— Будьте осторожней, а то свалитесь, — кричит им владелец.

Ренни сидит на деревянной скамейке, с нее капает, а лодку качает вверх вниз, и выхлопные газы относит ей прямо в лица Лора ушла наверх к ребятам, возможно, чтобы поработать над своим загаром. Две девушки кокетничают с рулевым. Пожилая чета смотрит в бинокль на морских птиц, мурлыча друг другу что-то на языке, похожим на шифр.

— Олушка, — говорит пожилая женщина.

— Фрегат, — отвечает ей мужчина.

Прямо перед Ренни находится выступ, обрамляющий длинный, почти во всю длину лодки кусок стекла, вправленный в днище. Ренни наклоняется вперед и опирается на него руками. Через стекло не видно ничего, кроме сероватой мути. Ренни напоминает себе, что делает это ради того, чтобы иметь возможность написать, как это здорово. «Поначалу можно подумать, что тот же эффект можно получить за значительно меньшие деньги…»

Ренни ждет, и лодка останавливается. Они уже вполне далеко от берега. В двадцати ярдах от них прибой разбивается о невидимую стенку, каждая новая волна приподнимает лодку. В промежутке между волнами, они проваливаются вниз почти в футе от рифа. «Это иллюзия», — думает Ренни. Она предпочитает верить в то, что люди, которые затевают подобные мероприятия, знают на что идут, и конечно не сделают ничего опасного. Ей не хочется представлять, как сквозь стекло неожиданно прорывается коралловый рог.

Ренни смотрит, что и является ее работой. Вода замутнена мелкой песчаной взвесью. По краям стеклянного иллюминатора мелькают и исчезают темные силуэты. Прямо перед ней, впаянная в красные кораллы лежит бутылка из-под лимонада, очертания ее почти неразличимы. Рядом с бутылкой плавает рыба тигровой окраски.

— Сегодня это не так впечатляет, слишком ветренно и, кроме того, здесь так себе, — говорит ей Лора. Она спустилась с крыши и стоит на коленях рядом с Ренни. — Этот риф все больше загрязняется соляркой и хламом из гавани. Вам надо раздобыть маску и трубку. На Святой Агате есть что посмотреть. Я там живу. Там вам гораздо больше понравится.

Ренни не отвечает: ей кажется от нее ничего и не ждут. Кроме того, она не хочет начинать разговор. Разговоры ведут к знакомствам, а знакомства здесь слишком легко завести. Люди ошибаются, принимая их за дружбу. Она улыбается и отворачивается к стеклянному выступу.

— Вы пишите для журналов, да? — говорит женщина.

— Откуда вы знаете? — удивляется Ренни с легким раздражением. Это уже третий раз на сегодняшний день.

— Здесь все всё знают, — говорит женщина. — Слово, можно сказать, вылетит, не поймаешь. Каждый знает, что происходит. — Она медлит. Смотрит на Ренни, обшаривая ее взглядом, как бы пытаясь заглянуть за голубые стекла ее солнечных очков. — Я могла бы рассказать вам кое-что, о чем можно написать, — мрачно произносит она. — Историю моей жизни, по ней можно спокойно написать книгу. Только, никто этому не поверит, понимаете?

Ренни тут же становится скучно. Она даже уже не может вспомнить, сколько людей ей это говорило на вечеринках, в самолете, стоило им только выяснить, чем она занимается. Почему они думают, что их личная жизнь всем интересна? Почему они думают, что если про них напишут в журнале, они станут более значимы, чем сейчас? Почему они хотят чтобы их рассматривали?

Ренни выключает звук и концентрируется только на изображении. Над Лорой определенно можно поработать. Она, к примеру, сильно выиграет от хорошей стрижки и укладки, и ей нужно хотя бы немножко отрастить брови. То, что она выщипывает их в такую ниточку, расширяет лицо. Ренни представляет ее лицо в очерке о макияже, до и после, с серией промежуточных фотографий, иллюстрирующих процесс. Лору выщипывают, покрывают кремом, красят и одевают в свитер от Нормы Клейн. После этого ее можно отвести на ланч к Уинстону. Единственное, чему ее придется научить, это не открывать рта.

