В 921 году булгарский хан отправил багдадскому повелителю послание с просьбой помочь ему возвести вокруг его столицы каменную крепость для надежной обороны от нападений хазар, для чего просил прислать умелых мастеров-каменщиков. А дабы арабы не опасались, что гарнизон новой крепости будет к ним враждебен, пообещал — ежели пришлешь мастеров, весь свой народ обращу в мусульманство.

Видимо, такой поворот событий был желателен и арабам. На просьбу они откликнулись немедленно. Уже в 922 году к месту слияния Волги и Камы, в столицу булгарского ханства, прибыл огромный караван, посланный арабским халифом. Были в нем строители, каменщики, ремесленники. Были и мусульманские вероучители. Они и провели быструю «мусульманизацию» булгарского народа. Одновременно научили булгар своей письменности, передали умение во многих ремеслах. Ну и, конечно, возвели крепость каменную.

С той поры Булгарское ханство стало мощным центром ислама, от которого учение Мухаммеда распространилось впоследствии на другие уральские пределы. Религия эта оказалась столь крепко привитой на Урале, что спокойно пережила нашествие языческих татаро-монгольских полчищ и вскоре даже была принята победителями.

Почти в то же время — разве что десятилетиями позже — центром в Восточной Европе сделалась Киевская Русь, окрещенная по властной воле великого князя Владимира.

И к славянам вместе с верой в Христа пришли и новая письменность, и умение строить каменные сооружения, и знание многих ремесел и искусств. Всему этому неофитов научили православные миссионеры и пришедшие с ними знатоки из христианских стран.

Таким образом, приход обеих мировых религий стал для местных жителей и мощным цивилизующим фактором.

В числе других подобных фактов это обстоятельство дало, казалось бы, веское основание папе римскому Иоанну Павлу II в одном из недавних посланий к верующим утверждать о благостной роли христианства в жизни людей, абсолютизировать его ценность в общем прогрессе общества, в приходе просвещения к язычникам, дотоле пребывавшим во тьме невежества. И коль скоро это так, коль столь значимы плоды христианства, то папа посчитал возможным непререкаемо утверждать, что при выращивании сих плодов если и были применены насильственные методы прививок, то они неизбежны и даже оправданны.

Точно такую же мысль прививала россиянам и официальная православная пропаганда. Да так прочно привила, что и поныне подавляющее большинство историков считает, к примеру, христианизацию уральских народов огромным для них благом.

Только есть и сторонники иной точки зрения. Они сомневаются: всегда ли и во всех ли отношениях вытеснение язычества христианством (или исламом) приносит благо обращенным народам, означает культурный прогресс? Их аргументы тоже не сбросишь со счетов.

Хрестоматийный пример: христиане-конкистадоры разрушили великие «языческие» цивилизации инков, ацтеков, майя отнюдь не во имя культурного прогресса. А вспомните судьбу искусства античного Средиземноморья: понадобился взрыв Ренессанса, чтобы христианская Европа вновь обрела великие творения своих «языческих» предков. Наконец, есть народы, к прогрессу которых ни христианство, ни мусульманство не имеют никакого отношения. Японцы, к примеру, не одну тысячу лет упорно исповедуют синтоизм — веру, по всем меркам мировых религий, языческую. Однако это не помешало им сделаться одной из самых передовых (в смысле цивилизованности) стран. И эти наисовременнейшие люди упорно продолжают молиться душам своих предков и природным богам — стихиям.

Читатель может возразить: «языческие» культуры таежных охотников и рыбаков древнего Прикамья или Югры очень проигрывают в сравнении с наследием великих цивилизаций Америки или Средиземноморья. Но, во-первых, культура — своеобразное духовное тело народа. Она так же неотделима от его истории, трудового опыта, бытового уклада, как неотделимы от каждого из нас наш рост, комплекция, форма носа, разрез глаз. И сравнение по принципу «ниже — выше» тут просто неуместно.

