Остроумную версию стригольничества как языческого в своей основе явления предложил А. И. Алексеев. Исследователь полагает, что «стригами» могли именоваться в народе ведуны — от одного из названий болезней-лихорадок — «стриги». Соответственно, последователи колдунов и те, кто в них верил, могли именоваться стригольниками. По этой версии казнь стригольников является «сугубо языческой и находит свое объяснение в страшных бедствиях — проливных дождях, заливавших поля новгородцев. Известно, что в 1374–1376 гг. новгородскую землю постиг страшный неурожай, причиной которого были ливневые дожди, погубившие посевы»[582].

Обвинение стригольников в неурожаях двух последних лет вполне укладывается в рамки мировоззрения средневековых новгородцев. Однако в Новгороде в то время существовал иной вид казни для колдунов, навредивших чем-то горожанам, — сожжение. Стригольников же сбросили с моста в Волхов — по традиции, такому наказанию подвергались люди, совершившие преступления против общества. Следовательно, стригольников в Новгороде рассматривали в первую очередь не как колдунов, а как антиобщественный элемент.

Наиболее обоснованной представляется гипотеза М. В. Печникова, который предположил, что «стригольники» — производное слово от «стрегущие», то есть стерегущие, хранящие церковные каноны (именно такую самохарактеристику стригольников приводит в своем послании патриарх Нил)[583].

Изучение основных источников по теме стригольничества (послание патриарха Нила в Новгород 1382 г., «Списание на стриголникы» епископа Пермского Стефана, датируемое 1386 г., а также четыре послания митрополита Фотия в Псков 1416–1427 гг.) подтверждает гипотезу М. В. Печникова. В этих источниках содержится попытка церковных иерархов вкратце изложить основные положения доктрины сектантов и опровергнуть их, что позволяет составить достоверное представление о стригольнических взглядах. Они действительно считали свою общину универсальной церковью последних времен, а себя — единственными «правоверными», «истинными христианами».

Начало борьбы официальной церкви в Новгороде со стригольничеством относится ко времени вторичного владычества Моисея. В «Повести о Моисее» Пахомия Логофета сказано, что Моисей «подвизався подвигом противу стригольников и благочестие утвердив»[584]. В «Слове похвальном Моисею» также упоминается, что владыка «обличил злокозненных ересь стригольников»[585].

Стефан Пермский в своем сочинении назвал основателем секты некоего дьякона Карпа, отлученного от церкви. Следовательно, стригольничество возникло при жизни Карпа, то есть не раньше середины XIV в., учитывая, что Карп был казнен в 1375 г. Вероятнее всего, раскол в новгородской церкви произошел в период с 1353 по 1359 г., когда стараниями архиепископа Моисея дьякон Карп был лишен сана и вместе со своими последователями отлучен от церкви. Возможно, появление рассматриваемого движения было связано с эпидемией чумы, охватившей в 1352–1353 гг. всю Русь. По мнению стригольников, погрязшая в грехах церковь уже не могла защитить свою паству от «черной смерти», а возможно, само пришествие чумы они восприняли как наказание за неправедное житье священнослужителей. Отделение от церковной иерархии, создание своей истинной церкви перед близким Страшным судом — в этом стригольники видели путь к спасению.

Неизвестно, какие именно меры предпринимал Моисей по пресечению движения стригольников. Возможно, неудача в этом деле послужила одной из причин, заставивших его второй раз уйти с владычной кафедры. Архиепископ Алексий проводил политику мирного возвращения стригольников в «лоно церкви». Вообще, в антистригольнических полемических сочинениях XIV в. не содержится призывов к жестким репрессиям по отношению к «инакомыслящим». И это не удивительно, ведь стригольники выступали не против православия, но против злоупотреблений священнослужителей и за сохранение церковных канонов. Жизнь церкви в XIV в. пришла в разительное противоречие с требованиями основного кодекса церковного права — Кормчей. В своем поучении против еретиков Стефан Пермский привел такие слова стригольников о современном им священстве: «Сии учители пьяницы суть, ядят и пьют с пьяницами и взимают от них злато и сребро и порты от живых и от мертвых»[586]. За такое поведение церковные каноны предусматривали отлучение от церкви, следовательно, стригольники были правы, утверждая, что грешные священники не должны совершать таинства и обряды.

Стригольники считали себя приверженцами древнего благочестия и церковных канонов. «Не достоит де, — приводит высказывание Карпа Стефан Пермский, — над мертвыми пети, ни поминати, ни службы творити, ни приноса за умершаго приносити к церкви, ни пиров творити, ни милостыни давати за душю умершаго»[587]. Вероятно, Карп и его последователи придерживались исконного христианского учения, по которому воскрешение всех мертвых произойдет только в день Страшного суда. Только тогда все получат по делам своим — одни отправятся в рай, а другие в ад. С этой точки зрения обряды над мертвыми действительно теряли смысл.

Официальная церковь обвиняла стригольников в том, что, уклоняясь от церковных обрядов, они возрождают старые языческие ритуалы и представления. Источники, в частности, упоминают о поклонении стригольников земле, которой они приписывали способность прощать и отпускать грехи. Константинопольский патриарх, обличая стригольников, писал: «Еще же и сию ересь прилагаете, стригольницы, велите земли каятися человеку, а не к попу. Не слышите ли Господа глаголюща: исповедайте грехы своя, молитеся друг за друга, да исцелеете? Яко же бо болный человек объявить врачу вред свой, и врач приложит ему зелие, по достоянию вреда того, и исцелеет: такоже и духовному отцу исповедает грехы свое человек, и духовный отец от греха того престати повелит, и противу греха того вздаст ему епитимью понести; того деля ему Бог отдаст греха того. А кто исповедаестя к земли, то исповедание несть ему в исповедание: земля бо бездушная тварь есть, и не слышит и не умеет отвечати». Обожествление земли-матушки сохранилось на Руси с языческих времен до XIV в. и позднее, о чем сохранилось свидетельство в фольклоре:

Следовательно, поклонение земле было естественным для души русского человека, гораздо более естественным, чем исповедь священнику. В этнографических записях есть запрет на битье земли палками: «Бьют саму Мать Пресвятую Богородицу». В исследуемый период земля воспринималась новгородцами как нечто живое и разумное — землю даже призывали в свидетели поземельных сделок. Так, при купле-продаже земельных участков «одерень», то есть в полную и вечную собственность, кусок дерна передавался из рук в руки от продавца покупателю, как знак перехода права владения от одного лица к другому.

Кроме земли стригольники обожествляли небо: «Тие стригольницы, отпадающей от бога и на небо взирающе беху, тамо отца собе наричают»[588]. То есть в учении стригольников сплетались воедино христианство и язычество. В «Слове святого Кирилла» (XIV в.) говорится: «А не нарицайте собе бога на земли, ни в реках, ни в студенцах, ни на воздусе, ни солнци». В список средневековых исповедальных вопросов входят и такие: «Не называл ли тварь божию за святыни: солнце, месяц, звезды, птицы, рыбы, звери, скоты, сада, древо, камение, источники, кладезя и озера?»

Главным же в учении стригольников была критика симонии — поставления в священнический сан за плату. Карп учил, что весь духовный чин, от священника до патриарха, «не по достоянию поставляеми», а потому не следует у них ни причащаться, ни каяться, ни принимать крещение. Согласно канонам, всякий, поставленный в священнический сан «на мзде», является отлученным от церкви вместе с поставившим его и находившимся с ним в церковном общении.