– Однако ж рано или поздно... – вставила Энджи.

Дэвин кивнул:

– Вдвоем им не ужиться. Роланд ненавидит своего папашу лютой ненавистью. А за что именно – никто толком не знает. Но теперь, после гибели Дженны, он получил для этого законные основания. Так ведь?

– Он был близок с матерью? – спросил я.

Дэвин пожал плечами и развел ручищами:

– Не знаю. Она часто навещала его, пока он припухал в Уайлдвудской колонии для малолетних преступников. Говорят, что и он к ней наведывался время от времени, подкидывал ей деньжат. Трудно сказать... Сыновних чувств у него не больше, чем у Сосии – отцовских.

– Замечательно. Столкнулись две бесчувственные машины, – сказал я.

– Да нет, чувства у них в избытке, – ответил Дэвин. – Но чувство это – ненависть. – Он кивнул официантке: – Еще кофе, пожалуйста.

Мы сидели в забегаловке на Мортон-стрит. За окном несколько юнцов по очереди прикладывались к бутылке, обернутой в бумажный мешок. Вероятно, хотели таким нехитрым способом превратить понедельник в воскресенье. По улице, постреливая глазами туда-сюда, шли вразвалку четверо панков. Один из них время от времени бил кулаком по подставленной ладони другого. Они были под завязку заправлены ненавистью и ждали только искры, чтобы завестись с полоборота. Издали завидев их, какая-то девушка торопливо изменила направление и – не поднимая головы, в надежде, что ее не заметят, – стала переходить на противоположную сторону.

– Насчет Дженны – история совсем темная, – продолжал Дэвин. – Как это к ней прилепились два таких монстра, как Роланд и Сосия, – уму непостижимо. Самое тяжкое ее прегрешение – парковка в неположенном месте. Но покажите мне человека, который не был бы в этом виноват! – Он обмакнул второй пончик в третью чашку кофе. Голос его был лишен каких бы то ни было интонаций: казалось, кто-то снова и снова тычет пальцем в одну и ту же клавишу рояля. – Темная история. Вчера вечером мы вскрыли ее сейф в банке.

– Ну и?.. – очень медленно выговорил я.

– И ничего, – ответил Дэвин, изучающе разглядывая меня. – Государственная облигация, кое-какая ювелирная дребедень... Все это стоит меньше, чем аренда ячейки.

Снаружи что-то приглушенно грохнуло, в кондитерской зазвенела посуда. В витрине я увидел тех самых панков. Один из них, со вздувшимися на шее жилами, с перекошенным лицом, напоминавшим боевую африканскую маску, снова шарахнул по стеклу. Наши глаза встретились. Люди на улице вздрогнули, но стекло уцелело и на этот раз. Его дружки захохотали, но он остался серьезен и продолжал водить из стороны в сторону налитыми кровью, полными ярости глазами. Он снова ударил по витрине, вызвав новый переполох среди посетителей, а потом дружки уволокли его прочь, за угол. Теперь смеялся и он. В славном мире мы живем.

– А неизвестно, чего не поделили Роланд с Сосией? – спросил я.

– Это может быть все что угодно. Ты ведь тоже не больно-то ладил с отцом, Кензи?

Я мотнул головой.

– А ты? – он ткнул пальцем в Энджи.

– Да нет, мы с отцом находили общий язык, – сказала она. – Когда он бывал дома, разумеется. Вот с матерью – это было дело другое.

– Я своего папашу на дух не переносил, – сказал Дэвин. – Как мне от него доставалось, пока рос!.. Вспомнить страшно. И потому я поклялся, что никогда в жизни больше такого выносить не буду, даже если жизнь себе этим сильно сокращу! Может быть, и с Роландом такая же история вышла. В его формуляре – сплошные нарушения режима, неподчинение, в том числе и пятой степени. Это когда он раскроил череп учителю. И еще кусочек уха откусил.

Ничего себе.

– Принимал участие в избиении социальных работников. Проломил ветровое стекло головой полицейского, когда тот в очередной раз вез его на отсидку. Своротил на сторону нос врачу «Скорой помощи» – и это при том, что в спине у него сидела пуля. Вы вдумайтесь только – Роланд кидался только на мужчин. Женщинам, облеченным властью, он тоже не подчинялся, но они не вызывали У него такой ярости, он их просто игнорировал.

