С меня было довольно сидения в луже, и я был сыт погоней.
Я быстро вынул из ножен украденный мной у бронзовой маски меч, подождал, пока серебряный обойдет вокруг первого отрога, а потом поднялся и рассек его насквозь от груди до спины.
Его остекленевшее ошеломление было видно даже через маску и запотевшие стекла. Я стянул с него маску, и дождь заплясал на его зрачках. Лошадь, привычная к грозе и бурным сценам, стояла спокойно, глядя на меня с безразличием. Я посмотрел на мокрые черные одежды мертвого, его маску, его лошадь, и подумал: почему бы и нет?
Четверть часа спустя вниз по склону ехал серебряный командир, в маске, в перчатках, с опущенным капюшоном, оставив полуодетый труп в меловой грязи на вершине холма.
Командир не успел отъехать очень далеко, когда с севера подъехали двое, приветствуя его криками и новостями.
– Зренн отправился на юг с семеркой Немарля и рабом. Он считает, что Вазкор пошел в том направлении, и Зренн собирается искать по кольцу и поймать его между двумя группами.
– Вот как? – сказал серебряный командир.
Двое всадников подскакали к нему, кутаясь от дождя. Если бы они знали, как близки они к сухой пыли, они смаковали бы каждую каплю. Серебряный командир наклонился к ближайшему из них и ударил ножом между ребрами. Когда он перевернулся, его сосед, выругавшись, схватился за свой меч. Но недостаточно быстро. Уже окровавленный меч командира вонзился ему в шею, прервав ругательство, его намерение и жизнь.
Этот серебряный командир, совершенно очевидный выродок и сумасшедший, развернул свою лошадь и помчался на юго-восток, и дождь на ходу смывал кровь с его оружия.
Мы видим, что видим. Если кажется, то так оно и есть.
Скоро я встретил еще троих серебряных. Гроза наконец ослабевала, проносясь стихающими порывами. Дождь поредел, и стало видно темное пурпурное небо с медным молотообразным пятном в том месте, где должно было закатиться солнце. Под нависшей скалой трое выкручивали свои мокрые плащи, и говорили о Зренне и семерых командирах Немарля, и о нехватке бронзовых воинов, и, заметив меня, приветствовали и скоро лежали в траве, один – без головы.
Из преследуемого я превратился в охотника, и это мне нравилось.
Эти люди, которые презрительно смеялись надо мной, когда я корчился в Эшкореке, теперь окончили свои поиски на лезвии моего оружия. Мой конец, если бы они поймали меня, не был бы таким деликатным. Я не старался скрыть их трупы от проводника и команды. Найдя своих мертвых, живые должно быть, вообразили, что по юго-восточным холмам гуляет черная магия.
Из отрывков их разговора до того, как я убил их, я узнал об их численности и стратегии.
Было восемнадцать серебряных, из них семеро от Немарля, и они искали меня прочесывая местность. Это было странное число. Если они действительно хотели заполучить меня, то почему послали так мало людей; если я так мало стою, зачем вообще возиться со мной? Как и раньше, казалось, что это была личная вражда. Я считал, что Демиздор могла сплотить своих родственников и послать по моему следу, когда ее горькая любовь опять обернулась ненавистью. Это, несомненно, объяснило бы малое число людей Кортиса и недостаточное количество, но решимость людей Немарля, потому что в городе, конечно, было несколько влюбленных в мою белокурую жену, готовых быть у нее на побегушках.
Что касается их плана – некоторые поехали вперед, теперь после моей с ними встречи их было несколько меньше; некоторые ездили по кольцу, описывая круги в надежде найти меня. Гроза разметала погоню, и волк напал на стаю сзади.
Опустилась черная ночь без звезд, смытых дождем.
Болото скрылось из виду, оставшись на востоке; холмы сливались в нагорье, покрытое серым известняковым торфом и стелющимися деревьями.
Мое тело казалось пустым от недостатка сна, но у меня был мощный стимул для продолжения движения, и было бы ложью сказать, что я не испытывал острой радости, убивая моих врагов. В действительности я с нетерпением ожидал новой встречи с ними, жаждал крови, снова превратившись в разбойного воина с хорошим запасом ярости. Я слишком долго был рабом и трусом с утонченными манерами в Эшкореке, и тонкий слой позолоты быстро стирался.
