— Путанки небось, — закончила рассказ Нинка, — у них, наверное, эти, как их… экскорт-услуги были, во!

«Интересно, — подумала я, вспомнив о бланках и ксерокопиях, которые благоразумно прихватила с собой, — зачем бы путанам загранпаспорта? Нет, тут что-то другое!» Что именно, я решила выяснить сегодня же, разобравшись в бумажках.

— Спасибо, теть Нин, — сказала я вслух.

— Когда книжка-то будет? — поинтересовалась соседка.

— Какая? — не поняла я.

— Твоя, какая же еще?! Или не годится материал?

Я совсем забыла, что «собираю материал» для будущей книги!

— A-а! Да нет, материал годится. Только ведь ее еще написать нужно! Как только будет готова, я первым делом тебе дам почитать, честное слово!

Нинка удовлетворенно кивнула и ушла.

— Ну? — нетерпеливо спросила меня Дуська, закрыв дверь за Нинкой. — Тебе что-нибудь ясно?

— Не очень, — пожала я плечами. — Поехали домой, там у меня есть кое-что. Надеюсь, это поможет мне разобраться, кто есть ху!

Родной дом встретил нас ужасающим беспорядком. Впечатлительная Евдокия воскликнула:

— Женька, они нас нашли! Все, хана нам!

Сестра опустилась на пятую точку и тихонько заскулила. Меня же разобрал совершенно неуместный смех. Это, скорее всего, нервное. Отсмеявшись, я огляделась и не на шутку разозлилась.

— Да что же это такое на самом-то деле! — звенящим от гнева голосом воскликнула я. — Тут в поте лица трудишься, за ментов их работу выполняешь, а тебя же и грабят! Ну, держитесь!

Я в сердцах сплюнула на любимый ковер ручной работы и злобно потрясла кулаком в воздухе. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что воры были какие-то странные. Вернее, даже и не воры вовсе, а просто вандалы! Мои новенькие итальянские полусапожки из натуральной кожи с серебряными пряжечками сбоку начисто лишились каблуков. Да и невысокие голенища конкретно были изглоданы этими варварами. Бархатная подушка, всегда преспокойно лежавшая на диване, валялась на полу, демонстрируя свои не слишком приглядные внутренности. Ко всему прочему посреди комнаты красовались небольшие кучки из гречневой крупы, макарон и картошки вперемешку.

— Женька, а что они искали-то? — оглядев разруху, удивилась Дуська. — Слушай, у тебя ничего не пропало?

Кажется, я поняла, в чем тут дело, и угрожающе произнесла:

— Нет, ничего! Но лучше бы одному товарищу пропасть куда подальше и как можно дольше не показываться мне на глаза!

— Как это?! — Евдокия посмотрела на меня округлившимися от удивления глазами. — Ромка же уехал! Мы сами его с утреца проводили!

Не отвечая сестрице, я решительно протопала на кухню. Там на обеденном столе мирно дремал Рудольф. Услышав мои шаги, он еще крепче зажмурился и уткнулся носом в пластиковый пакет, лежавший рядом.

— Рулечка, роднулечка, — сладким голосом пропела я, — просыпайся, сволочь, разговор есть!

Такса притворилась, что совершенно меня не слышит и слышать не желает. Потратив минуты две на уговоры животного, я прибегла к запрещенному приему. Набрав в грудь побольше воздуха, я громко крикнула:

— Ромка пришел!

Услыхав имя любимого хозяина, Рудольф мигом соскочил со стола и забился в гол между плитой и окном. Выудив собаку из убежища, я подхватила его на руки и направилась на место происшествия. То, что я увидела, заставило меня вздрогнуть и разжать объятия. Рудольф шмякнулся на пол и быстренько просеменил на место прежней дислокации. На полу, скрестив ноги по-турецки, сидела Евдокия и, словно Золушка, выковыривала картофелины из общей кучи, грустно вздыхала и приговаривала:

— Ну вот, сейчас картошечку выловим и пожарим. Кушать очень хочется!

— Дурдом! — подвела я итог и отправилась в нашу с Ромкой комнату. Там, под матрацем, я спрятала похищенные на месте преступления ксерокопии паспортов. Достав заветные бумажки, я уселась на кровать и принялась их изучать.

