Матвей из колхоза ушел и работал трактористом в бригаде Зефирова. Иван Саввич уже несколько раз заставал Ларису в тракторной бригаде, сильно гневался и обещался «достать» Матвея не только из МТС, а даже из самого министерства, если по какой-нибудь случайности Матвей попадет в министерство.

Но «доставать» Матвея пока было не за что. Парень стосковался по машине и работал в охотку. С каждым днем становилось ясней, что план взмета зяби по бригаде Зефирова будет выполнен досрочно. На собрании трактористов директор МТС отметил Зефирова и посулил ему, кроме премии за перевыполнение плана, еще одну, особую премию.

День, в который происходило собрание МТС, вообще оказался удачным.

В этот день, например, приехал корреспондент из радиоцентра записывать на пленку беседу с лучшими механизаторами. В красный уголок вызвали пожилого тракториста Хромова. Корреспондент велел Хромову непринуяеденно отвечать на вопросы и смеяться, а сам наставил на него какую-то трубку. Хромов причесался, выпил стакан воды и, глядя на трубку, как на гремучую змею, стал смеяться. Корреспондент сердито замотал головой, переписал беседу на бумажку, велел читать «механизмы», а не «механизьмы», и, к удовольствию зрителей, все началось сначала. Это повторялось до тех пор, пока Хромов окончательно не упарился. В конце концов он стал вместо «механизмы» читать «коммунизма», а вместо «коммунизма» — «механизмы», а смех у него отказал вовсе, и Матвей предложил смеяться вместо него. Сердитый корреспондент высунул трубку в окно, записал шум сварки и отбыл. А Хромов, пряча от ребят виноватое лицо, ушел домой и к вечеру страшно напился.

В этот же день выдавали зарплату. Зефиров пересчитал получку, заплатил членские взносы девушке, подстерегавшей тут же у кассы злостных неплательщиков, и вместе с Матвеем пошел в чайную. Там они выпили по сто граммов, заправили брюки в носки и поехали на велосипедах в бригаду.

Вечер был удивительный.

В полнеба пылал закат, заливая землю оранжевым сиянием. Краснокожие в свете зари трактористы ехали вдоль опушки леса, кладя длинные тени до самых стволов. Рыжие стволы сосен с отлупившейся луковичной корой были словно раскалены. Желтые березы и красные осины постелили себе под ноги мохнатые коврики палой листвы и встали, как румяные цыганки, среди строгих ржаво-черных елок. Изредка в тени лесной пещеры мелькал падающий лист; покорно и тихо, словно в воде, спускался он все ниже и ниже и внезапно застревал на полпути, зацепившись за невидимую паутинку.

Даже воздух стал дымно-розовым, и грачи, перелетавшие медленно и устало, словно отягченные своими вызолоченными крыльями, над взлущенной, зеленеющей сорняками стерней, были видней, чем днем, в этом прозрачном, нежном дыму.

Хорошо бы такой вечер нарисовал Пластов… Впрочем, и Матвей и Зефиров не обращали никакого внимания на эту красоту. Чем дальше они ехали, тем больше их занимала мысль: почему, находясь в чайной и имея деньги, они выпили по сто граммов, а не по сто пятьдесят? Эта мысль пришла в голову Зефирову, еще когда они подъезжали к лесу, а потом, уже возле пашни, каким-то путем передалась Матвею. А в бригаде, возле тракторов и борон, лежащих вверх зубьями, досадное упущение показалось до того нелепым и ни с чем несообразным, что приятели только укоризненно посмотрели друг на друга. Обоим было ясно, что ошибку надо как-то исправить. Однако МТС была далеко, а пеньковское сельпо уже закрыто. После короткого совещания Зефиров все-таки направил Витьку в Пеньково со строгой инструкцией: поднять заведующую сельпо и просить ее от имени Зефирова «в порядке взаимопомощи» распечатать магазин и выдать что положено.

Витька укатил на зефировском велосипеде, а трактористы, чтобы не терять времени, стали заправлять машины и вести отвлеченный разговор.

— Сильно тебя сегодня отметили, — сказал Матвей.

— Меня отметили, а по радио все одно Хромова передают. Понял? — проговорил Зефиров, вывинчивая пробку из певучей железной бочки, — У нас сроду так: разгонятся одного хвалить — и хвалят не притормаживая. А что Хромов? У него тут, — Зефиров постучал пальцем по лбу, — все клапана стучат. А его, обратно, — по радио. Ровно подрядился, чтобы ему регулярно почет выдавали. Наравне с получкой и комбинезоном.

