Охранник вернул ему карточку.
— Всяко бывает, — сказал он.
Засовывая карточку в карман, Рики думал о том, что выиграл первую схватку с Румпельштильцхеном.
Рики не был уверен, с кем именно ему выпало разговаривать в конторе адвоката. Был ли человек, назвавшийся Мерлином, самим Румпельштильцхеном? Вполне вероятно.
— Что тебе известно о психопатах? — спросил он себя, поднимаясь по ступеням особняка, в котором находились его квартира-офис и еще пять квартир.
— Не многое, — негромко ответил он сам себе.
Его познания ограничивались неврозами. Ложью, которой состоятельные люди потчуют себя, дабы оправдать свое поведение.
В почтовом ящике что-то лежало, и Рики открыл его. Один из конвертов, длинный и тонкий, украшала оттиснутая в верхнем левом углу официальная печать Управления городского транспорта. Рики вскрыл его первым.
К большой фотокопии был пришпилен листок поменьше. Рики прочитал:
Дорогой доктор Старкс!
Прилагаемое письмо найдено в ходе расследования среди личных вещей мистера Циммермана. Поскольку Вы в нем упомянуты, посылаю его Вам. Кстати, дело о смерти Циммермана закрыто.
С искренним уважением,
детектив Риггинс
Отогнув этот листок, Рики стал читать фотокопию. Это было короткое, отпечатанное на машинке письмо.
Всем, кого это может касаться:
Я все говорю, говорю, а лучше мне не становится. Никто мне не помогает. Никто не слушает меня настоящего. О матери я позаботился. Соответствующие документы лежат вместе с моим завещанием в столе у меня на работе. Приношу извинения всем, кого это затронет, — кроме доктора Старкса.
Роджер Циммерман
Даже подпись самоубийцы была отпечатана на машинке.
Глава 4
Записка Циммермана, думал Рики, не может быть подлинной. Никаких суицидальных помышлений, ни склонности к самоуничтожению Циммерман не проявлял. Рики еще раз взглянул на предсмертное письмо и вдруг сообразил, что в нем названо только одно имя — его. Бросалось в глаза и отсутствие собственноручной подписи.
Приподнятое настроение утра, вызванное тем, что он перехитрил адвоката, исчезло без следа — его сменила слабость, почти тошнота. В лифте Рики не покидало ощущение, что к ногам его привязаны гири. В кабинет он вошел уже совершенно измотанным. Он уселся за стол, взял в руки письмо из Общества психоаналитиков. Имя бостонского врача, которого посещает самозваная жертва Рики, вставлено в письмо для него. Оно, несомненно, указывает, кому он должен теперь позвонить.
Рики потянулся к телефону и набрал номер. Всего один гудок, потом, как Рики и ожидал, он услышал автоответчик: «Это доктор Мартин Соломон. В настоящее время я не могу поговорить с вами…» Ну, хотя бы в отпуск еще не уехал, подумал Рики.
— Доктор Соломон, — быстро заговорил он, — это доктор Фредерик Старкс. Ваша пациентка обвинила меня в серьезном преступлении. Хочу сообщить вам, что ее утверждения — сплошная ложь. Выдумка, не имеющая под собой никаких оснований. Благодарю вас.
Рики положил трубку. Солидность, с которой он все это произнес, несколько приподняла его настроение. Он взглянул на часы. Пять минут, подумал он. Самое большее десять, потом ему перезвонят.
По крайней мере в этом Рики оказался прав. Телефон зазвонил через семь минут. Человек на другом конце линии прерывисто вздохнул, прежде чем произнести:
— Доктор, это Мартин Соломон. Я получил ваше сообщение и подумал, что будет разумным перезвонить вам.
Рики выдержал паузу, затем спросил:
— Кто она, ваша пациентка? Кто обвиняет меня в столь омерзительном поступке?
— Я не знаю, вправе ли я назвать ее имя. Она сказала мне, что, если со мной свяжутся представители органа, ведающего вопросами медицинской этики, она готова встретиться с ними. К тому же вам наверняка известно, что за пациентка была у вас всего несколько лет назад. А заявление, сделанное ею, вкупе с подробностями, которые она сообщила мне за последние полгода, безусловно, внушают доверие к ее словам.
