Малахов опытный публицист, талантливый. Рассказ «старожила» хорошо стилизован, воспринимается вполне естественной местной побасенкой. Только старожил-то уж не мог не знать, что Коковин Богу душу отдал не в тюрьме, выпустили его оттуда в 1837 году, хоть и больного, но живого. А вот что он умер в тюрьме — такое ошибочное сообщение было отправлено в Петербург и хранилось в тамошних архивах. Так что Малахов явно при подготовке очерка в печать знакомился с «делом Коковина» в столичных архивах.
В наши дни версию Малахова взялся перепроверять большой любитель и знаток камня писатель Рустем Валаев. В содержательном очерке, посвященном Коковину, Рустем Георгиевич утверждает, что факты у Малахова в главном соответствуют действительности. Что действительно Яков Васильевич начал тайно подторговывать изумрудами. Сначала он через посредника — местного ювелира — удачно сбыл в Москве двоим тамошним фабрикантам да какой-то баронессе маленькую партию драгоценных камней. Вырученные деньги пошли на покрытие недостачи, образовавшейся в отчетах фабрики. Хватило их и на приобретение казачьего седла с серебряными стременами. Но дальше у Коковина вызрело решение сорвать крупный куш. Он решил сбыть где-нибудь уникальную находку 1834 года — громадный изумруд весом 2226 граммов. Купить такой редкостный камень было по средствам только очень богатому человеку.
В России были богатые люди, но сделка могла получить огласку. Посредник-ювелир предложил поискать покупателя в Париже. Но и там был велик риск огласки. И порешили сообщники в конце концов, что пытаться реализовать камень надо в Берлине. Посредник отправился в Берлин. Там он остановился в пансионате у некой Гретхен. И действительно, видимо, влюбившись, презентовал ей колечко платиновое с золотой чашечкой, в которой была уложена виноградная лоза с листьями из мелких изумрудов.
На беду, колечко это попалось на глаза русскому генералу Лапшину. То ли генерал был ревнивым соискателем любви Гретхен, то ли был агентом русского правительства и что-то заподозрил, но он нанял частного сыщика, и тот выведал: человек, подаривший кольцо Гретхен, является екатеринбургским ювелиром, выходцем из Польши. В Берлин, как удалось установить, он прибыл, чтобы встретиться с приезжавшим в Гамбург господином Ротшильдом. На этой встрече ювелир предложил Ротшильду купить редкостных качеств изумрудный камень весом в 2226 граммов. Господина Ротшильда предложение заинтересовало, но он продолжение переговоров согласился вести только после осмотра самого камня, которого у ювелира на данный момент нет. Где, когда и с кем будут вестись дальнейшие переговоры, сыщик не установил.
Генерал немедленно сообщил об узнанном в Санкт-Петербург. Так вышли на Коковина.
По другой версии, высказанной таким авторитетным знатоком камня, как А. Е. Ферсман, арест Коковина был инспирирован… Л. А. Леровским, который якобы сам и присвоил этот редкостный камень. И решил обвинить в краже Коковина, чтобы скрыть свое воровство.
Версию А. Е. Ферсмана углубил и детализировал в прекрасном очерке «Загадка уральского изумруда» уральский историк и публицист И. М. Шакинко. Игорь Михайлович бесповоротно отмел факты, приведенные Малаховым и Бадаевым. Он даже не стал и припоминать их в своем очерке. И все свои усилия сосредоточил на подборе аргументов в пользу утверждения Ферсмана, что Коковина упрятал в тюрьму ни за что беспринципный царедворец Перовский, который, в свою очередь, сам явился жертвой неуемных своих страстей. И действительно, Л. А. Перовский был пылким увлекающимся коллекционером. Его казенная квартира в здании департамента уделов была самым настоящим музеем — в ней были собраны поистине уникальные коллекции монет, фарфора, произведений искусства. Отдельную комнату занимал минералогический кабинет. Там Перовский любовно собирал, по возможности, самые лучшие образцы минералогических богатств России. В его коллекцию попали и первые русские алмазы, и, конечно, великолепные экземпляры изумрудов из копей на берегах речушки Токовой.
