Хоть один, да ведь должен кто-то начать.

Томасу вдруг страшно захотелось вновь попасть в Сайгон. Он вернется с Ребеккой в Бостон, повидается с внуками и постарается убедить сноху Дженни, что он был совершенно искренним, когда говорил, что она вольна поступать с домом на Западной Кедровой, как ей заблагорассудится, в том числе может подвязать в саду гамак, а в детской повесить занавески с изображением веселых хрюшек. Какого черта ему вмешиваться? Да и что толку, даже если вмешаться?

— Дедушка, я хочу поехать в Сайгон, в гости к Там, — заявила Ребекка.

Томас крепко держал внучку за сильную, чумазую ручонку, так как они преодолевали крутой спуск к полянке под лимонным деревом, откуда открывался вид на Средиземное море. Вид, от которого заходилось сердце.

— Надеюсь, когда-нибудь ты побываешь в Сайгоне, — сказал Томас внучке.

— Там очень грустит, что ей надо уезжать.

— Понимаю. Она почти всю свою жизнь провела во Франции, но ее родина — Сайгон.

— А может, она приедет ко мне в Бостон, тогда мы покатаемся на велосипеде.

Томас улыбнулся важности, с какой Ребекка всегда произносила имя родного города.

— Там плакала, — продолжала Ребекка, когда они расположились под лимонным деревцем, глядя на синюю гладь моря с виднеющимися тут и там парусными шлюпками. — Она даже не захотела копать со мной червей. Осталась в комнате тети Абигейл и плакала.

Для неунывающей Ребекки это повод обидеться, подумал Томас. Ребекка между тем продолжала:

— Но ей стало веселее, когда я показала красивые камушки тети Абигейл.

Томас уставился на девочку:

— Что за камушки?

— Красивые игральные камушки, — терпеливо повторила Ребекка. — Я их нашла.

— Большие?

Ребекка развела большой и указательный пальцы на неправдоподобное расстояние, размером в булыжник:

— Вот такие. Некоторые даже больше.

— Разноцветные?

— Угу. — Польщенная вниманием деда, Ребекка наморщила лобик и стала перечислять: — Голубой, красный, розовый, белый, желтый, зеленый... м-м-м... черный! Остальные не помню.

— И что вы с ними сделали?

— Мы положили их обратно, — важно сказала Ребекка и вдруг вскочила, показывая пальцем на морскую гладь: — Посмотри, дедушка, какая большая лодка!

Томас кивнул, сбитый с толку. Внучка только что описала Камни Юпитера, принадлежавшие Гизеле. Настоящие ли, поддельные ли, но то, что они оказались у Абигейл, подтверждало подозрение, возникшее у Томаса в последний день: у нее был роман с Жаном-Полем Жераром. Должно быть, Жан-Поль украл камни у матери для своей любовницы. Неудивительно, что несчастная Гизела пережила страшное потрясение: сын оказался вором, лишившим собственную мать самого ценного и дорогого, что у нее было, ради богатой, самовлюбленной женщины вроде Абигейл Вайтейкер-Рид.

А та, чуть узнала, что ее любовник-француз и есть знаменитый Кот, — так сразу сдала его полиции, не упомянув при этом характер их взаимоотношений. Однако Томас не считал себя вправе винить ее за это.

Он только осуждал ее за то, что она не возвратила камни Гизеле. Что теперь намеревается делать с ними Абигейл, после самоубийства баронессы Мажлат и бегства Жана-Поля?

Почти час Томас с Ребеккой смотрели на море и лодки, прежде чем возвратились в дом Абигейл.

Наутро они уехали в Париж, а через два дня уже были в Бостоне. Еще через неделю Томас вернулся в свою тихую квартиру в Сайгоне.

До следующей встречи с Абигейл оставалось два года.

И еще три года прошло, прежде чем он лег с ней в постель.

