Почему?

Конечно, Терри был маленький, а пуля калибра 9 мм — большой. Но если учесть, что в момент выстрела Терри находился в телепатическом контакте с Квином… Если учесть, что они были на одной волне, и Терри мог подсказать, где в его маленьком тельце находятся жизненно важные органы, а где этих жизненно важных органов нет… Если вспомнить, что Пенни организовала сбор крови «для помощи бедному щеночку»… Люди очень любят сдавать кровь для кого-нибудь жалкого и беспомощного. Американцы — в особенности. Неважно, человек это или нет. Лишь бы получатель был маленьким, беззащитным и хорошо смотрелся на фотографиях.

И если учесть, что домой, в Мэн, Квин не отправился самолетом, а взял напрокат машину…

В общем, Пенни очень хочет выбраться в Мэн. У нее там целых два друга.

У нас с Пенни все хорошо, спасибо, что спросили (американская формула, я знаю; но, увы, я все чаще использую американские формулы, и все реже — русские). Мы планируем… Мы много чего планируем. Поездить по свету, например. Посмотреть Бермуды, Гавану, Рио… Когда, конечно, у нас появятся деньги, и если, конечно, они у нас появятся. Вот станет, допустим, Пенни знаменитой писательницей. Или я, в полном соответствии с Великой Американской Мечтой, выиграю в лотерею. Видите ли, когда живешь в городке под названием Томорроу, завтрашний день кажется куда реальнее сегодняшнего.

Десять лет назад вы говорили иначе, — заметил Рене Зенке. — Вы отправили меня в отставку, закрыли отдел и уволили всех моих людей. Времена меняются, да, Вуалье? В кабинете было накурено и остро пахло потом. Пустыня за окнами жарко сверкала, тянулась к людям щупальцами зноя. Последний кондиционер еще вечером забился песком, о нем никто и не вспомнил. В пропитанной тревогой атмосфере даже мысли об отдыхе казались неуместными.

«Тупик…» — устало подумал Вуалье. Опустив голову, он встретился взглядом со своим отражением в полированной столешнице и вздрогнул. Отражение ответило тем же.

— Можете злорадствовать сколько угодно, Зенке, — тяжело сказал Вуалье. — Вы будете правы. Вы, черт возьми, уже десять лет правы, а мы тупые ослы. Кому от этого легче?

— Мне, — усмехнулся Зенке.

— Рад за вас. Теперь, если самолюбие удовлетворено…

— Мое самолюбие здесь ни при чем, Вуалье, — оборвал Зенке. — Но вы и в самом деле полагаете, что можно вот так, спустя десять лет, неожиданно вызвать меня на объект и заявить, что ссылка была ошибкой? Тогда ваш оптимизм граничит с безумием.

Вуалье с трудом перевел дыхание.

— Что вы предлагаете?

— Ничего, — отрезал Зенке. — Мои сотрудники давным-давно разъехались, кое-кто уже умер, остальные нашли работу, и мне не хватит ни времени, ни совести, чтобы вновь ломать им жизнь. Вы уничтожили наш отдел, господин президент, уничтожили основательно и навсегда. Лучшее, на что вы можете рассчитывать — мой личный опыт.

— Так поделитесь опытом! — Вуалье обрушил ладонь на стол. — У нас нет времени обсуждать прошлые ошибки!

Зенке развел руками.

— У нас и так нет времени, — ответил он коротко. — Хотите знать мое мнение? Вот оно: что-либо делать уже поздно. Следует позволить событиям развиваться своим чередом. Иного выхода у нас нет, господин президент. Совсем. Пора это признать.

Вуалье обвел присутствующих тяжелым взглядом. Люди молчали.

— Каждый из вас — лучший в своей области, — президент сжал кулаки. — Вы запустили корабль на Луну, построили подводный город, обуздали ярость термоядерного синтеза. Не говорите мне, что спасения нет. Я не желаю этого слышать!

Зенке подался вперед:

— Верно, — ответил он гневно. — Вы не желаете! Вас предупреждали о последствиях задолго до катастрофы, предупреждали все, кто хоть что-то понимал!

Вновь откинувшись в кресле, Зенке покачал головой.

— Надеюсь, вы извлечете из этого урок, господин президент. Если… — он закрыл глаза. — Если завтра вы еще будете президентом.

Один из сидевших за столом поднял взгляд.