Коллекция Перовского впоследствии была приобретена князем Кочубеем — богатейшим помещиком, любителем и ценителем камня, водившим дружбу с виднейшими своими современниками — минералогами Н. И. Кокшаровыми А. В. Гадолиным. Действительно, украшением той коллекции был темно-зеленый кристалл изумруда весом в 2226 граммов, местами прозрачный и заключенный в оторочку из блестящего слюдяного сланца. Можно ли усомниться, что «тот самый»? Правда, вот вопрос: когда и откуда он вошел в коллекцию Кочубея?
Кочубей хранил эту коллекцию в своем родовом поместье — в Диканьке. В 1905 году взбунтовавшиеся крестьяне сожгли его имение, а коллекцию разметали по саду и покидали в пруд. После подавления крестьянских волнений сын Кочубея долго собирал разбросанные камни-экспонаты, и ему удалось-таки три четверти их отыскать. Нашелся, слава Богу, и уникальный изумруд. Спасенное было вывезено сначала в Киев, а потом в Вену. Там владелец коллекции издал ее подробный каталог, распространил его и начал вести переговоры о продаже своего собрания крупнейшим музеям Европы и Америки.
Узнав об этом, В. Л. Вернадский подал запрос в Государственную думу, в котором призвал ее членов не допустить, чтобы такая уникальная коллекция, по сути, русское национальное достояние, ушла за границу. Дума нашла деньги, и коллекция была приобретена у Кочубея за 150 тысяч рублей для минералогического музея Российской академии наук. Причем знаменитый изумруд составлял треть стоимости всей коллекции — его оценили в 50 тысяч рублей.
При транспортировке ящиков с коллекцией из Вены в Санкт-Петербург исчезли два ящика с экспонатами. Но и на этот раз редкостный изумруд не пропал. И поныне он является гордостью Музея, ныне носящего имя А. Е. Ферсмана.
Изумруд весом 2226 граммов в коллекции Кочубея — аргумент в пользу второй версии сильный, но, по сути, единственный, если не считать убеждения, что азартный коллекционер ради удовлетворения своей страсти не остановится ни перед каким преступлением. Так что судите сами, какая версия правдоподобнее. Так или иначе, но после ареста Коковина дела на изумрудных копях пошли на спад. Конечно, пытались вести добычу и позже: углубляли старые прииски, даже закладывали новые, — увы, камень не шел. Казалось, что природная кладовая истощилась. С 1837 года работы на приисках постепенно начинают сворачиваться, а к 1852 году почти полностью прекращаются. Генерал-майор Вейц, сменивший Коковина на посту начальника Екатеринбургской гранильной фабрики, трезво понимал, что оживить работы на увядших приисках можно, лишь применив новые способы разведки и добычи. Необходимо было выйти на более глубокие горизонты месторождения, а значит, нужны были мощные водоотливные машины… Все это требовало больших денежных инъекций.
Вейц написал об этом Перовскому, ставшему уже графом и министром уделов. Но тот за прошедшие годы неудачливой добычи уверился в том, что месторождение иссякло. И потому денег не дал, а послал на прииски горного офицера Гревинга — обследовать их. Тот в 1852 году выдал заключение о малой перспективности дальнейших здесь работ, и Кабинет Е.И.В. распорядился законсервировать прииски. И только разведка новых изумрудоносных отложений была продолжена вплоть до берегов реки Исети.
В декабре 1859 года новый глава Кабинета барон П. К. Мейендорф обратил внимание на заброшенные прииски и приказал вновь их обследовать горному инженеру подполковнику Миклашевскому. Он рьяно принялся за порученную работу, два года обследовал старые выработки, пробивал новые шурфы, но ничего особо выдающегося не выявил, хотя и наткнулся на четыре совершенно новых залежи изумрудоносных пород.
О результатах своих трудов Миклашевский опубликовал обстоятельную статью в «Горном журнале», где констатировал, что успех в поисках новых изумрудных гнезд возможен только при планомерном обследовании всей продуктивной площади. Но это потребует, предупреждал Миклашевский, огромных затрат сил и средств, что вовсе не гарантирует безусловный успех. Предложил Миклашевский и другой путь — передать дальнейшую разработку месторождения в частные руки, ибо «в руках частного человека эти прииски могут принести большую пользу, в том отношении, что он воспользуется всякой вставкой или искрой, которые могут иметь сбыт в продаже по цене, соответствующей достоинству камня, но во всяком случае надо откровенно сказать, что разработка этих копей сопряжена с большим риском», — так заканчивает свою статью Миклашевский.