Это случилось, потому что он устал от одиночества, потому что его молодая приятельница делала скромные успехи, помогая американским бизнесменам понять устройство Южного Вьетнама в степени, достаточной, чтобы делать деньги, но не могла помочь им, или кому бы то ни было в Вашингтоне или Сайгоне, понять серьезность ошибок, которые они совершали. Надежды и чаяния Томаса, что эта многострадальная страна найдет свое место в мире как свободная и независимая, таяли по мере того, как возрастала коррупция и изоляция правительства Зьема, а в Сайгон прибывали тысячи и тысячи американских военных советников, боеприпасы, вооружение, вертолеты, самолеты и с невероятной легкостью раздавались посулы. Томас Блэкберн направлял письмо за письмом в администрацию президента Кеннеди. Тогда же возникли слухи, что его хотят назначить послом Соединенных Штатов в Сайгоне.

Тем временем горели стратегические деревушки, а президент Зьем продолжал противиться необходимым политическим и экономическим реформам, вызывая враждебное отношение со стороны своего народа, которому он был призван служить. По меткому выражению Томаса, горшок завонял. Второго января 1963 года превосходившее силой и вооружением, — по крайней мере, на бумаге — пользовавшееся услугами американских военных советников подразделение Республиканской Армии Вьетнама потерпело сокрушительное поражение от маленькой группы Вьет-Конга близ деревни An-Бак. Не только правительство погрязло в коррупции, но и большая часть вьетнамской армии. Томас видел, как все рушится, а Вьет-Конг с успехом продолжал партизанские действия под покровом ночи.

В разгар этого бедственного положения, в середине января прибыла Абигейл Рид, чтобы, по ее словам, самой посмотреть, как ее муж управляется с делами компании «Вайтейкер и Рид», которую он основал на ее деньги. Это была у нее не первая поездка в Индокитай. Осенью она пробыла тут две недели, но Томас не смог увидеться с ней по причине крайней занятости.

На этот раз он решил встретиться с Абигейл.

Они поужинали в ресторане отеля «Континенталь-Палас». Абигейл была очарована красотой Сайгона, особенно тенистыми улицами и пастельными провинциальными зданиями, которые напоминали ей ее любимый юг Франции. Томас посоветовал ей съездить в Хуэ, старинную резиденцию королей, город на Сонг-Хуонг, Благоуханной Реке, который когда-то был религиозным и культурным центром страны. Еще он хотел, чтобы она посмотрела на рисовые плантации в дельте Меконга и на необычайной красоты берега Южно-Китайского моря. Томас давно был влюблен в эту живописную, опасную, поделенную надвое страну — с 1934 года, когда он, вскоре после смерти Эмилии, впервые приехал сюда.

Абигейл, однако, было вполне достаточно Сайгона.

— Я не любительница шляться, — так она выразилась. — Не то попадешь на мушку снайпера из Вьет-Конга.

Томас спросил, почему она приехала в Сайгон одна.

Абигейл закурила сигарету. Эту привычку она приобрела совсем недавно.

— У Бенджамина деловые встречи в Бостоне. Он обещал подъехать, как только освободится, но я не собираюсь сидеть тут и ждать его.

Она проговорила это с заметным раздражением. Томас непроизвольно решил успокоить ее, принять покровительственную роль. Ему показалось, что Абигейл нуждается в этом. Он сказал:

— Уверен, что Бенджамин неохотно отпустил тебя одну.

— Мне скоро тридцать четыре. Я уже не ребенок. — Она вдруг улыбнулась и, протянув через покрытый крахмальной скатертью стол руку с ярким маникюром, дотронулась до ладони Томаса. — Кроме того, ты ведь позаботишься обо мне, Томас? Ты всегда опекал меня.

Она намеренно неверно истолковала его слова. Он только хотел сказать, что Бенджамин, будучи ее мужем, видимо, разлучился с ней не по доброй воле, а по необходимости, а вовсе не то, что она нуждается в его или чьей бы то ни было защите. И все же Томас был умилен и польщен, когда женщина девятнадцатью годами моложе, всегда называвшая его «неисправимым педантом», готова пуститься с ним во флирт. Во время пребывания в Юго-Восточной Азии он был очень занят и озабочен тем, как развиваются события, чтобы думать о флирте. А с Абигейл это довольно безобидно. Бенджамин, по возрасту находясь как раз между Томасом и Стивеном, был другом обоих. Да и сам Томас помнил Абигейл с пеленок.

После обеда они отправились на прогулку по улице Ту-До, дошли до французского посольства и возвратились в квартиру Томаса. Вечер был теплый и безветренный, полный романтической прелести. Томас почувствовал, как в нем возникает знакомое ощущение одиночества.