Первый паспорт принадлежал некой Макаровой Елене Викторовне, 1979 года рождения, проживающей по адресу: улица Школьная, дом 1, квартира 57. Гражданка Макарова в браке не состоит, детей не имеет и воинской повинности не несет. Недолго думая, я побежала к Дуське, чтобы немедленно поднять ее по тревоге и отправиться в гости к Елене Викторовне.

Мой бег прервал аромат жарившейся картошки с чесноком. Желудок моментально среагировал на раздражитель и напомнил, что неплохо бы что-нибудь в него положить, а жареная картошка — это как раз то, что надо. Помимо воли перед глазами возникли образы малосольных огурчиков, картошечки и зеленого лука. Немного поразмышляв, я решила, что гражданка Макарова может и подождать, и направилась на кухню. Возле плиты священнодействовала Евдокия. Уж что-что, а готовила она всегда замечательно. Особенно ей удавалась пицца и прочая выпечка. Привлеченный разнообразными ароматами, Рудольф выполз из своего убежища и теперь преданно смотрел на стряпуху. В ожидании пищи телесной к нему присоединилась и я.

— Дусь, ты давай корми нас, и нужно идти, — поторопила я сестру.

— Куда это ты собралась? — удивилась она.

— К дамочке одной хотелось бы заглянуть. Макарова Елена Викторовна.

— А кто это?

— Хм, это, Дуся, клиентка фирмы. Она оставила ксерокопию паспорта на месте преступления. Ну а я прихватила.

Евдокия помешала картошку на сковородке, чем вызвала усиление слюноотделения. Теперь уже ни я, ни Рулька не могли отвести взгляд от плиты.

— Ты бы, Евгения, Вовке позвонила, — не обращая внимания на голодные взгляды присутствующих, продолжала сестрица. — Может, ему удалось что-нибудь узнать?

— Что именно? — с сарказмом поинтересовалась я.

Меня, конечно, можно заподозрить в нелюбви к органам правопорядка, но это не так. Милицию я уважаю. Они ребята молодцы. Кривая преступности в нашем отдельно взятом городе неуклонно снижается, о чем недавно по местному телевидению радостно сообщил начальник милиции города. Послушав милицейского босса, я умилилась, загордилась и немедленно позвонила другу Вовке, который принадлежал к числу доблестных защитников покоя мирных граждан. Вполне искренне я поздравила Ульянова с хорошей работой и выразила надежду, что уж теперь-то любимый город может спать спокойно. К моему великому изумлению, следователь рассвирепел и грозно рыкнул:

— Хватит издеваться!

Я растерянно сжимала пикающую трубку в руках, силясь понять, почему Владимир Ильич так разозлился. Ромка мне объяснил, что все эти цифирьки и бравые рапорты, несущиеся с экрана, — всего лишь умело состряпанная чернуха, что раскрываемость тяжких и особо тяжких преступлений практически нулевая, что в отчеты в основном попадают бытовые преступления. Например, пьяный муж в пылу семейной разборки зарезал жену, спокойно улегся спать, а утром, увидев труп, позвонил в милицию с требованием разобраться, кто же посмел лишить жизни его дражайшую супругу. Когда же ему сообщают, что это пело его рук, он горько плачет и чистосердечно признается в преступлении. Однако в рапорт чистосердечное признание не вносится, а оформляется как самостоятельная работа оперативников. Уяснив, что, как выразился классик, «дурят нашего брата», я несколько умерила пыл и в душе поклялась, что отныне буду делать все от меня зависящее, чтобы помочь родной милиции справиться с тяжкими преступлениями.

Несколько раз у меня это получилось. И теперь я по праву могла гордиться собой. Правда, Вовке не слишком пришлось по душе мое новое хобби. Он всячески пытался мне помешать, вставлял палки в колеса, утаивал оперативно-следственную информацию и, кажется, всерьез вознамерился отстранить меня от дальнейших расследований. Поэтому сейчас на слова Дуськи я лишь саркастически усмехалась.

— Может, и узнал, — согласилась я, — но только вряд ли захочет поделиться с нами.

— А ты попробуй, — настаивала Евдокия, — а я пока на стол соберу.

Без особой надежды на успех я принялась тыкать в кнопки телефона.

— Ульянов на проводе, — через минуту раздался бравый голос следователя.

— Привет, майор! — поздоровалась я. — Как дела на фронте борьбы с преступностью?