Что касается собирательного самоназвания (!) группы народов славяне (несомненно от слава, а не от слова), то оно появляется в конце Средневековья вместе с осознанием общеславянского единства. Здесь следует вспомнить текст Киевского Синопсиса 1674 г.: «От славных делес своих, наипаче же воинских Славянами, или же Славными зватися начаша»[142]. В русских летописях нет никаких упоминаний о слАвянах, в них говорится только о слОвенах, причем наряду с иными славянским народами. Византийское склавин, скорее всего, является искажением самоназвания словен, т. е. самоназвания только лишь группы южнославянских народов, но никак не всех славян. Это одна сторона вопроса.
Вторая сторона вопроса заключается в том, что греки знали (хотя и не всегда различали) как росов (Ρωσ), так и русов (ρουσιοσ), причем первое наименование в большинстве случаев не склоняется, поскольку восходит к известному библейскому названию[143]. Лев Диакон (до 950 — ок. 1000 гг.) называл росов еще и скифами, таврами и тавроскифами (к примеру: «Он отправил его к тавроскифам[144], которых в просторечии обычно называют росами»), но, безусловно, имел в виду славян.
Тавроскифами, или просто таврами, в XII веке, т. е. во времена жития прп. Нестора, ромейские авторы называли предков малороссов; так, Иоанн Киннам, сообщая о событиях 1118–1180 гг., пишет: «Но еще не успели они переправиться, как разнеслась молва, что король пэонян, счастливо окончив войну против Галиции[145], страны тавроскифской, и располагая огромными силами, с великим рвением идет на римлян. А царь за то-то особенно и мстил ему, что он напал на Владимира[146] (это было имя правителя Галиции), союзника римлян, вопреки его желанию»[147]. Как отмечает проф. П. И. Гарчев, тавры были единственным исконным населением Крыма, Причерноморья и Тамани, которое упоминалось в греческих мифах времен Троянской войны (XIII в до н. э.), в трудах античных и византийских ученых с V в. до н. э. по XIII в. н.э[148].
Итак, если принять тавроскифов за росов, а словен, т. е. группу южнославянских народов, за склавинов, то следует, что тавроскифы являлись для словен т. н. княжеским племенем и впоследствии распространили на них свое имя, что не является каким-то из ряда вон выходящим делом. Подобные вещи в древности и в Средние века случались буквально сплошь и рядом. Отсюда вполне объяснимо то обстоятельство, что тавроскифы называли днепровские пороги так, как привыкли они, а словены — по обыкновению своему, при этом название первого днепровского порога, и у тех и у других, совпадало.
Между прочим, акад. М. Н. Тихомиров отмечал, что «славянское» название Геландри, например, звучит не по-славянски; в свою очередь «русское» название Струкун найдет себе объяснение и в славянских языках[149]. Таким образом, следовало бы указать на главную проблему, которая возникает при выяснении языковой принадлежности названий днепровских порогов, а именно ту, что количество и качество лингвистического материала, приведенного Константином Багрянородным, позволяет делать только гадательные этимологии и не дает права на какие-либо бесспорные выводы.
Что касается скандинавских дружин находившихся на службе у русских князей, то, по сообщению, к примеру «Саги об Ингваре», личному составу данных подразделений приходилось переходить в общении на славянский язык. Увы, но масса восточнославянского населения была решительно не настроена изучать какие-либо иностранные наречия, хотя бы на них и говорили такие славные воины как шведы. Само собой разумеющимся будет полагать и то, что наемники скандинавы, вместе с новым языком, усваивали от туземного населения и соответствующую топонимику, а не изобретали ее для себя заново, дабы чаще слышать звуки родной скандинавской речи.
