— Меня поведут на казнь?

— Вас ожидает кара за содеянное преступление.

Несчастная Аделаида не сомневалась, что настал ее последний час. Собрав все свое мужество, не покидавшее ее на протяжении всего пути, она попросила дозволения взять с собой Батильду; стражники не возражали. Посадив обеих женщин в гондолу, трое сбиров сели рядом с ними, и гондола направилась к дворцу дожей. Еще издалека несчастные пленницы увидели голову мятежного дожа, прибитую к дворцовым дверям.

Проведя пленниц по бесконечным коридорам и лестницам, их ввели в большой зал, под сводами которого раскачивались трое повешенных.

В зале сидели два сенатора, один из которых приказал принцессе внимательно посмотреть на лица повешенных и сообщить, узнает ли она в них близких друзей молодого Контарино. Преодолевая отвращение, Аделаида вгляделась в лица, еще не тронутые посмертными изменениями настолько, чтобы их нельзя было узнать, и сказала, что никогда не видела этих людей.

— Вам приготовлено место рядом с ними, — произнес один из сенаторов. — Стража, исполняй свой долг…

Аделаиду и ее спутницу отвели в дворцовую тюрьму, расположенную под свинцовой крышей. В Венеции хорошо известны ее жуткие камеры, узники которых страдают от нестерпимой жары летом и от пронизывающего холода, леденящей сырости и снега — зимой; перепады погоды доставляют заключенным столько страданий, что мало кто протягивает в этих камерах больше года; мебель в них отсутствует полностью, еду дают самую скудную.

— Благодарите Бога, — сказал им тюремщик, запирая дверь, — да, именно благодарите за то, что вас не лишили жизни, хотя вы этого заслужили, а предоставили возможность мирно окончить дни свои в темнице.

— А нельзя ли мне повидаться с советником или, по крайней мере, с кем-нибудь из друзей? — спросила Аделаида.

— Составьте прошение, — ответил тюремщик, — и я доставлю его в сенат; там решат.

Воспользовавшись доброй волей тюремщика, Аделаида немедленно составила прошение, где испрашивала разрешения повидаться с Бьянки. Арматор явился через неделю.

Принеся принцессе тысячу извинений за то, что подверг ее опасности, введя в дом, где собиралось общество, известное ему только понаслышке, он сказал, что единственный способ выйти из тюрьмы — это открыто заявить, кто она такая.

Принцесса согласилась, и для начала посвятила в свою тайну арматора; изумленный, он выразил повелительнице Саксонской надлежащее почтение и поторопился сообщить сенату титул узницы, заключенной в тюрьму Пьомби. Один из членов этого грозного собрания в сопровождении Бьянки немедленно отправился к принцессе, выслушал ее и взял с нее слово, что она никак не замешана в заговоре, и лишь неосмотрительность и любопытство сделали ее к нему причастной…

— …что вполне естественно для такой женщины, как я, сенатор, — проговорила Аделаида, — ибо мне, рожденной править, было интересно узнать, какие ловушки злоба и непослушание заставляют подданных расставлять своим повелителям, особенно в смутное время, кое настало сейчас в Европе.

Проводив принцессу Саксонскую в гостиницу, сенатор дозволил ей не только пребывать в городе столь долго, сколько потребуют ее дела, но и по-прежнему именовать себя вымышленным именем.

Мятеж заставил венецианцев содрогнуться: более четырехсот человек лишились жизни. Опасаясь, что потрясение отзовется в окрестностях Республики, Аделаида прислушалась к голосу благоразумия и осталась в городе. Сенатор, освободивший ее из темницы, пригласил ее бывать у него в доме, заверив, что там ей не грозят опасности, с коими она столкнулась в доме Контарино; Аделаида согласилась. Город быстро возвращался к прежней жизни. Приближался карнавал, и привычные хлопоты вскоре вытеснили последние воспоминания о смутах и беспорядках. Беспечные венецианцы, в большинстве своем легкомысленные и не слишком склонные к серьезным размышлениям, покинули площадь, где стоял эшафот, и устремились на балы. Такова извечная природа человеческая: стоит розе распуститься, как мы тотчас забываем о ее шипах.

