В нескольких шагах от Рики служащий уронил со стола карандаш и нагнулся за ним с коротким непристойным восклицанием. Рики посмотрел, как он снова уткнулся в мерцающий экран компьютера. И в одну секунду вдруг понял все — как будто сутулая спина этого человека говорила на языке, который Рики следовало бы разобрать в ту самую минуту, когда рука служащего сцапала со стойки деньги. Рики тихо встал из-за стола и приблизился к служащему.
— Где они? — негромко, но с напором спросил он.
Рука его между тем взяла служащего за ворот.
— Какого черта?
— Где они? — резко повторил Рики.
— О чем вы? Отпустите меня!
— Не раньше, чем вы мне расскажете, где бумаги, — сказал Рики. Теперь он уже держал служащего за горло.
— Их забрали!
— Прекрасно. Кто их забрал?
— Мужчина и женщина. Недели две назад. Что, черт возьми, происходит?
— Сколько они вам заплатили?
— Да уж побольше вашего. Гораздо больше. Вы поймите, я же не думал, что это так чертовски важно. Всего-то одна папка, в которую два десятка лет никто не заглядывал. Тоже мне, проблема.
— Особенно когда вам вручают наличные.
Служащий помялся, пожал плечами:
— Полторы тысячи. Сотенными.
Все те же две недели, переведенные на язык стодолларовых бумажек. Он оглянулся на стопку папок и с отчаянием подумал о потраченных впустую часах.
— Хорошо, они заплатили вам и забрали папку, но вы же не настолько глупы, правда?
Служащий дернулся:
— О чем это вы?
— О том, что, проработав столько лет в архиве, вы должны были научиться прикрывать свою спину, верно? Вы бы не отдали папку, не сняв с нее копии, так?
— Ну да, копию я снял, — неохотно согласился служащий.
— Давайте ее сюда, — сказал Рики.
Служащий поколебался:
— А вы заплатить собираетесь?
— Считайте оплатой то, что я не стану звонить вашему начальству.
Служащий наклонился, выдвинул ящик стола. Порывшись там, он вытащил конверт и отдал его Рики.
— Вот, — сказал он. — И оставьте меня в покое.
Рики заглянул в конверт.
— Что это такое? — спросил он.
Служащий выудил из стола еще один конверт, поменьше.
— И вот еще, — сказал он. — Это было пришпилено к папке. Я им его не отдал. Сам не знаю почему.
— Что там?
— Полицейский рапорт и свидетельство о смерти.
У Рики перехватило дыхание.
— А что уж такого важного в какой-то нищей бабенке, которая побывала тут двадцать лет назад? — спросил служащий.
— Кое-кто совершил ошибку, — ответил Рики
Выйдя из больницы, Рики направился в сторону Гудзона, в небольшой сквер, где можно было посидеть на скамейке и куда почти не доносился городской шум.
Он быстро отыскал скамейку и уселся, положив на колени папку и конверт. Рики немного помешкал и открыл папку.
Пациентку, с которой он встречался двадцать лет назад, звали Клэр Тайсон. Имя это ничего ему не сказало. Ни одно лицо не всплыло в памяти. Ни один голос не зазвучал в ушах. От неспособности припомнить хотя бы одну подробность его пробрала ледяная дрожь.
Рики торопливо прочитал бланк приема. Женщина поступила в состоянии острой депрессии, сочетавшейся с паническим страхом. В клинику ее перевели из палаты «скорой помощи», куда она попала с ушибами и рваными ранами — свидетельствами жестокого обращения со стороны мужчины, который не был отцом ее детей. Медицинской страховки у нее не имелось.
Рики обратился ко второму листку, исписанному его собственным почерком. Слова, которые он читал, наполнили его страхом. Они были холодны и немногочисленны — голая суть дела.
По словам мисс Тайсон, ей двадцать девять лет, мать троих детей — десяти, восьми и пяти лет. Утверждает, что отец детей бросил ее несколько лет назад, устроившись на нефтепромысел где-то на Юго-Западе. Работать может только неполный рабочий день, так как не имеет средств на няню для детей. Получает пособие по безработице, продуктовые талоны и субсидии на оплату жилья. Она заявляет далее, что не может вернуться домой во Флориду, потому что ее отношения с отцом детей привели к ссоре с родителями.
