Фэн вздохнул.

— Я подозревал, что не может быть такого везения. — Он указал кивком на дверь купе «А». — Ну, неважно. Заходите, поговорим о вашем деле.

— Нет, я…

— Хотите посидеть в салоне? — Его теплые карие глаза с намеком заскользили по ее желтому халату.

— Я переоденусь.

— Вот что, — сказал Фэн, совершенно не скрывая раздражения, — если бы у меня в мыслях было сорвать с вас одежду, я бы мог это сделать прямо здесь, в коридоре, и не обратил бы внимания на то, канареечная вывеска целомудрия на вас или что-то другое. Обуздайте-ка ваши отвратительные фантазии и заходите, как паинька, ко мне в гости. Да, я человек не без пороков, но не пожиратель лимонов. И, честно говоря, меня глубоко оскорбляет то, что вы способны обо мне так подумать.

Его губы растянулись в улыбке, но глаза не улыбались, и Найна не усомнилась в его искренности.

— Хорошо, — с тяжелым вздохом сказала она, наконец решившись.

Фэн закатил глаза к потолку и открыл дверь в купе «А». Найна нырнула под его руку и уловила исходивший от него легкий пряный запах. Запах настоящего мужчины — опасно обольстительного. Обернувшись, она увидела, как он закрывает дверь, и сглотнула: ей стало не по себе.

Полку Фэна не успели разложить на ночь, и Найна сразу обратила внимание на то, что в его купе можно было бы устроиться вдвоем. Тут были диван, кресло и выдвижной столик, а еще — отдельный туалет и раковина. Если бы мысли ее вертелись не вокруг другого, более важного дела, она могла бы пожалеть, что и в этом году не позволила отцу купить ей билет. Джозеф меньшего, чем купе люкс, ей не предложил бы.

— Садитесь, — сказал Фэн.

Она села в кресло и тут же раскаялась, потому что Фэн устроился на диване — сунул под голову подушку и закинул ноги. Растянувшись в такой позе, он не мог не возбуждать ее — сухощавый, уютный и такой доступный.

— Ну? — Он улыбнулся улыбкой хищника. — О чем вы хотите поговорить? Я готов рассмотреть любое предложение.

Она не сомневалась в его готовности. Во всех отношениях. Как раз поэтому она и пришла к нему. И поэтому же не находила слов.

— Это не то, что вы подумали, — выпалила Найна, с беспокойством нащупывая на халате верхнюю пуговицу. — Что мне нужно, так это… ну, в общем, я ищу… мужчину. — Господи, подумала Найна с ужасом, что такое она говорит! — Только на Рождество, — пояснила она, но получилось еще хуже.

Фэн потянулся и стал похож на дикого кота, обращенные на нее авантюриновые глаза заиграли при свете висевшей у него над головой лампы.

— Интересно. Меня еще ни разу не заворачивали в подарочную бумагу. Пожалуй, я не прочь.

— Нет, вы не так поняли. — Найна подняла к лицу руки, чтобы скрыть румянец. — Я хотела сказать, что мне нужно, чтобы кто-нибудь притворился мужчиной…

— Притворился? Знаете ли, мисс Лимон, обо мне всякие слухи ходят, но я попросил бы вас…

— Подождите, — сказала она. Нетерпение вытеснило в ней нерешительность. — Пожалуйста, просто выслушайте меня.

— Я весь обращаюсь в слух, — ответил он и сцепил руки за головой.

Нет, не в слух… Он обратился в жилистые мускулы, бесконечно длинные ноги, а его губы… Нет! Нет! Найна заставила себя выпрямиться в кресле и медленно, глубоко вздохнула.

Фэн небрежно провел пальцами по волосам и прикрыл глаза.

— Фэн, — в отчаянии произнесла она, — не могу же я с вами разговаривать, если вы будете спать.

Он мгновенно открыл глаза, и ей захотелось, чтобы он их не открывал: она прочла в них такое, что вся покрылась гусиной кожей.

— А кто сказал, что я сплю? — спросил он.

Найна затрясла головой.

— Вы меня не поняли. Дело в том, что… мне нужно, чтобы кто-нибудь притворился, будто он — мужчина в моей жизни. — Боже! Она будто выпрашивает еще чашку чая. Она снова собралась с силами. — Надо, чтобы кто-нибудь заставил папу прекратить это… своеволие с женихами и… и исчез, как только кончатся праздники. Понимаете?

