— Ну, ты, — сказал я. — Жопа!

Он уставился на меня.

— Давай-ка руки на голову и шагом марш впереди меня!

Он заморгал.

Я выставил руку с пистолетом и прицелился в него:

— Выполняй.

Сцепив пальцы на макушке, он пошел, подгоняемый пистолетом, упиравшимся ему между лопаток. Толпа сияющих счастьем людей расступалась волнами при нашем приближении, и вид у них теперь был и не счастливый, и не сияющий. Вид у них был злобный — так злятся осы, если гнездо их разворошить.

Где-то посередине бальной залы я углядел парня, который стоял за столом с телефонной трубкой в руках. Я взвел курок и прицелился в него. Он уронил трубку.

— Повесь трубку, — приказал я.

Он повиновался, причем рука его тряслась.

— Отступи от стола.

Он сделал и это.

Шедший впереди меня парень с разбитым в кровь лицом выкрикнул, обращаясь ко всем присутствующим: «В полицию не звонить!» — после чего бросил мне: «Тебе не поздоровится».

— Как твоя фамилия? — поинтересовался я, ткнув его в спину пистолетом.

— Съебни!

— Красивая фамилия. Это что-то скандинавское?

— Ты, считай, покойник!

— М-м... — Свободной рукой я нащупал его лицо и легонько шлепнул пальцами по сломанному носу.

— Господи боже, — произнесла застывшая от ужаса женщина слева от нас. Съебни охнул и пошатнулся, но удержался на ногах.

Мы достигли двойных дверей, и я остановил мистера Съебни, положив ему на плечо свободную руку и пихнув его под подбородок дулом пистолета. Затем я сунул руку ему в задний карман, вытащил оттуда бумажник и раскрыл его; на водительском удостоверении было проставлено: Джон Бирн. Бумажник я опустил в карман своего пальто.

— Джон Бирн, — шепнул я ему в ухо, — если за дверями нас кто-нибудь встретит, на лице твоем станет одной дыркой больше. Понял?

Со щек его на ворот белой рубашки капал пот вперемешку с кровью.

— Усек, — выдавил из себя он.

— Вот и хорошо. А теперь мы выходим, Джон.

Я оглянулся на оставшихся позади нас счастливцев. Никто из них не пошевелился. Я догадался, что здесь лишь у одного Мэнни имелся пистолет, который он держал в ящике стола.

— Кто выйдет за дверь вслед за нами, — сказал я немного сиплым голосом, — получит пулю в лоб. Ясно?

Ответом мне было несколько нервных кивков, после чего Джон Бирн толкнул двери — одну и другую.

Я вытолкнул его наружу, не выпуская из рук, и мы очутились на верхней площадке лестницы.

Площадка была пуста.

Я повернул Джона Бирна лицом к бальной зале:

— Закрой двери.

Он закрыл обе двери, после чего я опять развернул его, и мы начали спускаться по лестнице. Мало найдется мест, где было бы так же трудно спрятаться или увернуться от удара, как на ажурной лестнице. Силясь глотнуть, я шнырял глазами туда-сюда и опять туда-сюда, но во рту моем было сухо. В середине спуска я вдруг почувствовал, как напряглось тело Джона, и, рванув его к себе, ткнул в него дулом пистолета:

— Подумываешь, как бы сбросить меня с лестницы, а, Джон?

— Нет, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Нет.

— Хорошо, — заметил я. — Иначе было бы слишком уж глупо.

Он обмяк в моих руках, а я опять подтолкнул его, и мы благополучно спустились по оставшимся ступеням. Там, где мне на рукав пальто попадали капли его крови и пота, образовалось влажное и ржавое пятно.

— Ты испортил мне пальто, Джон.

Он покосился на мой рукав:

— Можно замыть.

— Но это кровь, Джон. Кровь на чисто шерстяной ткани!

— Ну, тогда в хорошую чистку отдать.

— Надо будет попробовать, — сказал я, — потому что если не сойдет, то у меня теперь есть твой бумажник. В том смысле, что я знаю адрес, где тебя отыскать. Вот и смекни, прикинь, что к чему.

Мы остановились возле двери, ведущей в вестибюль.

— Смекаешь, Джон?

— Угу.

— Там будет кто-нибудь за дверью?

— Не знаю. Может быть, копы.

— С копами у меня проблем не возникнет, — сказал я. — Ничего не имею против ареста прямо сейчас. Понял?

— Наверно.