— Какие у нас шансы? — спросил он сухо.

Зенке пожал плечами.

— Пятьдесят на пятьдесят, — он стиснул зубы. — По крайней мере, люди не будут мучаться. Все произойдет мгновенно. Вернее, все уже произошло миллион лет назад, а нам остается лишь ждать и надеяться…

— Надеяться? — Вуалье вскинул голову. Он не мог унять дрожь, в груди воцарилась странная гулкая пустота. Так бывает перед первым прыжком с парашютом, когда боишься не падения — ты знаешь, что не упадешь, — боишься непонятно чего, и это самое страшное, и справиться со страхом можно, лишь прыгнув.

Зенке криво улыбнулся.

— Да, Вуалье, надеяться. Однажды мы вытянули выигрышный билет. И если это повторится — вы, как президент, больше никому не позволите играть в подобные игры.

Вуалье содрогнулся.

— Можете верить, Зенке… — выдавил он. — Я приму любые меры…

— Верю, — сухо ответил пожилой генерал. — А сейчас, поскольку нам ждать еще целых двенадцать часов — как насчет покера? — он усмехнулся. — Сегодня я готов многое поставить на кон.

Выдержка из протокола допроса майора Вильяма Коулза,

июль 2017

…Карогнис. Нет, не имя. Так его называли сородичи, но это не имя. И не профессия. Если хотите, считайте слово «карогнис» кличкой, вроде нашего «славный парень».

Да, они пользуются именами… Только скрывают их. Имя — часть личности. Вы стали бы раскрывать свою личность первому встречному уагреаку? Вот-вот, в некотором отношении мавы довольно похожи на нас.

Уа-гре-ак. Первый звук на выдохе. Так мавы называют людей. Откуда они знают о людях? Ну-ну, не будьте наивным. Кого, по-вашему, они изучали в этот временной период?

(смешок) Вы в самом деле полагаете, что он бы мне сказал? А даже если б сказал, ему следовало верить? Вы открыли бы незнакомому пришельцу, где живут люди, как пролететь к Земле, где главные города?

Нет. Сколько раз повторять? Нет! Они не живут в прошлом! Я встретил коллегу, такого же разведчика, как я сам. У нас даже оборудование было почти одинаковое. И говорили мы на одном языке. Что в этом странного? Его, как и меня, готовили к полету много месяцев. Мы оба собирались вступить в контакт с народом еккеранг, это была удивительно развитая для своего времени культура, существовавшая на небольшом острове в Тихом океане. Разумеется, Карогниса, как и меня, обучили языку аборигенов.

(устало) Нет. Никаких сказочных совпадений. Островок, где я высадился, спустя год должен был обратиться в газ под действием мощного извержения. Риск парадокса был минимален, и все равно Сегье долго не решался на опыт. По-вашему, мавы не могли руководствоваться теми же соображениями, что и мы?

Послушайте! Если вы станете переспрашивать десять раз в секунду, я не успею ничего рассказать! Что «почему»? Почему не успею? А вы дали мне возможность рассказать, почему?!

Джонатан Уэбб, «Судьбы нет», август 2029

(фрагмент биографической повести)

…Коулз всегда любил фантастику. Ребенком он зачитывался Верном и Уэллсом, повзрослев — ненадолго влюбился в сказки, но быстро вернулся к серьезным жанрам. Затем армия и летное училище отодвинули грезы об иных мирах на задний план.

Но даже в детстве Коулз не поверил бы, что станет первым человеком, встретившим иного.

Сама встреча произошла до обидного буднично. Экспедиция на остров Еккетаг была уже девятнадцатым полетом Коулза в прошлое, и новизна впечатлений успела раствориться в рутине. Коулз давно свыкся с мыслью, что не изведает славу Гагарина и Армстронга; о первом хрононавте общественность могла узнать лишь при утечке сверхсекретных данных. Сами полеты в прошлое мало отличались от воскресных поездок за город, миллион лет — слишком мало, чтобы чувствовать себя как на другой планете. Природа Земли в то время мало отличалась от современной. В экспедициях Коулз напряженно работал, выполняя научную программу, и, очевидно, выполнял ее хорошо, поскольку уже третий год оставался единственным в мире хрононавтом. Его дублер, бывший астронавт Клод Далтон, даже шутил, что Коулза раз за разом отправляют в прошлое, желая проверить, сколько экспедиций способен пережить человек…