Религиозные предпочтения русов. По вероисповеданию русы были как христианами, так и язычниками и поклонялись Перуну, т. е. славянскому воинскому божеству и Велесу, покровителю всякого скота. Как сообщает ПВЛ об Олеговых временах: «Царь Леонъ и Александръ миръ сотвориста со Олгомъ, имемься по дань, и роте заходиша межди собою, целовавше кресть, а Олга и мужи его водиша на ротоу по Рускомоу закону, кляшяся оружиемъ своимъ и Пероуномъ, богомъ своимъ, и Волоасомъ, си богомъ скотиемъ» (Типографская летопись).
При Игоре часть русов уже исповедовала христианство, часть клялась все теми же Перуном и Велесом: «И наоутрия призва Игорь послы: «Приидьте на холмъ, идеже стоить Перунъ». И покладоша оружиа своа и щиты и злато, и ходи Игорь роте и моужи его, елико поганыхъ Роуси, а христианную Русь водиша кь кресту въ церкви святаго Илии, иже есть надъ ручаемъ, конець Пасыньча беседы и Козары, се бо бе соборная церкви, много бо бе Варягь хрестьяныхъ» (Типографская летопись).
Сведения о том, что русы поклонялись Одину или Ваалу, посещали мечеть или синагогу, отсутствуют. Вернее, практически отсутствуют, поскольку есть одно сообщение об обращении некоей группы русов в ислам.
Ал-Марвази (конец XI — начало XII вв.) бывший врачом при дворе Сельджукидов сообщает: «Случилось у них (у русов. — К.П.) так, что приняли они христианство в 300/912— 913 году. А когда стали христианами, притупила вера их мечи, закрылись перед ними двери добычи, и принесло им [это] вред и крах. Стало недоставать им средств к жизни, и захотели они [обратиться] в ислам, чтобы возможными стали для них война и борьба и [чтобы] вернуться к привычкам, которые были у них. Направили послов к правителю Хорезма, группой в 4 человека из [числа] приближенных царя. У них [есть] независимый царь, [который] называет сам себя и титулуется буладмир[150], как называют царя тюрков хакан, а царя булгар — б. т.л. ту. Прибыли послы их в Хорезм, выполнили свою миссию, [получив] разъяснение от хорезмшаха, так что захотели в ислам. Послал к ним [хорезмшах учителей], чтобы научить их закону ислама и обратить в ислам»[151].
О погребениях русов и славян. Вопрос о погребальных обычаях руси является одним из самых интересных, поскольку указывает на этническую принадлежность той или иной ее группы. Источники свидетельствуют в пользу некоторой полиэтничности руси. Несмотря на то, что в их сообщениях преобладают известия о кремации, тем не менее, мы можем встретить и сообщения об ингумации.
Ибн-Руст о погребении русов сообщает следующее: «Когда умирает у них (у русов. — К.П.) кто-либо из знатных, то выкапывают ему могилу в виде большого дома, кладут его туда и вместе с ним кладут в ту же могилу как одежду его, так и браслеты золотые, которые он носил; далее опускают туда множество съестных припасов, сосуды с напитками и чеканную монету. Наконец кладут в могилу живою и любимую жену покойника. Затем отверстие могилы закладывается, и жена умирает в заключении»[152].
Тот же Ибн-Руст сообщает о погребении славян (сакалиба): «Когда умирает кто-либо из них, они сожигают труп его. Женщины их, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. На следующий день по сожжении покойника, отправляются на место, где оно происходило, собирают пепел и кладут его в урну, которую ставят затем на холм. Через год по смерти покойника, берут кувшинов двадцать меду, иногда несколько больше, иногда несколько меньше, и несут их на тот холм, где собирается семейство покойного, едят, пьют и затем расходятся. Если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она (особенно) любила его, то приносит она к трупу его два столба и вбивают их стоймя в землю, потом кладут третий столб поперек, привязывают посреди этой перекладины веревку, становится на скамью, и конец этой веревки завязывает вокруг своей шеи. Когда она так сделала, скамья принимается из под нее и она остается повисшею, пока не задохнется и не умрет, а по смерти ее бросают в огонь, где она и сгорает»[153].
