Краем зрения я увидела как моя тетя скрестила руки на узкой груди.

— Доктор Нельсон не позволит ей выйти, пока...

— Я могу изменить его мнение.

Если кто и может, то это дядя Брендон. Он может продавать воду рыбе.

Один из санитаров отпустить руку пациента, чтобы поправить одеяло, и новый парень толкнул его назад, а затем попытались высвободиться из хватки другого санитара, теперь из его уст лился случайный поток проклятий.

— Он не работает сегодня вечером, — прошептала тетя Вэл, нервно смотря на драку. — Ты не сможешь связаться с ним до завтра.

Хмурость моего дяди усилилась.

— Первым делом с утра я позвоню ему. Это будет ее последняя ночь здесь, если я могу ее вызволить.

Если бы я не боялась привлечь внимание к тому, что подслушиваю, я бы вскочила и повеселела.

— Если у нее не будет другого... приступа между сейчас и потом, — сказала тетя Вэл, эффективно надвинув дождливую тучу над моим парадом.

И вот тогда я заметила Лидию, свернувшуюся калачиком в кресле в глубине комнаты, с лицом искаженным от боли, смотрящую на нас троих, а не на драку. Она делала все усилия, чтобы скрыть, что подслушивает, и даже послала мне тонкую, грустную улыбку, когда увидела, что я заметила ее.

Когда санитары схватили нового парня под контроль и спокойно ввели в закрытое помещение, мои тетя и дядя быстро распрощались. И на этот раз, когда дверь за ними закрылась, мой обычный горький ручей одиночества и отчаяния был разбавлен тонкой, сладкой лентой надежды.

На расстоянии восьми часов и телефонного звонка была свобода. Я бы отпраздновала вместе с дизайнером блестящего спортивного костюма.

* * *

Следующее утро отметило мой седьмой день в Лейксайде, и моя первая мысль была, что я официально пропустила свой танец возвращения домой. Но трудно было быть сильно расстроенной, поскольку моя вторая мысль была, что я буду спать в своей постели уже этой ночью. Одно знание того, что я выйду, заставляло все остальное выглядеть немного ярче.

Может быть, я не была сумасшедшей, в конце концов. Может быть, я просто была склонна к приступам паники, и таблетки предписанные доком, может, держат это под контролем. Может быть, я смогу жить нормальную жизнь — однажды оставив Лейксайд позади себя.

Я проснулась на рассвете и уже наполовину закончила паззл из пятисот кусочков до того как медсестра Нэнси пришла в общую комнату, чтобы спросить о моем здоровье и самоубийственных порывах. Я даже немного улыбнулась, когда в ответ предложила куда ей засунуть свои табличку с записями.

У остальных сотрудников, казалось бы, мое внезапное хорошее настроение вызывало тревогу, и, клянусь, они посматривали на меня чаще, чем обычно. Что было бессмысленно, потому что все, что я делала, это работала над паззлом и смотрела в окно, скучая по свежему воздуху. И по пончикам. У меня появилось страстное желание съесть пончик, только потому, что я не могла их получить.

После завтрака, я собрала все свои вещи. Даже глупый блестящий спортивный костюм и пару пушистых носков. Мой экземпляр «О дивный новый мир», и мое рукописное тысячи-пятьсот-двадцати-двух-словное эссе, каждое слово сосчитано, просто чтобы убедиться. Три раза.

Я была готова идти.

Медсестра Нэнси отметила мои упакованные вещи и аккуратно застеленную кровать поднятой бровью, но ничего не сказала, в то время как меня проверяла.

К обеду, я неудержимо заерзала. Я постучала вилкой по столу и уставилась в окно, наблюдая за видимой частью автомобильной стоянка для моего дяди. Или моей тети. Каждый раз, когда я поднимала глаза, замечала Лидию, смотрящую на меня с молчаливой хмуростью на лице, а теперь еще и с постоянной гримасой боли. То, что было в ней не так, становилось все хуже; она завоевала мою симпатию. И я не мог прекратить удивляться, почему они не дали ей более сильное обезболивающее. Или давали ли они ей вообще что-нибудь.

После обеда я работала над паззлом уже почти час, когда грохот в крыле мальчиков, повторился, и испуганные санитары помчались в том направлении. Когда они побежали, знакомая мрачная паника охватила меня, сжимая грудь, словно кулаком, так, что я не могла дышать.

Отчаяние поселилось во мне, горькое и отрезвляющее. Нет! Не опять! Я выхожу сегодня...

Нет, если ты закричишь снова. Нет, если они должны будут пристегнуть меня к кровати. Нет, если они должны будут накачать меня таким количеством лекарства, что я просплю в течение следующих пятнадцати часов.

Мое сердце перекачивается кровь так быстро, что закружилась голова. Я осталась сидеть на своем месте, в то время как другие пациенты потихоньку подбирались к широкому дверному проему. Крик еще не вырвался. Возможно, если я останусь спокойной, он не вырвется. Может быть, я смогу контролировать его на этот раз. Может быть, сработают таблетки.

Внизу в зале, что-то глухо стукнулось о стену, и темная паника расцвела во мне, в результате чего мое сердце наполнилось тяжелым горем, которого я не понимала.

Лидия встала с кресла спиной к крылу мальчиков. Ее глаза были закрыты, и она вздрагивала. Пока я, застыв, смотрела, она упала вперед, согнувшись пополам. Ее колени врезались в виниловые плитки. Она уперлась одной рукой об пол — другую прижав к очевидно разрываемому от боли животу — и тихо вскрикнула. Но никто не услышал ее из-за разносящегося по коридору звука раскалывающегося дерева. Никто, кроме меня.

Я хотела помочь ей, но я боялась пошевелиться. Крик возрастал во мне сейчас, пробивая себе путь наружу. Мое горло напряглось. Я схватилась руками за стул, мои пальцы побелели от напряжения. Таблетки не сработали. Означает ли это, что мои приступы паники не было ни шизофрении, ни беспокойством?

С широко раскрытыми глазами, я смотрела, как Лидия поднимается, опираясь о край стола, чтобы удержаться. Одну руку прижав к животу, свободную руку она протянула ко мне, слезы стоят в ее глазах.

— Давай, — прошептала она, затем хрипло сглотнула. — Если ты хочешь выбраться, пойдем со мной сейчас.

Если бы я не сдерживала свой крик, я бы задохнулась от удивления. Она может говорить?

Я сделала глубокий вдох через нос, а затем отпустила стул и вложила свою руку в ее. Лидия потянула меня с удивительной силой, и я последовала за ней через всю комнату, мимо группы пациентов, вниз в зал девочек, а все остальные смотрели в противоположном направлении. Она остановилась на полпути вниз, снова согнувшись от боли, в то время как ужасающая визг разорвал воздух с другой стороны коридора.

— Это Тайлер, — выдохнула она, когда я подняла ее и свободную руку, сжав в кулак, прижала к сжатым губам, физически сдерживают крик. — Новый парень. Ему так больно, но я не могу принять так много...

Я не понимала, что она имеет в виду, но не могла спросить. Я могу только тянуть ее вперед, двигаясь как можно дальше как для ее выгоды, так и для моей. Все, что было не так с ней, каким-то образом было связаны с Тайлером, поэтому, безусловно, расстояние было полезно как ей, так и мне.