— Тревожат меня не копы, а не поджидает ли меня на Бикон-стрит непосредственно за дверью компания чудовищ вроде Мэнни и не будет ли у них стволов больше, чем у меня.

— Ну а я тут при чем? — вызверился он. — Почем мне знать, кто там за дверью? А если кто и есть, все равно первую пулю схлопочу я.

Рукояткой пистолета я похлопал его по подбородку:

— И вторую тоже, Джон. Помни это.

— Кто ты такой, черт тебя возьми?

— Я пуганый-перепуганый малый с пятнадцатизарядной пушкой, вот кто я такой. А вот чем вы тут занимаетесь? Шаманите?

— Дело дохлое, — сказал он. — Можешь меня расстрелять, все равно ничего от меня не узнаешь!

— Дезире Стоун, — сказал я. — Ты с ней знаком, Джон?

— Хоть убей, ничего не скажу.

Притиснувшись к нему совсем близко, я взглянул на его профиль, на блуждающий в глазнице левый глаз.

— Где она? — спросил я.

— Не понимаю, о чем это ты.

У меня не было времени выспрашивать или выбивать из него ответ. Но в моем распоряжении был его бумажник, что могло бы обеспечить когда-нибудь в будущем наш с Джоном второй тур.

— Ну, будем надеяться, что мы еще покоптим небо и получим возможность поговорить, Джон, — сказал я, выталкивая его в вестибюль перед собой.

Дверь парадного входа «Утешения в скорби, инкорпорейтед» была из черного дерева и не имела в центре даже крошечного глазка. Справа от двери шла кирпичная стена, слева располагалась стеклянная панель — два небольших зеленых прямоугольника. Стекло было толстым и запотело от соприкосновения холода и ветра снаружи с теплом внутри. Толчком бросив Джона Бирна на колени перед стеклянной панелью, я протер ее рукавом. Помогло не слишком — казалось, что, сидя в сауне, глядишь через слоев десять полиэтилена. Бикон-стрит простиралась передо мной как на полотне импрессиониста — туманные силуэты двигались в жидкой, текучей мгле, а белые уличные огни и желтые газовые фонари придавали освещению оттенок еще более зловещий, как на передержанном снимке. Через улицу виднелись купы деревьев Паблик-Гарден. Неясные, нечеткие, они сливались в туманные облака, и было трудно понять, действительно ли я вижу что-то или мне это только кажется, но среди деревьев мелькали какие-то синеватые огоньки. Сказать, что происходит снаружи, не представлялось возможным, но и оставаться дольше внутри я не мог — доносившиеся из бальной залы голоса стали громче, в любую минуту кто-нибудь мог рискнуть открыть дверь на лестницу.

Теперь, после часа пик, Бикон-стрит должна была бурлить оживлением. Даже если снаружи вооруженные до зубов клоны Мэнни выстроились в ряд, поджидая меня, они вряд ли станут стрелять в присутствии стольких свидетелей. Но вообще кто их знает, — может быть, они мусульмане-шииты и застрелить иноверца для них — кратчайший путь к Аллаху.

— К черту! — произнес я, рывком поднимая Джона с колен. — Пошли!

— Пошел на хер! — сказал он.

Я сделал несколько глубоких вдохов сквозь стиснутые зубы.

— Открой дверь, Джон.

На секунду его рука зависла над дверной ручкой, потом он опустил руку и вытер ее о штанину.

— Сними вторую руку с головы, Джон. Только без глупостей.

Он сделал, как я сказал, и опять обратил взгляд на дверную ручку.

Наверху на пол упало что-то тяжелое.

— Итак, в любое время, когда ты будешь к этому готов, Джон.

— Угу.

— Например, сегодня вечером, — сказал я.

— Угу. — И он опять вытер руку о штанину.

Я со вздохом протянул руку из-за его спины и сам распахнул дверь, а очутившись с ним на крыльце, ткнул его пистолетом в зад.

И тут мы оказались лицом к лицу с полицейским.

Полицейский, пробегая мимо по улице, краем глаза уловил на крыльце некое движение. Остановившись, он обернулся и увидел нас наверху. Когда разглядел окровавленное лицо Джона, правая рука его сама потянулась к бедру и нащупала пистолет.

Дальше по улице на углу Арлингтон-стрит к офисам «Утешения» было подогнано несколько патрульных машин, их белые и голубые фары просвечивали сквозь деревья Гарденс, бросая отсвет на красные кирпичные здания около бара «Привет».