(10) Нельзя пренебречь фракийским именем Лик, которое в виде первой части в имени Ликаон встречается у пелазгов и троянцев. Первый – это Ликаон, сын Пелазга, который породил от различных женщин пятьдесят сыновей, в числе их был и сын Ликей.
Но тут проявляется одно обстоятельство и просит, чтобы обратили на него внимание – это двойственное значение в греческом имен Лик, Ликаон и Ликей, которые связаны со словами «волк» и «свет». Ликос «волк»; ликавос «год, путь солнца» от слова лике; Ликеиос «Ликейский или Ликеец», эпитет Аполлона от лике «светлый», бог света. Но производили его от ликос «волчий» (Вейсман, 1991. Стплб. 770, 771).
КРАСОТА В ДЕЙСТВИИ
1
Кочевники ищут пастбищ и счастья,
Но кормятся они только крамолой,
Беспорядками там, где бы порядок —
Внутри, в своей стихии – должен быть.
И когда: как нам быть? – размыслишь,
Перемещаясь в духе от чувства
Жизни и красоты у одних, дальше,
К тому народу, у которого красота —
Римляне лишь нашли этому чувству
Сверхприменение, ближе к нам немцы —
Крики команд, эстетика знамен и боя, —
Не актуальна и не энергична
Красота без Империи – не вечна!
2
Но не возникайте с мыслью: а греки? —
Да, братья! О, как я хотел и это
Сказать, скажу: красен ужас жара
Страстей Земли – Элевсин, Элевсин! —
С мертвым живого связь, ужас Деметры
Губастой. Безжалостные, что цвело
В поступках тогда живых людей,
При Эмпедокле? – Что у отца, схватившего сына,
Чей образ как у слетевшего с ума, —
С молитвой его закалывает и готовит в доме
Жертвенный пир, свою плоть пожирая?
Мысли? Так это ведь дух мирозданья.
И, должно быть, стихия, погода действий.
А дар богов у них был – камень канонов.
Красота – Аполлон, безжалостный волк.
3
Да, мы спасем себя, нет здесь вопросов.
Кочуем по своей наживе, корчуя
Благополучие своих, – Россия!
Добыть бы нам, чуждым, сродные формы
В эстетике, верней – красоты в делах.
Нам отбирать воздух от этого мира,
И вывести его из аморализма,
Из мертвой точки, не ссылаясь на рынок.
Себя опознать в героях. Хотеть бы нам так,
Чтобы истинное создать давление
В системе мир-спасет-красота, – братья!
О, разрушающее давление на
Волю к наживе, что только к наживе. Вон!
Благоприятный случай! Теперь можно рассмотреть обстоятельство, «пришедшее из глубины патриархальной мудрости». Дело в том, что «из всех современных языков, после халдейского (откуда Сент-Ив это знает?! Поверим на слово) только в славянском слово и слава имеют одну и ту же смысловую сторону языка слов. Слово и Слава! Эти два выражения имеют этимологически близкое значение и одинаковую творческую силу. «Начало – есть Слово» (Инн., 1:1). Говорить – значит творить. Сотворенное Словом – это мир Славы». В этом случае Сент-Ив удачно обратил внимание на слова из последней молитвы Воплощенного Слова – Иисуса Христа: «И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Инн., 17:5; Сент-Ив, 2004. С. 143).
Сыновья Ликаона превосходили всех людей своей нечестивостью и заносчивостью. Их нечестивость выражалась в том, что они совершали человеческие жертвоприношения, смешивая внутренности убитого с мясом жертвенного животного. И отличались такой же заносчивостью, какая была у Кейка, сына Эосфора-Люцифера, утренней звезды, и его жены Алкионы: они оба погибли вследствие своей заносчивости, ибо он называл свою жену Герой, а она своего мужа – Зевсом.
Зевс поразил своим перуном Ликаона и всех его сыновей, кроме самого младшего Никтима. В его царствование произошел тот потоп, который относится ко времени Девкалиона. Причиной этого потопа было нечестие сыновей Ликаона – греховность, порочность и беззаконие.
В то время как по древнему греческому обычаю аристократы часто называли себя зевсорожденными и преследовали мысль о равенстве Зевсу, подобно как древние русские аристократы называли себя дажьбожьими внуками, – славяне, наоборот, держали обычай давать представителям аристократических родов имена богов, отождествляя себя с ними. Радагаст или Радогость – это вождь дакийских славян в Нижнем Подунавье в VI в. Так называли главного бога Поморских славян. В качестве антропонима это имя широко встречается в древнеболгарском, старочешском и старопольском языках (Феофилакт Симокатта,1995. С. 15; 45, примечание № 17; Феофан Исповедник, 1995. 255; 293, примечание № 57). Много позднее в письменных свидетельствах встречены славянские антропонимы Волос и Даждьбог.
Такая заносчивость и беззаконие, возможно, осознавались как «путь к высшему единству», но не как «соединение противоположностей», а как равенство с божеством. Что не было, конечно, связано со словами Псалма: «Я сказал: вы боги», – которые подразумевают тех, к кому было слово Божие (Инн., 10:34–36; Пс. 81:6). Нет, в славянском случае была магия имянословия, нечестие и заносчивость.
(11) Второй Ликаон – это сын троянского царя Приама, «молодой Ликаон». Ему, молящему о пощаде, трепещущему, руки раскинув, сидящему на земле,
Ахиллес… стремительно меч обоюдный исторгши,
В выю вонзил у ключа, и до самой ему рукояти
Меч погрузился во внутренность;
ниц он по черному праху
Лег, распростершися; кровь захлестала и залила землю
(Il., XXI, 34; 115–119)
«Фракийцы составляли основной компонент населения гомеровской Трои, то есть собственно троянцы, дарданцы… и другие народы, пришедшие с Балкан – мисийцы, фригийцы…» (Гиндин, 1991. С. 39). «Фригийский язык, по-видимому, был близок к языку балканских фракийцев (может быть, и пелазгов), а также к балто-славянскому праязыку» (Дьяконов, 1982. С. 48). Геродот таким лингвистическим анализом не владел, но подтвердил, что пелазги говорили «на варварском языке».
«Два племени из числа «народов моря», известные в дальнейшем под названием филистимлян, что не исключает, что это другое название пелазгов и от их имени происходит само слово «Палестина», осели на плодородном палестинском побережье», изгнав огнем и мечем автохтонов. «Пелазги были, возможно, народом, родственным минойцам» (Дьяконов, 1982. С. 234; Андреев,1982. С. 286, примечание № 6).
Но, как утверждают некоторые, это был северный союз кельто-славянских и пелазгских федераций на территории Балкан и Среднего Дуная (Сент-Ив, 2004. С. 11).
Несомненно, что пелазги стремились, в согласии с Юнгом, к совершенству «по врожденному свойству человека и народа реализовать себя в завершенности, навязывающейся нам, вопреки всем нашим сознательным стремлениям, но в согласии с архаической природой архетипа» (Юнг, 1997. V, примечание № 123. С. 78).