И вот когда все занялись подготовкой к карнавалу, наши рыцари въехали в Венецию и остановились в трактире, находившемся неподалеку от гостиницы, где проживала Аделаида.

Ах, как горько столь старательно и с такими трудами искать любимую, в то время как предмет поисков твоих пребывает у тебя под боком, а ты, будучи в неведении, не можешь устремиться к нему в объятия!

Всем известно, какие безумства позволяют себе венецианцы во время карнавала; однако главной особенностью венецианских карнавальных сумасбродств является полнейшее хладнокровие их участников: В самом деле, разве не странно, что, глядя, как здравомыслящие горожане — священники, нотабли, сенаторы, старцы, почтенные матроны — бегают ряжеными по улицам, никто даже не подумает отказать им в мудрости или рассудительности? Следовательно, карнавальные чудачества порождены не игрой ума и нелепыми поступками, а костюмами. Почтенные горожане ведут себя так, словно они с цепи сорвались, только потому, что переодеваются в маскарадные костюмы: снимите с них домино или плащ Арлекина, и к ним вновь вернется здравый смысл. Тем не менее характерной чертой венецианцев стали считать именно сумасбродство и в соответствии с этим определили им место среди других народов.

Подобно всем прочим горожанам, Фридрих и Аделаида тоже хотели побегать по улицам; но, не подозревая, что они оба находятся в Венеции, каждый отправился на карнавал сам по себе, а значит, даже если им и довелось повстречаться, они вряд ли узнали друг друга.

В Венеции Фридриху сообщили, что некая саксонка участвовала в попытке государственного переворота; так как он знал, что с некоторых пор именно так называют его жену, у него появилась надежда отыскать ее в этом городе. Но инкогнито принцессы препятствовало поискам; доверив секрет своего рождения арматору и нескольким именитым членам правительства, Аделаида попросила сохранить его, поэтому никто даже не намекнул Фридриху, что супруга его здесь; расспрашивать также было не у кого, а особых привычек и примет Аделаида не имела. Все, что удалось выяснить принцу Саксонскому, заключалось в следующем: на Риальто проживала некая дама из Саксонии, но ни имени ее, ни города, откуда она родом, никто не знал. Фридрих немедленно обошел несколько гостиниц на Риальто, но так как по просьбе прекрасной саксонки ему везде отвечали, что интересующая его дама недавно отбыла в Германию, поиски его успехом не увенчались.

Тогда принц вместе с Мерсбургом решили надеть маски и, слившись с толпой, отправиться бродить по улицам, где именитые чужестранцы сейчас проводили все свое время; иного способа отыскать Аделаиду они не видели. Ах, сколь ненадежны подобного рода поиски, сколько бесполезных хлопот и волнений они доставляют! И все же они принесли свои плоды, и об этом мы вам сейчас расскажем.

Благодаря высокому росту Аделаида даже в толпе не оставалась незамеченной. На площади Сан-Марко Фридрих увидел очаровательную женщину, шествовавшую в окружении восхищенных поклонников, осыпавших ее комплиментами. Протиснувшись сквозь толпу, он шагнул навстречу красавице, совершавшей променад вместе с супругой арматора, и приветствовал ее на немецком языке. Выражение лица ее изменилось, однако она по-итальянски ответила ему, что не поняла из его речи ни слова. В эту минуту сопровождавший принца Мерсбург незаметно сжал руку Аделаиды и шепнул ей по-итальянски:

— Опасайтесь человека, только что с вами заговорившего.

Уверенная, что разговаривает с собственным супругом, Аделаида, изменив голос, по-итальянски заявила принцу, что не может поддержать с ним беседу, ибо не понимает его речи. Когда Мерсбург перевел Фридриху ее слова, тот, сгорая от любви и ревности, воскликнул по-немецки:

— Это она, друг мой, она! И я не отстану от нее, пока не сниму с нее маску!

Немедленно передав слова его Аделаиде, Мерсбург посоветовал ей как можно скорее бежать от разъяренного супруга, без сомнения жаждавшего схватить ее и заковать в цепи.