— Жива? Значит — за здравие! — сторож разлил, и они выпили понемножку. — А в Раздольном вы играли, это уже после войны — помните?

— Осенью!

— Яблок было в том году!.. Профессора вы играли, этого… Непревзойденно играли! — одобрил сторож, провел ладонью под подбородком, изобразив несуществующую бороду и, откашлявшись, продекламировал: — «И я остаюсь тут, с моим народом и с нетопленным университетом… потому что чести, значит, участвовать в революции, не отдам… ни за какие коврижки!»

Пал Палыч развел руками:

— Ну, брат, мне — далеко, если б я так играл — давно бы в лауреатах ходил!

А сторож разохотился и радовался случаю блеснуть перед знатоком своими актерскими талантами:

— А «Царя Федора Ивановича»? Я царь или не царь?.. Царь или не царь?! — повторил он грозно и требовательно, даже топнув ногой.

— «Ты — царь!» — зааплодировал, смеясь, Пал Палыч. — Браво!

— Браво! — закричал сам себе сторож и налил еще по рюмочке. — А поглядишь, Пал Палыч, — и верно: кого вы только не играли! Монархию — играли? — начал он перечислять, загибая пальцы. — Гражданскую играли. «Оптимистическую»!.. И пятилетки играли, и войну… Да по вас историю нашего государства проходить можно!

— А это потому, Петр Фомич, что в России надо жить долго! Многое увидишь.

Сторож поднял рюмку:

— Ну — смотреть вам — не пересмотреть! — Они чокнулись, Пал Палыч отставил рюмку и закусил капустой.

— А вот погоди, — сказал он загадочно, — привезу к вам в конце сезона новый спектакль — там как раз все, о чем ты говоришь… В одной судьбе, в одном человеке, понимаешь? В тебе, во мне…

— Ага, — сказал сторож, но, судя по всему, не понял.

— Как тебе объяснить… — Пал Палыч почесал голову, за одно тронул порозовевшие щеки, кивнул на бутылку: — Мысли по древу поплыли… Ну вот — сидим мы с тобой сейчас, вроде вдвоем — а ведь уже не вдвоем! И ты здесь, и я здесь, и оно здесь — время! И прикоснись ты к нему, как вот к этим струнам, — Пал Палыч снял со стены декорации пыльную гитару, — оно зарезонирует, зазвенит!..

Пал Палыч взял аккорд и, нащупывая мотив, запел негромко:

— Голубчики — чики-чики! — подхватил сторож, но Пал Палыч остановил его жестом.

— Гей, песнь моя! Любимая! — ударил он по струнам, поднимаясь.

И прошелся с приплясом по сцене — но тут из зала неожиданно раздались тоненькие аплодисменты.

Пал Палыч удивленно остановился, вглядываясь в темноту, и увидел аплодирующую из ложи Катю.

— А ты почему не спишь, полуночница?

— Вы так расшумелись, — Катя потерла глаза, — тут уснешь.

— А мы занавес задвинем! — догадливо предложил сторож, которому очень не хотелось, чтобы импровизированный концерт кончился.

— Ну! Это будет неуважение к зрителю, — жестом отменил Пал Палыч закрытие занавеса. — Его величество зрителя нужно уважать. Что прикажете, сударыня? — поклонился он ложе.

— Что вам будет угодно! — Катя устроилась поудобнее.

— Боевое обозрение «Гитлер капут!» — подумав, объявил Пал Палыч. — Из репертуара фронтовой бригады «Катюша»! Айн момент, — огляделся он, быстро соорудил из подручных предметов подобие куклы, и она ожила, мелкой дрожью затряслась в его руках. — «Петруша, — спросил Пал Палыч. — Чиво? — ответил он сам себе голосом Петрушки. — Ты почему дрожишь? — Это не я дрожу, это земля дрожит! — А почему земля дрожит? — А потому что фриц бежит!..»

Затем Пал Палыч лихо взял гитару наперевес и замаршировал по сцене:

— Артист Артемьев вернулся из окружения, — доложил он сторожу, — в ваше распоряжение!..

— Ну даешь, Палыч! — восторженно и не по уставу отозвался тот.

