— Плохо так шутить, Никита.

— Извини… Но я не предполагал, что Пушкин мог в кого-то стрелять. Сама мысль об этом кажется мне дикой.

— Зато в него стреляли. И убили на Черной речке. Говорят, что Дантес надел кольчугу, и пуля Александра Сергеевича не смогла причинить ему вреда.

— Не дай нам Бог такого, — невпопад заметил я, имея в виду, что преждевременная смерть поэта могла бы изменить историю России. Ведь я знал, что Пушкин дожил до глубокой старости. Поэт не только «глаголом жег сердца людей» — он сделал многое для принятия Конституции, которая действует и сейчас.

Мария уснула. Я лежал, пытаясь не слишком дрожать. По стенам пробегали сполохи. Может быть, это рябило у меня в глазах.

Когда-то давно я читал о взаимопроникновении миров. О том, что обитаемых и мертвых вселенных — бесчисленное множество. Некоторые миры совсем рядом с нами — рукой подать. По ним мы бродим в своих снах…

Может быть, и Маша — из другого мира? Такого, где хрупкие девчонки воюют наравне с мужчинами, где русские бьются с немцами, а не с персами, где в сумке у медсестры — не набор антибиотиков и обезболивающего, а бинт и пузырек с йодом… Но как она попала к нам? Или как я попал к ним? Во сне? В бреду? Вдыхая пороховую гарь вместо наркотика?

Но вот она, Маша, лежит рядом со мной, греет теплым боком, пахнет ландышем. И я не валяюсь в поле, не попал в лапы к персам, не распят на броне, как Чекунов, а добрался до укрытия в землянке. А снаружи — чужие танки.

Тоска… Какая тоска! Как можно жить в мире, где подло убили Пушкина, где граждане ходят без шпаг, но с пистолетами, как в Америке, где женщины оказываются под огнем противника… Похоже, и техника в этом мире развита куда меньше. Мария не знала, что такое плеер, говорила о пенициллине и морфии — как будто и не знала о синтетических антибиотиках и таком разнообразном перечне наркотических препаратов… Наверное, она и об ЛСД не слышала. Впрочем, какой толк, что я слышал? Не пробовал и не собираюсь. Но морфий — это как-то приземленно.

Пуля, разбившая коробку с лекарствами… Может быть, она занесла мне в кровь наркотик, который, причудливо смешавшись с другими препаратами, породил странные видения? Нет, такого не бывает. Что же происходит? Взаимопроникновение миров? Перенос в пространстве и во времени? Или эта землянка — такой же сон, как вся моя жизнь?

Тишина была долгой, а потом в дверь заколотили, закричали на немецком языке. «Летучая мышь» коптила под потолком.

Маша проснулась сразу, рывком села, крепко сжала мою руку:

— Они увидели свет! Сейчас выбьют дверь, бросят гранату!

— Как они ее выбьют, когда дверь открывается наружу? Загрохотал автомат, полетели во все стороны щепки.

— Только не сдаться живыми! — прошептала Маша. В глазах ее был ужас. — Ты взорвешь гранату?

— Нет, если потребуется, ее взорвешь ты, — ответил я, подталкивая тяжелый цилиндрик к девушке. — Но не спеши. Не спеши…

Я поднялся на ноги. И как Мария осматривала наше убежище? На стене, на вбитом в глину колышке висела шпага Старостина. Не серебряный клинок, но оружие очень достойное. Прошлый век, ручная работа.

Из ножен шпага выходила почти бесшумно. Сталь золотилась в неверном свете «летучей мыши».

— Что это? — пискнула Маша. — Что ты намерен делать?

— Уничтожить врага.

Подниматься по лестнице оказалось не так трудно, как в прошлый раз. Двое немцев — серая форма, орлы на фуражках — возились с дверью. Мародеры, не иначе. Проделали в досках дыру, но гранату бросать не спешили. Выламывали не слишком крепкие доски одну за другой. Значит, надеялись поживиться хозяйскими припасами. Не ожидали, что здесь скрывается воин.

Удар снизу — и первый немец осел возле двери. Второй замахал руками, подхватил винтовку с примкнутым штыком. Ткнул меня.

В другое время я бы без труда уклонился. Но сейчас двигался слишком медленно. Успел только закрыться раненой рукой и ударил. Воин должен уметь нанести удар даже смертельно раненый. Начал заваливаться на землю.

