Взгляд его был полон радостного интереса к жизни.
Между прочим, в Н-ском лесе
Кухня действует — будь спок!
Семь кило прибавил в весе
(Если взвесить без сапог).
Но не только пил и ел он —
Он по части ратных дел
В Н-ском взводе Н-ским делом
В совершенстве овладел.
До культуры стал бедовый,
Посещал читальный зал,
И с артисткою Дроздовой
Переписку завязал…
В одном из отсеков перешептывались и пересмеивались девушки.
— Ну что, девчата? — остановившись, весело спросил Збруев.
— Ничего, — ответили девушки.
— Ясно! — сказал Збруев и двинулся далее, вполне довольный собой.
А в стрельбе с упора лежа
Получилось как в кино:
Он из тысячи возможных
Выбил тысячу одно!..
Был в приказах удостоен
Костя всяческих похвал,
И в журнал «Умелый воин»
На обложку он попал…
— Книжечки, журналы, папиросы! Не желаете? — встретилась Збруеву разносчица. — Сигары кубинские, сорок копеек штука.
— А журнала «Умелый воин» от июня прошлого года у вас нету? — поинтересовался Збруев.
— Старье не держим.
— Зря, — сказал Збруев. — Давайте сигару.
Он купил сигару и, рассматривая ее, направился в следующий вагон. Следующий вагон был мягкий.
— Дед, огоньку не найдется? — приветливо обратился Збруев к старичку в мягкой кожаной куртке.
Он наклонился к протянутой зажигалке — и тотчас распрямился: из-под пижамы выглядывали брюки с широкими лампасами.
— Разрешите идти, товарищ генерал?..
Подхватил чемодан и четким шагом замаршировал в следующий вагон.
Костя Збруев на портрете
Был ни в чем не искажен,
Разошлись журналы эти
Миллионным тиражом.
Время шло, кончалась служба,
И совпал его отъезд
С предложеньем чистой дружбы
Из семи различных мест…
Медноволосая проводница, похожая скорее на стюардессу, возилась у кипятильника.
— Змеевик на пределе, — сказал, возникая из грохочущего тамбура, Збруев. — Промыть надо уксусом, двухпроцентным.
— У нас титан электрический, — не обернувшись, сказала проводница.
Збруев заглянул в коридор, сверкающий медью и полированным деревом.
— А ваш вагон — мягкий?
— Международный, — ответила проводница.
— Тогда у меня будет к вам просьба. Можно я из вашего международного вагона сойду? Я, понимаете… сюрприз хочу сделать одной… встречающей…
— Пожалуйста, — сказала проводница.
— Спасибо.
Збруев поставил чемодан и прошел в вагон. В коридоре было чисто, светло. Меж окнами висели цветные фото в деревянных рамках. Збруев двинулся вдоль этой галереи, попыхивая сигарой и рассматривая картинки с видом знатока.
— А где иностранцы? — спросил он.
— Серый какой-то рейс, — отозвалась проводница. — Был один японец, так он съел чего-то, его в Раздельной сняли.
— Ясно, — сказал Збруев. — Значит, вы языки знаете и обычаи?
— В пределах необходимости.
Збруев подошел поближе.
— Тогда ответьте мне на такой казус… У японцев, говорят, целая наука есть, какие цветы дарить. Так вот, скажем, если нужно подарить цветы, а девушка вроде знакомая, а с другой стороны, вроде незнакомая — так какие ей цветы? Белые или красные?
— Подарите розовые, — пожала плечами проводница, взяла фланелевую тряпочку и стала протирать полировку в коридоре.
— А вот у меня к вам вопрос… Верно говорят, что у вас, на гражданке, вроде бы замуж нынче трудно выйти?.. Вон даже в песне композитора Колкера указывается: согласно статистике, на десять ребят приходится десять девушек.
— Ну так это в песне!
— Их же утверждают, проверяют… Раз поется — значит научно установленный факт?
Проводница аккуратно сдула пыль с тряпочки, снова пожала плечами — и зашла в служебное купе.
Через секунду следом показался Збруев.
— Раз уж у нас разговор завязался, то у меня к вам еще вопрос. Что у вас на гражданке в моде танцевать?
— Шейк, — твердо ответила проводница.
— Хороший танец?
— Современный.
— Не покажете?
Девушка удивленно повела бровью и вышла обратно в коридор. Збруев последовал за ней.
— Нет, я серьезно. Сами знаете — у солдата тяжелая служба, мы там, ясно, подотстали, а вдруг меня на танцы пригласят, что тогда?.. Не дайте опозориться, по-товарищески, а?
Тон Збруева показался девушке убедительным, она задумалась.
— Так ведь и музыки нет, и станция скоро…
— Я способный. А музыка — вот. — Он перевесил транзистор на грудь и включил.
— Ну хорошо, только по-товарищески, — строго сказала проводница и скинула тапочки. — Сапоги снимайте.
— Зачем?.. — опешил Збруев.
— Я же вам сказала — танец современный, танцуется без обуви.
Збруев ошалело посмотрел на проводницу, но покорился— исчез на минуту в купе и явился оттуда без сапог, в галифе со штрипками.
— Носки могли и не снимать, — сказала проводница. — Исходная поза: руки — в кулаки, прогните корпус… да нет, в обратную сторону… И — раз!.. Присели!
Под лихую танцевальную мелодию поезд мчался, с ветром споря. Мелькали километровые столбы.
— А я сейчас вроде на нейтральной полосе! — сообщил Збруев, старательно копируя ладные движения проводницы. — Уже не военный, еще не гражданский, месяц на устройство!.. Хороший танец!
— Усвоили? — остановилась девушка.
— А может, заодно и твист? — сказал Збруев. — все равно разулся… По-товарищески?..
Снова отсчитывают столбы километры танца…
— А ваш цвет волос вам очень к лицу! — крикнул Збруев, буравя пятками ковер.
— Да?
— Жаль, что мы с вами не переписывались! Вы бы мне про путевые впечатления писали, а я вам — про службу?
— Да? — снова отозвалась проводница.
В окне показалась закопченная стена, потом — надпись: «Закрой сифон». На переплетении стрелок позвякивали в служебке стаканы и догорала збруевская сигара.
— Я, конечно, тоже против дорожных знакомств, — продолжал, отплясывая, Збруев. — Но если вот так, по-товарищески!.. Меня Константин зовут, по-гречески значит верный!
И вдруг проводница остановилась.
— О, мама мия! — всплеснула она руками. — Я из-за вас чуть станцию не пропустила!
Она сунула ноги в тапочки, схватила в служебке флажок и побежала в тамбур.
— Станцию?.. — как эхо повторил Збруев. — А я?
Поезд стоял у перрона.
Збруев очнулся от оцепенения, подхватил чемодан и бросился следом, обнаружил отсутствие сапог, вернулся обратно и заметался по коридору.
— Проводник! — закричал он. — Где же я сапоги-то снял?
Обнаружив наконец купе с сапогами, Збруев принялся лихорадочно натягивать непослушные носки.
Тем временем состав дрогнул и тронулся.
— Катя!.. — донесся из вагонного окна отчаянный вопль. — Подожди! Я здесь, в международном!..
За окном тихо отплывала платформа, на которой с букетом цветов и в белом платье стояла девушка — светлая и загадочная, как сон…
— Все, отец, — твердо сказал Збруев. — Больше не отвлекаемся! Счеты у вас есть?
Получив от проводника счеты, Збруев присел рядом с ним в служебном купе.
— Итого — осталось двадцать восемь дней… Откидываем на дорогу пятнадцать суток…
