Перед моим мысленным взором всплыла чудовищная картина: я в бегах, спасаюсь от преследующих меня полицейских, которые мечтают допросить меня в связи с делом об убийстве неизвестной мне девушки. Сказать по правде, я всегда придерживался правила, гласящего, что из двух зол выбирают наименьшее, а потому, не тратя времени даром, направился к этому самому полицейскому, как если бы в его монолитной фигуре была сокрыта моя единственная надежда на спасение.

— Офицер… — проговорил я предательски надтреснутым голосом, — офицер, я хотел бы сообщить вам о совершенном преступлении.

Казалось, известие это потрясло его. Это был довольно молодой человек, и вид у него в ту минуту был такой, словно вся кровь, циркулировавшая в его теле, стремительно утекла в сапоги. Однако он тут же взял себя в руки, задал мне несколько уточняющих вопросов, после чего мы вместе пошли вверх по склону, причем сердце мое билось гораздо яростнее, чем того требовала крутизна холма.

Разумеется, после этого я прошел еще несколько стадий допросов у все возрастающих по рангу полицейских чинов — сначала состоялась беседа с сержантом, затем с инспектором, а потом с ними обоими. Я твердо придерживался своей истории случившегося, и эти, насколько я мог судить по их поведению, вполне достойные люди, можно сказать, мне почти поверили.

Смутило же их одно из тех поистине фантастических совпадений, которых никогда не встретишь на страницах детективных романов. Когда первый полицейский проводил меня в участок, я по-прежнему сжимал в руке ту самую проклятую книжонку, которую читал в лесу, и первое, что увидел взявший ее у меня сержант, была красующаяся на обложке мертвая блондинка с кинжалом в сердце. Должен сказать, что я даже не обращал внимания на эту примитивно намалеванную картинку, пока ее не сунули мне буквально под нос. За неимением других, более существенных улик, вроде крови, вырванных клочьев волос или уличающих отпечатков пальцев, они, ясное дело, попытались было выжать максимум из того, что все же имелось в их распоряжении. Со своей стороны, я, обороняясь изо всех сил, твердо держался истории с маленькой девочкой, которая, собственно, и ввергла меня в этот переплет. Кроме нее, у меня никого и ничего не было.

— Как жалко, что вы не знаете ее имени, — прокомментировал мое сообщение инспектор, как мне показалось, уже с оттенком некоторой сухости в голосе.

— Я, в общем-то, не имею привычки бегать по лесу, выспрашивая у странных маленьких девочек, как их зовут, — был мой ответ. — Не настолько же сильно они меня интересуют.

Инспектор кивнул и произнес:

— Ну что ж, если все то, что вы нам рассказали, действительно правда, то вам совершенно не о чем беспокоиться. Если это дитя действительно бродит по земле, мы его отыщем.

— Что ж, тогда мне действительно не стоит волноваться, — заявил я.

— Хорошо еще, что в школах каникулы не начались, — сказал сержант. — Пройдемся по ним частой гребенкой и отыщем ее, вот и все… — Он сделал многозначительную паузу и почесал кончик носа. Насколько я смог заметить, его самого не вполне удовлетворил подобный метод поисков.

В течение следующих двадцати четырех часов мне довелось достаточно хорошо узнать этого сержанта — равно как и познакомиться с местными школами. Что касается самой ребятни, то наши визиты оказывались для них приятной и неожиданной переменой между занятиями, тогда как учителя испытывали по этому же поводу гораздо меньший энтузиазм. Наконец в школе для девочек под поэтическим названием «Омега» мы наткнулись на нее.

После короткого разговора с директрисой мы прошли в класс, где проводились занятия с нужной нам возрастной группой. В нем сидело примерно двадцать четыре милейших создания, среди которых притаилось и то, которое мы искали, кстати, почти неразличимое на фоне остальных — разумеется, для всех, кроме меня. Она сидела за партой во втором ряду от доски. Нас заранее предупредили, чтобы мы неосторожным вопросом не потревожили нежные души, и потому сержант голосом, в котором явственно чувствовались ароматы молока с медом, спросил, не видел ли кто-либо из детей «вот этого джентльмена» (жест в мою сторону) раньше. Вверх взметнулся лес рук, и лишь одна продолжала спокойно лежать на парте — вы уже догадались, чья именно.