Во-вторых, так ли уж бедны, так ли уж лишены общечеловеческой ценности культуры древних поселенцев Урала, дошедшие до наших дней (увы, не без потерь) вопреки разрушительным усилиям и христианских миссионеров, и большевистских экспериментаторов? Даже явленный ими запас прочности заставляет отнестись к ним с уважением.

«Идолам, солнцу, огню, воде, камению, древлю, волам, козам, и кудесникам, и волхвам, и золотой бабе…» — такой вот перечень объектов поклонения и почитания древних югорцев приводят первые русские летописцы. И это вполне естественный набор божков для людей дохристианской веры. Все языческие идолы — обожествление сил природы, родовые фетиши.

Точно такой же перечень и у тогдашних греческих и славянских «язычников». Бог-громовержец Зевс в принципе выполнял те же функции, что и старославянский повелитель молний Перун и демиург (главный бог, сотворитель всего сущего) Нуми-Торум у манси, или Ен у коми.

И вообще, у уральских народов к началу нынешней эры сложился устойчивый и вполне их устраивающий взгляд на строение мира и место всего сущего в нем. Конечно же, воззрения их по нынешним оценкам кажутся наивными, но — по самому большому счету — они мудры и исчерпывающе целостны. Древние уральцы, не имея еще понятия о сложных причинах многих природных процессов, создали тем не менее стройные системы миропонимания, главной особенностью которых было триединство мира. Прауральцы были уверены, что в среде их обитания — среднем мире, одном из трех (еще есть верхний и нижний миры), созданных богами, — человек был только одним из божьих творений. Не хуже, но и не лучше других. Коми и манси были убеждены, как Маугли, что они и звери — существа одной крови. Многие всерьез вели истоки своих родов от животных. Большинство предпочитало медведя, но не чурались числить в своих предках и оленя, и сову, и даже лягушку. Лягушка вообще у многих народов считалась переродившимся человеком, и вредить ей считалось великим грехом. Верили в возможность временного перевоплощения человека в зверя, птицу. Причем не только шаманов и колдунов.

Но не так же ли мыслили и древние славяне? Не зря до наших дней дошла милая сказка об Иванушке-дурачке, которому выпало счастье получить в жены лягушку. Иванушка, возомнивший, что само по себе обладание человеческим обликом уже возносит его над окружающим миром, создал массу неприятностей и себе, и своей жене, когда сжег ее лягушкины личины.

Сказка ложь, да в ней урок — не возносись, человек, перед животным!

Этот же урок нам подают и современные индуистские верования, признающие переселение человеческой души после смерти тела в любого представителя фауны и флоры. Так что наши уральские предки вовсе не отличались в этом ни от древних американцев, ни от африканцев. Один пример: перед тем как идти на медведя, долго убеждали свою будущую жертву в вынужденности этого поступка. Даже угощали его дух сладкой кашей, чтобы задобрить и убедить в необходимости подставить тело под смертельный удар. А после удачной охоты, освежевав тушу, охотники почтительно хоронили голову и кости забитого медведя (такой обычай у обитателей печорских лесов сохранялся еще в XIX веке).

Человек дохристианской эпохи на Урале считал себя в сродстве не только с животным, но и растительным миром. Не отказывал он, к примеру, и деревьям в праве иметь душу. Сохранившийся в языке коми обычай называть деревья подтверждает это. Шумящие листвой или зелеными иглами растения они называют «ловья пу» — дерево с душой. Если же разговор идет о сухостое, мертвом дереве, его пермяк обозначает «ловтом пу» — дерево без души. А уж коли ты признал дерево обладающим душой, то и обращайся к нему, будь любезен, подобающе. Если желаешь, к примеру, чтобы дерево кедра или ели принесло больше шишек, попроси его хорошенько, принеси жертву. Может, его душа — «лов» — и откликнется на твою просьбу.