Таким образом, ситуация на момент переговоров более напоминала ничью, чем откровенный проигрыш Новгорода. Анализируя события этой войны, А. Г. Бобров выдвинул гипотезу о том, что в заключенном возле Демяна соглашении решалась судьба Флорентийской унии на Руси и что «откуп» в 8000 руб. на самом деле был взяткой архиепископа Евфимия великому князю, дабы тот не принял унию[890].
Для московского князя вопрос принятия или непринятия унии имел еще одну сторону. Принять унию для Василия Васильевича означало сохранить прежний порядок на митрополии, при котором сохранялась зависимость митрополитов всея Руси от Константинопольского патриарха (а теперь еще и от Рима). Непризнание же унии означало разрыв с патриархией, что давало возможность выборов своего, послушного великому князю митрополита. И кандидатура уже была — ростовский архиепископ Иона. Все это в целом, вероятно, и повлияло на окончательное решение великого князя.
Следующая запись в новгородской летописи утверждает неприятие унии на всей Руси как свершившийся факт: «Приеха митрополит Сидор с осмо сбора на Русь из Рима, и нача зватися легатосом от ребра апостолькаго, седалища Римьскиа власти, и митрополитом Римьским, и нача поминати папу Римъскаго во службе, и иныя новыя вещи, их же николи же не слышахом от крещениа Роускиа земли; и повели в Ляцких божницах Руским попом свою слоужбу служити, а в Руских церквах капланом, Литва же и Русь за то не изымася»[891]. Несоответствие данной записи реальным событиям говорит о том, что владычный летописец либо выдавал желаемое за действительное, либо уже был уверен, что отказ Руси от унии — дело решенное.
Строительство Евфимия в Новгороде после заключения мира с Москвой приобретает победный характер. Расписываются фресками церковь Святого Николы в Вяжиском монастыре и владычная палата. Кроме того, «архиепископ Еуфимии постави церковь каменну святыи Борис и Глеб, на старой основи, во Околотке, и быша ему пособници Новгородци»[892].
Примерно в это же время в Новгороде была написана икона «Битва новгородцев с суздальцами», на которой изображены те же святые Борис и Глеб, ведущие на бой новгородское войско. В иконе есть еще одна особенность — в центре размещена сцена посольства, хотя в раннем летописании ничего не говорится о переговорах во время новгородско-суздальской войны. Таким образом, взяв за основу сюжет из истории, иконописец переработал его в соответствии с заказом архиепископа. Замысел создателя и заказчика иконы запечатлеть современные им события подчеркивают и одежды изображенных людей, соответствующие новгородской моде XV в. — свиты, опашни. Святые Борис и Глеб выступают на иконе покровителями новгородцев в войне за православную веру, следовательно, утверждают победу Новгорода в этой войне.
В это время в Смоленске, еще сидя в тюрьме, Симеон Суздальский написал повесть о том, как «римский папа Евгений составил осьмый собор со своими единомышленниками», в которой всячески очернил митрополита Исидора. В частности, Симеон писал о «насилиях» митрополита Исидора над Авраамием Суздальским. Последующие события позволяют понять это стремление оправдать суздальского епископа, свалив всю ответственность за подписание унии на митрополита. Согласно «Повести» Симеона Суздальского, Исидор не сомневался, что на Москве утверждение унии пройдет вполне гладко. Еще в Италии митрополит утверждал, что великий князь «млад есть и в моей воли есть»[893].
Исидор приехал в Москву на Вербной неделе и попытался ввести новые порядки в московских церквах — «начат поминати в молитвах Евгениа папу римьскаго»[894]. Однако великий князь успел подготовиться к приезду митрополита-униата. «Князь же великы собрав своея земля епископы, архимандриты и игумены, и всех книжник, и много превшеся с ним (с Исидором. — О.К.), и упревше его от божественых писании…»[895]
То есть, своей волей князь Московский собрал высших церковных иерархов Руси на диспут с Исидором. Сохранился источник 1461 г. под названием «Слово избранно от святых писаний, еже на латыню и сказание о составлении осьмого собора латыньскаго, и о извержении Сидора Прелестнаго, и о поставлении в русской земли митрополитов, о сих же похвала благоверному князю Василию Васильевичу всея Руси»[896]. В нем прямо подтверждаестя, что отвержение унии на Руси совершилось по воле великого князя Московского: «Достоит же удивитися разуму и великому смыслу Великаго Князя Василия Васильевича; понеже о сем Исидоре митрополите вси умолчаша князи и бояри и инии мнози, еще же и паче епископы русские вси умолчаша и воздершаша и уснуша; един же сей богомудрый и христолюбивый Государь Великий Князь Василий Васильевич позна Исидорову прелесть пагубную, и скоро обличив, посрами его, и в место пастыря и учителя злым и губительным волком назва его. И тако вси упископы рустии, иже быша в то время тогда на Москве, возбудишася, и князи, и бояре, и велможи, и множество християн тогда воспомянуша и разумеша законы греческия прежа сиа и начата глаголати Святыми Писании и звати Исидора еретиком. И тако Князь Великий Василий Васильевич возрадовася о согласии епископов своих и князей, и бояр, и всех православных християн»[897].
Если принять на веру сообщение Ермолинской летописи, что собранные великим князем священнослужители переспорили Исидора, то есть доказали неправомерность унии с католичеством, становится непонятным, зачем в таком случае великий князь приказал схватить митрополита: «Поимаше его, посадиша у Михайлова Чюда»[898]. Очевидно, что идеологическая победа осталась за Исидором. Однако московские князья уже со времен Дмитрия Донского не стеснялись подвергать аресту церковных иерархов. Великий князь силой сместил митрополита Исидора, тем самым отказавшись принять унию.
Активных выступлений московского духовенства против митрополита не было. Более того, Исидора просили отречься от унии и на этом условии остаться на посту митрополита. Видимо, высшие церковные иерархи осознавали перспективу принижения роли митрополита при великом князе в случае разрыва с патриархией. Но и заступиться за Исидора перед великим князем никто не решился.
На следующий год Исидор сумел бежать из Москвы в Тверь (а возможно, побег ему подстроил сам великий князь, не решившийся применить к митрополиту более крутые меры). Тверской князь Борис тоже засомневался, как следует поступить с опальным митрополитом. На всякий случай он Исидора арестовал — «за приставы посади». Но вскоре отпустил, видимо получив на этот счет инструкции из Москвы. Исидор поехал в Литву к князю Казимиру. На этом его карьера митрополита всея Руси закончилась. Архиепископ Евфимий II победил в своей войне за правую веру.
Вскоре на Москве вспыхнула новая распря между князьями Дмитрием Юрьевичем Шемякой и великим князем Василием. Шемяка обратился за помощью к Новгороду, однако Евфимию II в это время было невыгодно нарушать мир с князем Московским, купленный столь дорогой ценой. Новгородцы ответили беглому князю уклончиво: «Хощешь, княже, и ты к нам поедь, а не восхошь, ино как тобе любо»[899]. Дмитрий Шемяка предпочел не приезжать.
В 1442 г. Евфимий продолжил беспрецедентное церковное строительство в Новгороде: «Постави архиепископ владыка Еуфимеи церковь камену святого Николу в своем дворе. Того же лъта поставиша церковь камену святого Прокопья на Белой. Того же лета постави архиепископ владыка Еуфимеи поварьне камены и комнату каменну в своем дворе»[900].
