Прошли испытание первые укрепленные позиции из нескольких линий укреплений, а также способы их штурма, поле боя стремительно увеличилось и «обезлюдело». Под землей саперы копали галереи и закладывали фугасы с электроподрывом, образующиеся воронки становились основой для новых атак. Японские укрепления поливались керосином из пожарных труб, а затем поджигались запалами. По данным М.В. Винниченко, а также воспоминаниям фон Шварца, японские и русские саперы пытались выкурить друг друга обычными и ядовитыми дымами, сжигая солому и соединения мышьяка. Но эти газы застаивались в бетонных и подземных сооружениях, поражая обе стороны. Поэтому после войны Франция, Германия и Британия приступили к экспериментам со слезоточивыми газами, что не считалось бы нарушением Гаагской конвенции.
Любопытно, что буры перед войной заказали у фирмы «Сименс» «беспроводной телеграф», но оборудование из-за раннего объявления войны не успело прийти вовремя и было конфисковано англичанами. У самих англичан радио было установлено летом 1899 г. на три судна, максимальная дальность связи составила порядка 137 км.
Как писал Конан Дойл по итогам второй Англо-бурской войны, «нужно найти другие варианты наступления или совсем отказаться от атак, потому что бездымный порох, скорострельные орудия и современные винтовки предоставляют все преимущества обороне!». Генерал-майор Китченер также писал, что огневая мощь «не может быть преувеличена, и в будущем пулемет в тактическом понимании определяет всю проблему атаки».
«Бурская» система наступления рекомендовала перебежки отделениями и даже отдельными людьми, причем на небольшие расстояния – не более 20–40 м. Кавалерия все чаще становилась ездящей пехотой. Хотя широко рекламируемая конная атака Джона Френча, будущего генерала и маршала, в феврале 1900 имела успех благодаря тучам пыли и отсутствию в этом месте у буров пулеметов и колючей проволоки. Кроме того, кавалерия показала себя полезной в параллельном преследовании. А сама пехота демонстрировала ближний стрелковый бой – на дистанции до нескольких метров, хотя японцы делали основой ночных атак удар в штыки с недопустимостью огневого боя.
После Русско-японской войны японские теоретики вернулись к старой системе быстрого наступления без остановок, сокращающего потери, и даже сгущения цепей при входе в зону действительного огня, чтобы атакующий мог расчищать себе дорогу «жесточайшим огнем» из возможно большего числа ружей. Похожие выводы сделали и немцы: «Русско-японская война устранила возникшую после войны с бурами неуверенность в тактических взглядах, главным образом, поборола сомнение в возможности проведения пехотной атаки. Она освободила от переоценки форм и от привычки придавать слишком большое значение силе огня обороняющегося. Вести войну – значит наступать; наступление – это движение огня вперед. Атака и оборона равноценны. Кто хочет победить, а не только защищаться от нападения противника, тот должен и атаковать». Как отмечал английский бригадный генерал Киггелл (Kiggell), победа теперь (после казусов бурской войны и на опыте японских побед в Маньчжурии) достигается штыком или страхом штыка. Но сами японцы старались атаковать в штыки только в конце аккуратного сближения, до того передвигаясь мелкими группами от укрытия к укрытию. Любопытно, что в японской армии частота ранений холодным оружием составила 3 %.
Уже тогда появилась необходимость отказа от старых концепций, что за пехоту всю необходимую работу сделает артиллерия, и разработки новых – взаимодействия артиллерии с пехотой и даже сопровождения ее. По мнению немецкого офицера Фрейтага фон Лорингофена, «англичане возложили все свои надежды на пушки, что и было главной причиной их поражений». Больше того, некоторые военные теоретики приходили к выводу о ничтожном значении артиллерийской подготовки и самостоятельных боевых задач артиллерии, что еще не раз скажется впоследствии. Другие, напротив, утверждали, что даже слабо укрепленный пункт, но снабженный скорострельными пушками и пулеметами и защищаемый отличным гарнизоном, может противостоять атаке, проводимой без артиллерийской подготовки. Тем не менее тяжелая артиллерия, вплоть до 155-мм орудий Шнейдер-Крезо и 28-см мортир, выдвигалась не только для штурма крепостей, но и на поля сражений. Японцы продемонстрировали первый оперативный артиллерийский резерв Главного командования – две артбригады и отдельный гаубичный полк, хотя эффект его применения зачастую смазывался тактическими ошибками. Под Мукденом японская артиллерия впервые «замкнула кольцо» окружения, когда пехота еще не подошла. Даже для крепости, как в Порт-Артуре, выявилась необходимость подвижной артиллерии – против старых малоподвижных орудий на платформах японцы легко сосредотачивали превосходящий огонь. По опыту Русско-японской войны появились угломер и легкие скорострельные гаубицы, поднимался вопрос о стрельбе через голову своих войск и создании полковой артиллерии, артиллеристы тренировались в стрельбе при значительном удалении командира от орудий. Примечательно, что французский генерал Ломбард (Lombard), глава французской миссии в японской армии, писал о необходимости тяжелой полевой артиллерии, но вопрос об артиллерийской реформе был поднят во Франции только в 1911 г.
