Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Ошеломленный, Семёнов лежал на дне шурфа; падая, он ударился о что-то твердое, и боль в ушибленной спине мешала сосредоточиться и понять, что же такое произошло. Но перед ощущением растущей тревоги боль стихала, а вскоре и вовсе исчезла. Семёнов поднялся, потопал унтами и повел плечами вроде бы переломов, вывихов нет. Включив фонарик и увидел раскачивающийся на высоте метров четырех обрывок трапа. Пошарил лучом на дне шурфа, обнаружил другой обрывок – и с холодной, кристальной ясностью осознал весь ужас случившегося.

Первая, самая легковесная мысль – воззвать о помощи. И Семёнов чуть было не закричал «Э-эй, ребята!», – но удержался и не стал этого делать: даже если бы люди не спали, все равно дизель перекрыл бы слабый всплеск упрятанного в колодец голоса. А раз спят, стреляй из пушки – не услышат.

И на смену первой мысли пришла другая – о полной безвыходности положения. Стены гладкие, не на что встать и не на что опереться . Не выбраться ему из ловушки! Не поднимет тревоги дежурный – вот он стоит, дежурный! – и некому будет разбудить людей, проспят до утра. А когда проснутся, спохватятся – спасать будет некого.

Семёнов подняв голову, увидел необычайно яркую в чистом небе, полную луну, застывшие вокруг нее крупные звезды и подумал, что они единственные и последние свидетели его позора. И ему стало мучительно стыдно. И такое острое было это чувство стыда, что пересилило оно даже страх перед неминуемой смертью.

По разному погибают полярники. Иван Хмара в первую экспедицию провалился с трактором под лед, но геройски погиб, ценою своей жизни проложил первую колею на припае, другие, даже самые опытные, гибнут в неравной борьбе со стихией, третьи – от несчастного случая – кто на борту «Лены» мог предугадать, что с ледяного барьера обрушится многотонная глыба?

Но так глупо и так бессмысленно, как он, на его памяти не погибал никто. Не подстраховать свой выход из дома! Безвременно умирать всегда обидно, но хоть бы с пользой умереть, со смыслом!

И тут в сознание Семёнова вползла какая то смутная, ничем не подкрепленная мысль о том, что у него есть шанс. Он встрепенулся, раза три присел и подвигал плечами, чтобы разогнать остывшую кровь, и вновь осмотрел стены шурфа. Нет, зацепиться не за что… А мысль, хотя и оставалась смутной, билась в его голове, как муха в стакане, будто дразнила. «Вот она, я, попробуй ухвати!»

И вдруг как огнем ожгло – спина! Обо что он ударился? Луч фонарика – вниз: вот обо что!

На дне шурфа, полузасыпанная снегом, виднелась рукоятка забытой лопаты.

Еще не веря своим глазам, Семёнов бережно, как археолог бесценный кувшин, извлек ее из снега. Он пока еще не знал, как она поможет ему спастись, но почувсгвовал такое огромное облегчение, словно то была не простая лопата, а протянутая ему рука верного друга. Так и обнял бы, расцеловал эту лопату! Даже кровь согрелась, быстрее побежала от сознания того, что двое их уже стало; вдвоем – это мы еще посмотрим, кто кого!

И хотя мороз уже сдавил его своими щупальцами, Семёнов стал тщательно и не мельтеша придумывать план, как использовать этот шанс. Перебрал несколько вариантов, трезво оценил их и отбросил: никаких сил, к примеру, не хватит сбивать со стен снег, чтобы встать на получившийся сугроб и дотянуться до трапа. А решился на такой план – выкопать в стене узкую, в размер туловища, нишу, слева и справа сделать в ней ступеньки-пазы для ног и постепенно вести нишу вверх, чтобы сравняться с трапом. Плохо, конечно, что придется копать снизу вверх, но зато в этом плане ощущалась надежность, и Семёнов в него поверил.

И неторопливо, размеренно стал вгрызаться лопатой в снежную стену.