— Нет, Никита, нет! — кричала Маша. — Не умирай!

— Уходи. Уходи к своим, — успел сказать я.

Не помню, как я оказался в госпитале. Палата была огромной и светлой, потолок — высоким, простыни — белоснежными. Они слегка похрустывали, когда я поворачивал голову.

Доктора, медсестры, санитарки, казалось, чередой проплывали мимо. Уколы делали не больно, перевязки — аккуратно. Думать не хотелось ни о чем.

Медицинский персонал начал разговаривать со мной через пару дней после того, как я оказался в госпитале. Или я начал слышать и понимать их через пару дней. А примерно через неделю меня посетили двое в штатском — серые пятна на фоне стерильной белизны. У одного из гражданских тускло пламенел на лацкане пиджака рубиновый ромб — посетитель был мастером довольно известной школы фехтования.

— Никита Васильевич, извините, что мы беспокоим вас, но комиссия генерального штаба требует ваших показаний.

— Значит, вы представляете комиссию?

— Так точно.

Имен своих они не назвали, а я не стал интересоваться. Мы встречаемся по долгу службу — к чему лишние церемонии?

— Что бы вы хотели знать? — подозреваю, мой голос звучал равнодушно и отстраненно.

— Как развивались события на позиции вашего отделения после того, как ее покинул Батыр Джальчинов? Почему вы сказали, что Че-кунов убит, когда оказалось, что его взяли в плен? Как попал в плен Пальцев?

Сдержанно усмехнувшись, я спросил:

— Вы подозреваете меня в предательстве?

— Нет. Такой вариант исключается. Но некоторые вопросы ставят комиссию в тупик. Аналитики не могут дать законченную и непротиворечивую версию событий. А ваш бой у Царицына наверняка войдет в учебники истории и военной тактики.

— Прямо-таки в учебники? По-моему, вы нам льстите… Во всяком случае, мне.

— Нет. Вы сделали важное и нужное дело.

Будь по-вашему… Я коротко рассказал о своей стычке с Пальцевым, о том, что видел после того, как пытался пробиться на позицию Сысоева. Закончил тем, что меня подстрелили.

— Пальцев оказался вовсе не Пальцевым, — пояснил мастер школы рубинового ромба. — Его подменили.

— Пришельцы из других миров? — спросил я совершенно серьезно.

— Очень хорошо, что чувство юмора к вам возвращается, — кисло улыбнулся другой мужчина. — Вряд ли все было настолько сложно. Поработала персидская резидентура или купленные ею люди. Но с этим мы разберемся.

— Его поймали?

— Нашли тело. Он был убит, чьим выстрелом — сказать сложно. Но тело лежало у самого берега Волги.

— С какой стороны?

На меня посмотрели, как на сумасшедшего. А я только сейчас понял, что землянка, в которой мы прятались с Машей, была на правом берегу Волги. И тогда это меня ничуть не смутило.

— Нам не совсем ясно другое — как удалось выжить вам? — поинтересовался военный с рубиновым ромбом. — Кто вас перевязал?

— Вы не нашли Марию?

— Какую Марию? — оба посетителя насторожились.

— Девушку. Медсестру. Она мне и помогла.

— Никаких девушек на полигоне не было и быть не могло. Тем более — медсестер.

— Тогда и говорить не о чем. Значит, она привиделась мне в бреду.

— Но бинты… Вы были перевязаны такими бинтами, которые не используются ни в русской, ни в персидской армии. Мы получили заключение экспертов-криминалистов.

— Даже на экспертизу отправили?

— Мы были обязаны…

— Не могу дать объяснение этому факту. Откуда взялись бинты, я понятия не имею. Хотя очень хотел бы знать. А где вы меня обнаружили?

— Китайские наблюдатели нашли вас около траншеи, соединяющей ваши позиции и полуразрушенный подвал. В руке вы сжимали окровавленную шпагу. Рядом не было никого. Кстати, ваш клинок тоже нашли — в поле, метрах в трехстах от вас.

— И в подвале никого не оказалось? Вы проверили?

— Все осмотрели очень внимательно. Искали труп рядового Иванова. Но так и не нашли. Мы были уверены, что вы тоже погибли. Вообще говоря, к тому шло — два дня без помощи выдержит не каждый.