— А я знаю, — хлопая в ладоши, крикнула Катя, — это у Виктора Ильича есть в пьесе!

— Это сейчас — у него в пьесе, — Пал Палыч с трудом перевел дух. — А тогда было — в жизни… И еще были дожди вторую неделю, и грязь по колено, и передовая — в полуверсте… Пушки завязли, ни с места!.. Здоровенные бойцы толкают, сибиряки — никак, а нам уже танки на пятки наступают!.. А тут один актер из нашей бригады затесался, сам щуплый, и рука — после ранения, плеть!.. А ну, товарищи, дай местечко, — Пал Палыч надел гитару, как винтовку, подставил плечо под незримую пушку. — Взяли!.. Сейчас проверим, у кого в роте повар лучше! Еще — взяли!.. Да ты ее не под уздцы, ты за жабры, за жабры, Коля, как того сома… тогда — пойдет сама!.. Что — тяжело? А девок как обнимать — так «ой, захожусь… ой, задушишь!..» Ступай, не ленись, родимая!.. — и он напрягался, перебегал с места на место, строил смешные гримасы, а может, это было от боли, потому что рука разгибалась с трудом, — и вот стало легче, ноги перестали скользить, пушка медленно стронулась с места и пошла, уже без помощи героя… а он помахал ей вслед и прижал здоровой рукой к груди беспомощную больную…

Все это предстало в исполнении Пал Палыча удивительно зримо, но Катя отчего-то больше не хлопала в ладоши и выглядела такой озадаченной, что Пал Палыч заметил и спросил несколько задето:

— Не убедил? Тебе не понравилось?..

— Я это уже видела… — сказала Катя.

— Где? — недоверчиво усмехнулся Пал Палыч.

— В театре…

— В каком?..

Катя молчала.

— В каком театре ты могла это видеть, если репетиции даже в нашем еще не начались?.. — сердито закричал Пал Палыч.

— Что ты кричишь? Именно в нашем!.. Эту сцену Петя Стрижов репетировал!

Пал Палыч растерянно глядел на нее.

— Когда?

— Два дня назад… Я за тобой заходила, а ты уже ушел, а они все там были, в репетиционном зале. Ой… — Катя схватилась за вспыхнувшие щеки: — Как я сразу не поняла!.. — И она испуганно посмотрела на Пал Палыча.

— Вот те раз… — пробормотал Пал Палыч и опять недоверчиво усмехнулся, и усмешка вышла кривой, жалкой. — Как это возможно?.. Это же — моя роль… Моя! Ты что-то напутала, девчонка?..

Катя не отвечала, а сторож ничего не понимал в происходящем. Пал Палыч сел.

— Мистика какая-то… При чем здесь — Петя?

Он вскочил, начал торопливо натягивать пальто.

— Ехать… надо ехать… сейчас же…

— Да куда ехать, опомнись, Пал Палыч! — закричал сторож. — Первый поезд только утром!

— Попутный… — Пал Палыч искал шапку.

— Поезд?

— Машина… телега… Самосвал! — шапка куда-то запропастилась. — Меня здесь каждый знает! Отвезут!.. — Он направился к выходу без шапки.

— Я тебя не отпущу одного! — схватила пальтишко и побежала следом Катя. Один сторож остался на сцене.

Он стоял и ошарашенно теребил в руках какой-то предмет, оказавшийся шапкой Пал Палыча.

— Головной убор! — опомнился сторож и тоже побежал за Пал Палычем. — Головной убор забыли!..

Дождь наконец все же собрался, а ветер — не переставал дуть, и мокро, противно хлопали друг об друга ветки деревьев.

Катя бежала за дедом и боялась что-либо спросить; Пал Палыч ее как будто не замечал, он бормотал что-то — слова срывал и уносил ветер, Катя их не слышала… Потом они очутились на шоссе, где изредка возникали расплывающиеся в дожде круги автомобильных фар, они увеличивались в размерах, ярко вычерчивали силуэт Пал Палыча с поднятой рукой — и исчезали, и все снова погружалось в неясную, колеблющуюся темноту…