Мороз под шестьдесят пять, а полниши выкопал со ступеньками – пот пробил! Да так, что струился по всему телу, пропитывая белье и заливая лкцо, и теперь уже стало опасно подолгу отдыхать, потому что мороз быстро пробивал и каэшку [1], и кожаную куртку, и свитер водолазный под ней, и схватывал пот, резко охлаждая беззащитное голое тело. Но не эта опасность была главная, а то, что мучительно трудно стало поднимать лопату очугуневшими руками, будто не лопату – бревно поднимаешь многопудовое. Сил не хватает на последний метр – вот она, главная опасность! И потому Семёнов пошел на большой риск, сбросил каэшку, которая сковывала движения. Это помогло, но не очень надолго. До трапа оставалось каких-то полметра, а силы кончились, и резервов никаких больше не было. Сердце стучало, как отбойный молоток, рвалось из груди, и терпкий вкус крови стоял во рту, а лишенные отдыха легкие не успевали всасывать нужное количество кислорода, и оттого дыхание напрочь сбилось – настолько, что Семёнов ощутил непреодолимое желание сорвать подшлемник и вдохнуть воздух открытым ртом. Но превозмог себя: несколько таких вдохов – и верное ознобление легких. Был уже такой случай в Центральной Антарктиде, когда один гляциолог увлекся работой и сорвав подшлемник: минут пять всласть подышал, а спасти не удалось…

Плохо стало Семёнову работать. В ушах звенело, к горлу подкатывала тошнота, и серая от лунного света стена, в которую вгрызалась лопата, казалась багрово-красной. Всхлипывая и хрипя, он почти что в беспамятстве поднимал и поднимал лопату, сбрасывая новые пласты снега, и казалось ему, что работе этой нет конца. Переступая свинцовыми ногами по ступенькам – пазам, он втискивался в нишу и отдыхал, все меньше боясь, что замерзнет. А когда пошарил вверху рукой и нащупал трап – не поверил, а поверил – почувствовал такой прилив радости, что в гудящей голове просветлело, а из сухого и шершавого, как наждак, рта вырвался ликующий крик. Обеими руками вцепился Семёнов в нижнюю перекладину трапа, повис на ней и тут же понял, что совершил большую, а может, непоправимую ошибку.

Нельзя было лишать ног опоры! Не подумал об этом и повис на перекладине тяжелым мешком, раскачиваясь наподобие маятника. Сил-то подтянуться нет, кончились силы, растворились в нише, как сахар в кипятке. Ох, как не хотелось отпускать трап, а пришлось: разжав руки и рухнул на дно шурфа – мягко, на горку выбранного из ниши снега. И хотя отчаяние, скверная мыслишка о безысходности снова затуманили мозг, вспомнил все-таки – надел каэшку, чтобы не застудить разгоряченное тело. Отдышался, прояснив себе сделанную им ошибку, сбросил каэшку и по готовым ступенькам стал карабкаться наверх. Добравшись до воткнутой в нишу лопаты, передохнул и начал сантиметр за сантиметром удлинять нишу. Много раз им, как утопающим при виде спасательного круга, овладевало искушение ухватиться за трап, но Семёнов заставил себя даже не смотреть на него, пока он не оказался ниже уровня колен.

Теперь предстояло самое главное. Трап висел сантиметрах в семидесяти от стены, и действовать нужно было с холодным рассудком, наверняка. Семёнов несколько раз отрепетировав в уме все стадии прыжка – несколько раз потому, что уж очень велика была цена неудачи, – и бросил свое тело вперед. Удачно бросил – попал ногами на нижнюю перекладину и мертвой хваткой вцепился руками в боковые веревочные переплетения трапа.

И тогда поверил, что остался жить.

Люди спали, и хотя время подъема уже миновало, Семёнов решил сначала привести себя в порядок, чтобы не показываться в растерзанном виде и не вызывать ненужные вопросы. Преодолевая тошноту, выпил четверть стакана спирта, сбросив мокрую от пота одежду, вымылся и оделся во все сухое. Хорошо, тепло стало, так бы и улегся сейчас в постель, но нельзя. Посмотрелся в зеркало, причесался, смазал гусиным жиром помороженное лицо и только тогда поднял Пашку – объявлять побудку. И отправился к себе. Когда же ребята уселись за стол в кают-компании, вышел к ним, будто только-только встал. За полдником ребята пошучивали, что Николаич проспал побудку, а Севка Мирошников пожаловался:

– Николаичу что, у него комната отдельная, спи себе вволю. А у нас Петрович так храпел над ухом, что я два часа проворочался.

– Невезучий ты, Севка, – посочувствовал Семёнов. – Так любишь поспать, а еще не начальник.

вернуться

1

От слова КАЭ – климатическая одежда антарктической экспедиции. Каэшками полярники называют свои теплые, на верблюжьем меху куртки с капюшоном.

Прим. автора.

14
{"b":"173827","o":1}