– Ну ладно, а Сосия?

– А что Сосия?

– Чем он занимается? Помимо того, что верховодит у «святых».

– Марион – настоящий приспособленец, классический оппортунист. Еще лет десять назад он сутенерил. Можно сказать, шустрил по мелочам, на любительском уровне, так что, если в ту пору запросить о нем банк данных, наш полицейский компьютер не завис бы от перегруза.

– А потом?

– А потом пришел крэк. Сосия смекнул, что это значит, задолго до того, как «Ньюсуик» стал раскручивать эту тему. Он пристрелил одного своего несговорчивого конкурента с Ямайки и взял себе его клиентуру. Мы все думали, что он проживет после этого не больше недели, но не тут-то было. Сосия слетал в Кингстон, показал тамошним боссам... сами понимаете что – и те сочли за благо договориться с ним. Дальше – провал, и с какого-то момента мы знаем лишь, что в нашем городе главный человек по крэку – это Марион Сосия. Так обстояло дело в давние времена, но и сейчас, при всей конкуренции, торговлей крэком заправляет он. Он располагает целой армией юнцов, готовых по первому слову умереть за него, не задавая вопросов. Он сплел такую совершенную сеть, что можно схватить одного из его главных поставщиков – и все равно тебя от него будут отделять четыре-пять буферных фигур.

Несколько минут мы молча пили кофе.

– Как же Роланд рассчитывает одолеть Сосию? – спросила Энджи.

– Это его дело, – пожал плечами Дэвин. – Лично я поставил сотню долларов на Сосию. У нас, видите ли, в управлении полиции есть тотализатор. Играем на победителя в гангстерской войне. Жалованья не хватает, вот и перехватываем кто где может. Шансы Роланда расцениваются как один к шестидесяти.

– Да? На похоронах они шли вроде бы вровень, – сказала Энджи.

– То-то что «вроде бы». Первое впечатление обманчиво. Роланд – крутой парень, смышленый парень, и сколотил вполне приличную команду, работающую на него на Анджел-авеню. И все же до отца ему далеко. Марион абсолютно безжалостен, и у него, как у кошки, девять жизней. Все «святые» голову готовы прозакладывать, что в его образе явился к ним сам сатана. Никому еще не удавалось внедриться в банду и остаться в живых. Пощады не жди. «Святые» уверены, что ведут священную войну.

– А эти самые «ангелы мщения»?

– Ну-у... они преданы своему боссу. В этом можете не сомневаться. Но когда дело дойдет до большой стрельбы и начнутся серьезные потери, «ангелы» дрогнут. Роланд проиграет, можете мне поверить. Через несколько лет исход был бы другой, но сейчас Роланд еще слишком зелен. – Дэвин взглянул на свой остывший кофе и скорчил гримасу. – Который час?

– Одиннадцать, – сказала Энджи.

– Можно считать, почти полдень. Пора выпить. – Он поднялся, бросил на стол несколько монет. – Пошли!

– Куда? – спросил я, поднимаясь.

– Есть здесь за углом один бар. Идем-идем. Пропустим глоток перед битвой.

Бар оказался маленьким и тесным, и черный линолеум на полу пропах пролитым пивом, мокрым пеплом, потом. Одна из странностей, нередко встречающихся в нашем городе, – белый ирландский бар посреди негритянского квартала. Посетители приходят сюда десятилетиями – вплывают с припасенным долларом и делают вид, что снаружи ничего не изменилось. Строители, возводящие что-то в радиусе пяти миль с тех самых пор, как их приняли в профсоюз, – у нас всегда что-нибудь да возводят. Прорабы и десятники с доков или с завода «Дженерал Электрик». В одиннадцать утра они усаживаются здесь, пьют сомнительное виски и до невозможности ледяное пиво, смотрят кассету с записью предновогоднего матча «Нотр-Дам» – «Колорадо Орандж Боул».

Когда мы вошли, публика отвлеклась лишь на то время, какое было необходимо, чтобы установить нашу расовую принадлежность, а потом вернулась к прерванному занятию. Шла оживленная дискуссия. Один из спорящих, взгромоздясь на стойку бара, тыкал пальцем в экран телевизора, считая игроков.

– Да у них только в обороне восемь! Восемь! Ты мне будешь рассказывать про «Нотр-Дам»! – приговаривал он.