— Где? — спросил сержант.

— Пожалуйста, пожалуйста! — чуть ли не хором понеслись отовсюду детские голоса, пока директриса не пришла на выручку и не выудила из общей массы солистку.

— Пожалуйста, мэм. Мы все видели его у пруда в лесу Хэммервуд в тот самый день, когда зарезали ту молодую тетю.

Директриса стрельнула в мою сторону ледяным взглядом, как если бы я нес персональную ответственность за любое психическое потрясение, которое могут пережить эти невинные создания. Я тут же попросил сержанта уделить мне пару минут для частной беседы. Когда мы укрылись за школьной доской, я прошептал ему на ухо, что девочка, которая не подняла руку, и была той самой особой, которую мы с ним разыскивали. Выйдя наружу, он легким движением руки вспушил свои усы — сначала левый, потом правый, — после чего проговорил:

— Я хотел бы спросить вот ту маленькую девочку во втором ряду, не видела ли она когда-либо раньше этого джентльмена?

— Ну, Руби Гэнт, отвечай дяде, — проворковала директриса, обращаясь к маленькой негоднице. — Тебе никто здесь не сделает ничего плохого.

На невыразительном лице ребенка не проступило ни малейшего намека на какое-то выражение. С ответом она тоже явно не спешила, вперив в меня отсутствующе-серьезный взгляд своих глаз.

— Я никогда в жизни не видела его, мисс Берч, — наконец произнесла она. — Я вообще не знаю этого джентльмена, и… — в это мгновение губы ее раздвинулись в ухмылке, обнажив рад крохотных ровных зубов. — Да и не хочу знать.

По классу прошелестел всеобщий смешок, причем мисс Берч даже пальцем не пошевелила, чтобы прервать его. Вместо этого она сдержанным тоном спросила:

— Значит, ты не была с остальными у пруда?

— Нет, мисс Берч, Руби не была с нами у пруда, — ответила девочка, сидевшая позади «моей» Гэнт. — Она сказала, что сразу пойдет домой.

— Это так, Руби?

— Да, мисс Берч. Я хотела присмотреть за маленьким братиком, чтобы мама могла немного отдохнуть.

Только нимба не хватало над этой соломенного цвета короной.

— Я всегда считала Руби очень честной девочкой, — тихо заметила мисс Берч, обращаясь к сержанту.

Вот так все получилось. Ну и что, скажите, мне оставалось делать?

Разумеется, в конце концов им пришлось отпустить меня, поскольку никаких улик против моей персоны у них не было и быть не могло. Им не удалось обнаружить никакой связи между мной и убитой девушкой, и они не решались строить обвинение на основании одной лишь пошловатой книжной обложки. Тем не менее, мне сообщили, что десятки женщин добровольно вызвались проинформировать полицию о том, с каким выражением лица я бродил в тот день по берегу пруда. Ну, вы сами понимаете, стандартный набор: дикий, пылающий взгляд, маниакальная одержимость в жестикуляции, и так далее, и тому подобное. Несмотря на массу предоставленных мне возможностей, я так ни на дюйм и не отошел от своей версии случившегося, а у самой полиции против меня ничего не было. И к тому же я хорошо характеризовался по месту работы.

Насколько мне самому все это представлялось, им так и не удалось бы отыскать преступника, совершившего то убийство в лесу. Как и в большинстве других случаев с обнаружением убитых девушек, оказалось, что погибшая вообще не имела с мужчинами никаких отношений; по всеобщим откликам, это была спокойная, сдержанная, уважающая себя девушка. Как бы то ни было, но именно ее, бедняжку, и убили. Нож тоже оказался самым что ни на есть обычным — такой найдешь у любого бой-скаута. Хотя он и был отточен, как бритва, никаких следов на нем обнаружить не удалось. Что же до слоя опавшей листвы, то, в отличие от цветочной клумбы, он едва ли годился в качестве источника информации о форме и длине каблука злоумышленника. Если бы мне самому взбрело в голову совершить убийство, едва ли бы я обделал это дельце с большей аккуратностью.