Также в Порт-Артуре автомобиль успешно использовался оборонявшимися для разъездов между укреплениями. В Южной Африке в бой шли предшественники танков, САУ и бронетранспортеров – блиндированные железнодорожные и безрельсовые поезда, «автосамокаты», англичане также ставили разведывательную фотоаппаратуру на велосипед. Для диагностики ранений в русской армии были впервые применены рентгеновские лучи.
На море стали реальностью ближняя морская блокада баз, высадка и успешное снабжение десанта с тяжелой артиллерией, внезапные действия миноносцев и подводных лодок.
За боевыми действиями русских и японцев также внимательно наблюдали Ян Гамильтон, позднее командовавший высадкой в Галлиполи, Дуглас Макартур, Джон Першинг, Макс Гофман и другие знаменитые впоследствии военные.
В 1904–1905 гг., по данным Попенкера и Милчева, будет запатентована итальянская 6,5-мм винтовка Чеи-Риготти, разрабатываемая еще с XIX в. и допускающая возможность ведения как самозарядного, так и автоматического огня. Правда, длина очереди была ограничена емкостью магазина в пять патронов. Еще раньше, в 1903 г., в Австрии появился экспериментальный самозарядный карабин Манлихера. В 1905–1906 гг. в США и Бельгии начинает серийно выпускаться самозарядный карабин Браунинга, модифицированный в 1907 г. Согласно Мартину Пеглеру, сержант стрелковой бригады за минуту выпустил из винтовки Ли Энфилд Mk VII 25 пуль, все из них попали с 200 ярдов (около 183 м) в область 8 на 6 дюймов (203×153 мм). По руководству 1911 г., на той же дистанции пуля могла пробить около 1–1,5 м древесины, более 35 см кирпича, от 45 см до 1,5 м мешков с песком и глиной.
Французы хорошо знали об опыте Плевны и Мукдена, но считали, что их армия никогда не окажется в таком положении. То же думали и немцы – быстрота передвижения современных армий просто не позволит завершить оборонительные сооружения наподобие используемых в Англо-бурской войне. Тем не менее, еще до войны французы отрабатывали закладку зарядов, вентиляцию и освещение подземных сооружений, использование механических буровых устройств, подрыв зарядов и даже спасательные работы. Англичане с 1907 г. изучали копание тоннелей и электроподрыв пороховых зарядов в школе военных инженеров в Чатеме. Были сделаны выводы, что в будущем минные работы могут быть полезными не только при осаде крепостей, но и в борьбе с полевой фортификацией. Первые респираторы показали себя не слишком эффективными.
В испано-американской и Англо-бурской войне, как и более ранней Гражданской в США, армии столкнулись с массовыми партизанскими действиями – вплоть до подрывов поездов. Ответом стали сгон мирного населения в «защищенные зоны» (концлагеря современного типа), рейды небольших мобильных групп, привлечение национальных и религиозных меньшинств. Ирония судьбы – пресса США обличала испанского генерала Валериано Вейлера по прозвищу Мясник за его действия против кубинских партизан, но всего через 4 года американская армия на Филиппинах изберет ту же тактику, англичане заимствовали испанский опыт концлагерей и блокгаузов на коммуникациях еще раньше. Тогда же партизаны Филиппин и буры начали надеяться не столько на военную победу, сколько на общественное мнение и изменение политической ситуации после выборов в стране-противнике.