— Не совсем. Вам не кажется, что было бы проще и более порядочно встать в общий строй женихов?

Ей свело зубы от тягучей лени в его голосе.

— Нет, не кажется. — Она плотно сжала в кулачки лежавшие на коленях руки. — Папа отбирает женихов, глядя на их настойчивость. Последние трое тащились за мной до самого Сиэтла. И это после того, как все Рождество дышали мне за шиворот, таскали под омелу и смотрели маслеными глазками поверх тарелки со вчерашней индейкой…

Ей показалось, что Фэн подавил смешок.

— Так как? — неуверенно спросила она, когда он снова обратил на нее внимание. — Вы согласны?

— Что? Смотреть на вас маслеными глазками поверх тарелки с индейкой?

Найна заскрежетала зубами.

— Нет. Стать моим очередным кавалером. Вы… вы грубы, несносны, но от вас хоть не разит мартини. — Фэн молча уставился на нее: казалось, он не верил ушам своим. Она поспешила добавить: — А когда кончатся празднества, вы не станете делать мне предложение.

— Угу, в этом можете не сомневаться, — проговорил Фэн. — Пусть я груб и несносен, но еще не доходил до того, чтобы делать предложение лимонам.

— Так вы согласны? — Она с трудом сдерживала раздражение.

— Нет, не согласен. — Он выключил свет у себя над головой, и его лицо погрузилось в полумрак.

Он ей отказал. Она столько собиралась с духом, чтобы обратиться к нему, а он отказал.

— Но почему? — Найна принялась его уговаривать. Если теперь бросить затею, лучше не станет: она и так уже выставила себя в нелепом виде. — Вам ведь не хочется проводить Рождество в Нью-Йорке. Вы сами так сказали.

— Действительно не хочется. И в Чикаго не хочется — выдавая себя за кого-то, кем я никогда не был.

— Вам не нужно быть кем-то, кем вы никогда не были. Можете оставаться самим собой. Папа наверняка не знает, кто вы. Верно?

— Вряд ли.

Ну вот, все в порядке. По крайней мере…

— Фэн, чем вы в самом деле занимаетесь? — Пожалуй, это не важно, но на случай, если ей удастся уговорить его изменить свое решение, ей надо хоть что-то знать о нем.

— Я занимаюсь импортом продовольственных товаров. — Он не стал вдаваться в подробности.

Так, он всего лишь агент по закупкам какой-нибудь компании, торгующей шикарными продуктами. Вот почему он ехал в Нью-Йорк. Ее отец не имеет отношения к сфере продовольствия, так что вряд ли он знал о Фэне больше, чем ему надо знать. Ее план мог бы удаться… Если бы только Фэн не отказал ей.

— Фэн, — сказала она, — я уверена, что проблем не возникнет…

— Естественно, потому что я не собираюсь впутываться в вашу интрижку.

Он сказал это достаточно учтиво, но твердо. Ей был знаком этот непререкаемый тон. Она нередко слышала его у Джозефа. Но… Она на мгновение задержала дыхание: когда Джозеф не в состоянии был потребовать, он платил.

Найна прикрыла глаза. Она не хотела платить Фэну за услуги. К тому же она сомневалась, что его удалось бы купить. Впрочем, если… если бы удалось, это было бы лучше, чем альтернатива еще раз провести Рождество, увертываясь от слюнявых поцелуев, хватающихся за нее лап и лживых признаний в любви.

Джозеф всегда говорил ей, что каждому человеку есть своя цена.

Она решилась.

— Я не прошу вас делать это даром, — поскорее сказала она, отрезая себе путь к отступлению. — Сколько это будет стоить?

Она услышала, как он с шумом втягивает воздух, увидела, как напряглись его плечи, и на мгновение подумала — или понадеялась? — что он откажется. Но он после продолжительного молчания, на протяжении которого она почти что слышала, как у него в мозгу скрипят колесики, заговорил четким, деловым голосом — уже совсем не бархатным:

— Вы сколько предлагаете, мисс Петрофф? И чего именно за это потребуете? — В его глазах появился блеск, значения которого Найна не уловила.

Она сглотнула. Почему он говорил так отчужденно? И снова назвал ее «мисс Петрофф» — по фамилии, которая у него ассоциировалась с незаслуженным богатством и привилегиями. Но, казалось, он был готов согласиться. Ее охватила неловкость.