Клиническая оценка: мисс Тайсон — женщина с интеллектуальным развитием выше среднего, глубоко озабоченная судьбой своих детей и их благополучием. Имеет диплом об окончании средней школы, два года проучилась в колледже, но оставила его, когда в первый раз забеременела. При обсуждении ее ситуации избегает смотреть собеседнику в глаза, поднимает голову, только услышав вопрос о детях. Говорит, что живет только ради детей, однако наличие суицидальных фантазий отрицает. Отрицает также зависимость от наркотиков или пристрастие к ним.
Начальный диагноз: Вызванная бедностью стойкая глубокая депрессия. Личностные нарушения. Возможно, употребление наркотиков.
Рекомендации: Амбулаторное лечение в течение предусмотренных законом штата пяти сеансов.
Имелся еще один листок, из которого следовало, что Клэр Тайсон приходила к нему четыре раза, а на пятую встречу не явилась. В голове Рики мелькнула догадка. Он развернул копию свидетельства о смерти и сравнил дату на нем с датой начала лечения в клинике: разница в пятнадцать дней.
Он резко откинулся на спинку скамейки. Женщина пришла к нему, а через полмесяца уже была мертва. Свидетельство о смерти жгло ему руку. Рики быстро просмотрел его. Клэр Тайсон повесилась в ванной комнате своей квартиры, привязав кожаный ремень к выступавшей из стены трубе. Вскрытие показало, что незадолго до смерти ее избили и что она была на третьем месяце беременности. В приколотом к свидетельству о смерти полицейском рапорте говорилось, что в связи с избиением допрашивался некто по имени Рафаил Джонсон, однако задержан он не был. Детей передали под опеку.
Вот оно, подумал Рики.
Ни одно из прочитанных им слов и близко не описывало кошмара, каким были жизнь и смерть Клэр Тайсон. Слово «бедность» ничего не говорило о жизни среди крыс, в грязи и отчаянии. Слово «депрессия» лишь намекало на искалечившее несчастную бремя. В том водовороте жизни, из которого не могла выбраться Клэр Тайсон, на плаву ее поддерживали только трое ее детей.
И теперь один из них решил поквитаться с Рики.
Это старший, подумал он. Должно быть, она сказала старшему из детей, что ходит в больницу на встречи с Рики.
Найди этого ребенка, и ты найдешь Румпельштильцхена.
Он поднялся со скамьи, странно довольный тем, что времени до срока осталось так мало: в противном случае ему пришлось бы всерьез обдумать то, что он сделал — или не сделал — двадцать лет назад.
Остаток дня Рики провел в бюрократическом аду Нью-Йорка. Он пытался выяснить, что произошло с тремя детьми Клэр Тайсон, и его, располагавшего только именем и адресом двадцатилетней давности, гоняли из одного кабинета в другой, от одного служащего к другому. В конце концов он оказался перед крупной, приятного вида латиноамериканкой из архива суда по делам несовершеннолетних.
— Доктор, — сказала она, — тут не за что зацепиться.
— Это все, что у меня есть, — ответил он.
— Если детей усыновили, записи, скорее всего, носят закрытый характер. Открыть их можно только по решению суда.
— На это уйдет несколько дней.
— Правильно. Если хотите получить побольше информации об этих людях, попробуйте одну из компьютерных поисковых программ. Может, это вам что-нибудь даст.
— Я не очень силен в компьютерах.
— Если бы у вас хоть номер социального страхования был, — сказала женщина.
Рики взглянул на документы, полученные им в больничном архиве. Полицейские, которые допрашивали Рафаила Джонсона, драчливого дружка покойной, занесли в протокол его номер социального страхования.
— Послушайте, — сказал Рики, — если я дам вам имя и номер социального страхования человека, сможет ваш компьютер найти его?
— Сможет. Что за имя?
Рики показал ей полицейский протокол. Женщина быстро просмотрела его.