— Показуха, — сказал Матвей. — С них сверху требуют передовиков отмечать. Вот у них и припасен штатный передовик. Из первой бригады Хромова отмечают, из нашей — тебя.

— Ты меня с Хромовым не равняй.

— А ты тоже не хуже Хромова избаловался. Издаля видать.

— Где же это видать?

— А погляди на трактор. Сколько на нем грязи. На трубках мох растет.

— Я на нем без ремонта две нормы наездил. Понял?

— А зачем мучить машину? Погляди, масло бежит. Хоть бы ты пожалел его. Машина все-таки бессловесная. Хоть бы для виду блок обтер.

— А что я, не обтираю? Ты за меня обтираешь?

— Не я, да и не ты. Витьке передоверил. Что я, не вижу, что ли? Не жалеешь машину.

— «Не жалеешь, не жалеешь»… Я на свои деньги щетку купил для чистки свечей. — Зефиров достал из кармана зубную щетку, показал ее Матвею и сказал: — Понял?

Дальнейшая беседа была прервана. Прибыл Витька. В сельпо водки не оказалось, и заведующая выдала запечатанную красным сургучом бутылку портвейна. Побранив торговые порядки, заведующую, а заодно и Витьку, Зефиров достал стеклянный отстойник, хранившийся у него среди шлангов и гаечных ключей, раскупорил бутылку, и все трое по очереди начали угощаться из отстойника.

— Что ты ни говори, а с таким уходом твой трактор тридцать шесть сил не даст, — сказал Матвей, выплевывая изо рта сургучные крошки.

— Сколько по паспорту положено, столько и даст, — возразил Зефиров.

— Вот именно, только по паспорту.

— Ну ладно, хватит. Понял?

— Чего хватит? Давай Витьку спросим. Витька, чей трактор сильней?

Витька с опаской взглянул на Зефирова п сказал:

— Не знаю.

— Знаешь! Бригадира боишься, — продолжал Матвей. — А я с кем хочешь пойду на спор, что моя машина сильнее.

— Ну и пускай сильней, — сказал Зефиров.

— Тебе премии дают, тебе и пускай. А спорить небось не станешь.

— Почему не стану? Стану.

Они поспорили. Зефиров поставил свою будущую премию, Матвей отвечал пиджаком.

— Завтра механик придет, поглядим, — сказал Зефиров.

— На что нам механик! Сами разберемся. Витька, тащи прицеп!

Витька уставился на Зефирова. Зефиров вопросительно взглянул на Матвея.

— Давай так, — пояснил Матвей, — сцепим трактора и станем друг дружку перетягивать. Чей пересилит — того и верх. Ясно?

— Да ты что, в уме?

— А что? Боишься, что трактор рассыплется?

— Не боюсь, а не положено.

— Как хочешь. Я на свой надеюсь. — И Матвей ласково похлопал свою машину по капоту.

— Я тоже надеюсь. А не положено. Еще чего надумал. Горючее палить, материальную часть изнашивать…

— Вон как ты заболел за материальную часть! Ты не за материальную часть боишься. Боишься — с передовиков попросят…

— Кого? Меня? — спросил Зефиров. — А ну, Витька, цепляй!

Приятели подогнали тракторы кабинами друг к другу, вложили прицеп в серьги и закрепили шкворнями. Было условлено включать сцепление одновременно, по сигналу, и до рычагов поворота не дотрагиваться.

Замирая от восторга, Витька отошел в сторону и сел на опрокинутое ведро. Он был секундант и единственный зритель.

Матвей и Зефиров забрались в кабины. Моторы заревели. Витька снял шапку и приготовился давать сигнал.

Однако дальнейшее течение событий было нарушено появлением Тони. Первым увидел ее Зефиров. Он заглушил свой дизель и спрыгнул на землю.

— Что случилось? — спросил Матвей, перегнувшись из окошка.

Зефиров кивнул в том направлении, откуда шла Тоня, и сказал:

— Понял?

Тоня подошла в своем синем, неудобном пальтишке, уставилась на тракторы и спросила:

— Что это вы делаете?

— Это вот он… — начал было Зефиров.

— Шкворень выпрямляем, — перебил его Матвей.