Наконец я увидел впереди красное свечение на фоне темноты.
В древней каменоломне примерно в восьми футах внизу горел костер, и вокруг него сидело семь человек. Двое были черепоголовые, а остальные пятеро в истрепанных серых и шафрановых ливреях, которые, как я помнил, носили люди Немарля. Раб-проводник тоже был с ними и жарил на вертеле пару плохо освежеванных зайцев. Мне было любопытно, как они будут есть, эти члены двора двух Джавховоров, которые, в отличие от Эррана, продолжали делать вид, что у них нет желудков. Но мне не пришлось узнать, потому что один из черепоголовых командиров повернулся ко мне, разглядел мой наряд и коня и сказал:
– Ну, Скор, мы прекратили поиски на сегодня. Ты не встретился со Зренном, Ореком и другими, гоняющимися за своими собственными хвостами в темноте?
Значит, отсутствовали кузены Демиздор с двумя из людей Немарля. Всех остальных я оприходовал, за исключением них в каменоломне.
– Нет, – сказал я, улыбаясь под маской, поддаваясь чувству жестокою насилия.
Семь человек, которых предстоит убить. Я не сомневался, что сделаю это. Даже если бы они ранили меня, мои раны зажили бы. Они были подобны младенцам, оставленным в траве на пути льва.
– Нет? Это короткий ответ для Скора, – заметил кто то. – Как, никакой воркотни по поводу бури, скачки и охоты на волка, когда волка нет нигде?
– О, волк есть, – сказал я.
И я направил коня прямо через край карьера и через костер свалив этого человека, развернувшись и наклонившись, чтобы сразить еще троих, прежде чем они поняли, какой демон гуляет среди них.
Темный раб откатился в сторону. Я схватил его вертел с насаженными на него зайцами и вонзил его в темя другого черепоголового, когда он вскочил, чтобы броситься на меня.
Тут кто-то подбил ноги лошади, она рухнула, и я вместе с ней. Человек Немарля обрушился на меня; я изогнулся, и его меч, не попав в сердце, приколол мое правое плечо к земле. Я рванулся вверх на всю его длину с криком боли и ярости и изо всей силы ударил нападавшего кулаком в челюсть; когда его голова опрокинулась, я вонзил нож в его горло левой рукой.
Он замертво упал на меня. Я выбрался из-под него и вытащил меч из своего плеча. Остались только раб и я. Последний черепоголовый карабкался из каменоломни, призывая Зренна (а может быть, свою мать, трудно было понять). Я пожалел, что нет стрелы или копья, чтобы снять его, нож так далеко не полетит.
Но мне не потребовалась стрела. Теперь, когда в этом не было нужды, я почувствовал в себе оружие, как это случилось в палатке Эттука.
Но сейчас было не совсем так. В тот раз энергия использовала меня как проводник, чтобы вырваться в мир. А сейчас казалось, что я могу управлять ею, обуздать, направлять и снова погасить, когда закончу свою операцию. Я стянул с головы серебряную маску-череп, бросил на землю и оттолкнул ногой в сторону.
Мне стало легко, и я едва почувствовал, как она вылетела из меня, эта колдовская сила, используя глаза как дверь.
Тонкий белый лучик света протянулся через каменоломню. Ревущий человек, метавшийся там, опустил руки, широко раскинул их как бы собираясь взлететь, упал среди разметанных углей костра и затих.
У меня кружилась голова, но я не чувствовал слабости; сдержал энергию, использовал ее и остановил. Это ободрило меня. Я обернулся и обнаружил, что Темный раб все еще стоит рядом со мной.
Его уродливое лицо не выражало страха, радости или сожаления по поводу смерти его хозяев от моей руки. Но он без слов пал ниц передо мной, зарывшись лицом в грязь и пепел. Потом, поднявшись, все еще молча, он поискал убийственный вертел, конец которого закрепился во лбу человека, сдернул наполовину недожаренного зайца и нырнул с ним в непроглядную ночь. Мне поклонялись, как богу, но и пренебрегали, как чем то бесполезным.