— Подробности? — спросил Рики. — Какого рода подробности? Я и на миг не поверил, что эта особа существует.
— Уверяю вас, она вполне реальна. Она описала вас, описала ваш кабинет.
— Этого не может быть, — выпалил Рики.
— Скажите, доктор, висит на стене вашего кабинета, рядом с портретом Фрейда, маленькая гравюра по дереву, изображающая восход на Кейп-Коде?
У Рики перехватило дыхание. Речь шла об одном из немногих произведений искусства, сохранившихся в его монашеской квартире. Гравюру ему подарила жена. Помолчав, он спросил:
— Сколько времени посещает вас эта женщина?
— Я провожу с ней сеансы терапии вот уже почти полгода. Два сеанса в неделю. Она совершенно последовательна. Ничто из сказанного ею до настоящего момента не заставило меня хотя бы в малой мере усомниться в ее словах.
— А где она сейчас?
— На отдыхе, до третьей недели августа.
— Она не оставила вам номера телефона, по которому с ней можно связаться?
— Нет. Не оставила. Мы договорились встретиться вскоре после Дня Труда.
Немного подумав, Рики задал еще один вопрос:
— А она, случайно, не эффектная, редкостной красоты женщина с пронзительными зелеными глазами?
Пауза. Когда Соломон заговорил, тон его был ледяным:
— Так вы все же знаете ее?
— Нет, — ответил Рики. — Просто догадался.
И положил трубку. «Вергилия», — сказал он себе.
Рики поймал себя на том, что не отрывает глаз от стены, от гравюры, игравшей столь заметную роль в выдуманных воспоминаниях подложной пациентки. Они побывали здесь не позавчера, подумал Рики, а гораздо раньше.
Повинуясь первому порыву, Рики вскочил, пересек кабинет, вцепился в гравюру и содрал ее со стены. Он швырнул ее в стоявшую у стола мусорную корзину, так что рамка гравюры треснула, а стекло разбилось. Похожий на выстрел звук эхом раскатился по кабинету.
Гнев улетучился так же быстро, как и возник, его сменила новая волна тошноты. Рики кое-как добрался до письменного стола и тут увидел, что на автоответчике помигивает красная лампочка. Рики нажал кнопку, чтобы прослушать первое сообщение. Голос он узнал сразу — голос его пациента, пожилого журналиста из «Нью-Йорк таймс».
«Доктор Старкс, — медленно произнес голос, — простите, что оставляю сообщение во время вашего отпуска, но я сегодня утром получил с почтой очень неприятное письмо».
Рики затаил дыхание.
«Это копия жалобы на вас, направленной в комиссию штата по медицинской этике. Я понимаю, что анонимность обвинений не оставляет возможности с легкостью парировать их… — Пациент замялся. — Я оказался в ситуации серьезного конфликта интересов. У меня нет сомнений в том, что весомость выдвинутых против вас обвинений дает материал для статьи, способной привлечь большое внимание, и долг мой состоит в том, чтобы передать письмо в отдел городской жизни. С другой стороны, такой поступок, безусловно, поставил бы под удар наши с вами отношения. Я чрезвычайно расстроен этими обвинениями, справедливость которых вы, как я полагаю, будете отрицать».
Похоже, у пациента перехватило дыхание, но потом он прибавил, и на этот раз с ноткой ожесточенной горечи:
«Все и всегда отрицают свои прегрешения. Президенты. Правительственные служащие. Бизнесмены. Врачи…»
Он умолк и повесил трубку.
Пальцы Рики, повторно нажавшие кнопку воспроизведения, слегка дрожали. Следующее сообщение состояло из одних только женских рыданий. Рики узнал голос еще одной давней своей пациентки. Стало быть, и она получила копию письма. Следующие два сообщения тоже были от пациентов.
Рики не стал отвечать ни на один из телефонных звонков, к вечеру ему позвонили все его пациенты. Проведенные с каждым из них часы, которые складывались в недели, затем обращавшиеся в годы, были загублены одной-единственной умело сплетенной ложью.