Они сидят под металлическим зонтиком за одним из белых круглых столиков в патио у Дрифтвуда. Лора спиной к солнцу, Ренни в тени. Остальные столики слабо заполнены белыми людьми, ярко-розового оттенка разной интенсивности, одна пара похожа на индусов. Официанты черные и коричневые, архитектура выдержана в стиле придорожного модерна, балконы снабжены пластиковыми панелями зеленого и голубого цвета. На краю патио возвышается дерево, сплошь в красных цветах с огромными лепестками, похожими на гигантский сладкий горошек. Вокруг них порхает с десяток колибри. Снизу, по другую сторону изгибающейся каменной стены, волны разбиваются о скалы. С Атлантики дует свежий ветер. Справа широкий пляж, без всяких рыбьих голов. Он совершенно пустынен.

Лора заказывает еще один коктейль. Ренни не выпила и половины, но тоже заказывает.

— Кто платит? — спрашивает Лора чересчур невинным тоном.

— Я, — говорит Ренни, которая предчувствовала, что платить придется ей.

— Вы можете записать это в счет редакции, предлагает Лора. — Разве в журналах не за все платят?

— Не всегда, — говорит Ренни. — Но я могу списать это в графу расходов. Мы можем сделать вид, что я беру у вас интервью.

— Списать, — произносит Лора. — Боже.

Ренни не может понять, вызвало это у нее восторг или отвращение.

— Такие, как вы, как раз на том и держатся, — говорит Лора.

Ренни не любит становиться объектом подобного рода умозаключений, она не любит, когда ее причисляют к мифической группе с ярлыком «такие, как вы». Она не выносит чувства собственной правоты в людях типа Лоры, которые считают, что поскольку у них было тяжелое детство или не так много денег, как у остальных, то они в некотором роде выше остальных. Ей хочется применить один из своих безотказных приемов. Она облокотится на стол, снимет очки, уставится в Лорины голубые фарфоровые глаза, которые умудряются одновременно выражать обиду и тайную радость, и скажет: «Почему вы так агрессивны?» Но у нее ощущение, что с Лорой этот номер не пройдет.

Она прикидывает, а что если расстегнуть платье и продемонстрировать шрам. Если уж предлагается игра в «бедняжку-меня», то это, безусловно, козырная карта, но Ренни не хочет превращаться в человека, использующего свои физические недостатки для получения социальной выгоды.

Она понимает, что не следовало завязывать знакомство на этой лодке, не надо было ей проявлять интерес к осмотру других отелей и лучше бы настоять на такси вместо того, чтобы слушать Лору, которая утверждала, что знает людей, и зачем позволять себя грабить, когда можно проехать бесплатно? «Ездить бесплатно, это мой пунктик» — сказала она. Мать Ренни любила говорить, что такой вещи, как бесплатный проезд, не существует.

Бесплатный проезд обернулся побитым пикапом с двумя желтыми глазами, нарисованными на капоте. Он вез туалетную бумагу, и им пришлось сидеть сзади на ящиках, взгромоздясь на них как королевы мусора. Группки людей махали им вслед и весело кричали, когда они проезжали мимо. За городом дорога стала неотвратимо ухудшаться, пока наконец не выродилась в колею из потрескавшегося и разбитого бетона. Водитель гнал как можно быстрее, и каждый раз, когда они попадали в выбоину, Ренни чувствовала как верхушка позвоночника продырявливает ей череп.

Ренни вовсе не улыбалась перспектива отправляться в обратной путь, но и здесь оставаться она тоже не хотела. Если она не будет соблюдать осторожность, Лора может заманить ее обедать. Ренни решила для себя, что Лора одна из тех женщин, которые болтаются по барам в разных странах, и не потому что они сделали такой выбор, а потому что просто оседают, где придется, вернуться домой сил им уже не хватает. Ренни не представляет, почему Лора так настаивала на том, чтобы поехать с ней. У них нет ничего общего. Лора говорит, что ей нечего делать, и она может показать Ренни окрестности, но Ренни этому не верит. Она решает допить свой коктейль и тронуться в дорогу. Если повезет, будет дождь, как обещают собирающиеся тучи.

Лора открывает свою пурпурную сумку и роется в ней, и внезапно все становится на свои места. Она вынимает ни что иное, как полиэтиленовый мешочек с травкой, около унции, как прикидывает на глаз Ренни. Она хочет, чтобы Ренни купила его. Цена по меркам Торонто, подозрительно низкая.