. Держинской, Н. А. Обуховой, мы участвовали совместно в одних и тех же спектаклях как бы не ощущал этого величия, мастерства и безупречного вокального пения. И главное — исключительная форма, которую Вы ощущаете через звук.

Неужели нужно время, чтобы даже участнику этих спектаклей, оценить их по достоинству, порадоваться и погрустить?!

Я жалею, чтобы артистический путь Е. Мирошниченко крещендировал, чтобы ее партнеры когда-нибудь, в следующем веке почувствовали счастье от совместного участия и доброе похвальное слово сказали в ее адрес. Она этого достойна.

И.Козловский

Вот диво, вот борьба с равнодушием — письмо Ваше получил без пяти девять, а в 10 часов — оно уже на почте!

26/XI – 68 г.

Письма жене

22 апреля 1940 г.

Комната А. Галине Ермолаевне Сергеевой

Поздравляю!!!

Весь день сидел у телефона. Узнал я через 3 часа. Мысленно приветствовал, т.к. не было возможности связаться по телефону, а в первый день свидание невозможно. Интересно твое настроение и конечно ты подумала уже как назвать? Я сидел на заседании в Радио очень значительном и было трудно отвечать на вопросы. Какой-то момент хотел сказать о твоих способностях, но уж больно официальное учреждение. Это удержало меня от обнародования. Могло показаться, что этим я прошу скидку. Как Анечка встретит? Мне кажется, что она в какой-то момент хотела высказать удивление: Почему “подруга” — сестра, а не брат?

Переезжать ли в большой номер или впрочем обождем? Может быть в квартиру временную переедем? Правда в гостинице тоже есть свои преимущества. Ты, конечно, не отвечай пока на все эти вопросы. И учти, что по телефону тебе очень трудно дозвониться. Завтра с 11 до 2½ репетиция и заседание. Но, если можно повидать тебя завтра, я все же попытаюсь.

Милая “специалистка”, Луша тебе принесет необходимое питание. Борис в Снегирях. Я, как Анечка говорит, “деньги зарабатывает”.

Ты, конечно, об имени подумала. Да? Значит числа 27/IV можно будет вас забирать.

Целую. Твой Иван.

Напиши, что тебе нужно и можно ли тебе есть яблоки. Забыл сказать о мази для груди. Ихтиол! И у Руси какая-то мазь есть, вернее жир. Завтра дозвонюсь. И пришлю.

Твой Иван.

25/IV – 40 г.

Почему же она, миленькая, вздыхает? Открылся ли глаз? Похожа ли на Анечку? Вероятно ты уже написала мне. Да? Жена Альтшуллера Анастасия Аркадьевна предлагает свои услуги в качестве няни. Меня Александр Яковлевич понял, что я говорю об Анечке. Хотя я ему объяснял, что ты не дома, а в роддоме. Вечером побеседую с ним. Иду к тебе пешком, машина в гараже, ключей у меня нет, а в Снегири поеду завтра. Вчера писал тебе, что книжек тебе не везу, неудобно сейчас читать — скоро должна домой прибыть. Одеколон постараюсь купить. Будь здорова.

О хозяйственных делах сообщу в следующем письме.

Целую, твой Иван.

26/IV – 40 г.

Вот сидим, милая, вместе с Лушей и никак невозможно дозвониться до тебя. Ваш коммутатор занят.

Был вчера на даче. Анечка окрепла еще значительнее. Очень ласкова, хотя в такой же мере и упряма. Лошадей видимо будет любить. Вчера на лошади картошку и другое необходимое в хозяйстве имущество привозил и она все наблюдала. Обедали все за столом в ее присутствии. Несколько оскандалилась, но это не мешало ей быть важной и принимать участие в общем разговоре. Просится сторож с детьми. Очень он нравится Нине Васильевне и Луше. Детей пока он отправляет к бабушке. Подумаем, вероятно придется его взять.

77
{"b":"174607","o":1}