Дело Наташи перетекло в едва ли не бездействие на законных основаниях. Полиция составляла запросы, время от времени призывала обращаться к ним новых свидетелей. Для Интерпола была даже сделана новая серия фотографий похожей одежды, в которой Наташа была во время исчезновения, — снимки были разосланы по всей Европе.

Генерал Роланд Хорнгачер, главный следователь по делу, сказал в отчаянии: «Дело Наташи Кампуш — кошмар для полиции. Мы сделали все, что могли. Но пока не будут найдены новые следы, какие-либо нити, это дело просто нельзя закрыть».

Конечно, Хорнгачер был в праве дать такой комментарий, однако он был отнюдь не безукоризненной фигурой. С 1997 по 2002 год он возглавлял департамент по борьбе с экономическими преступлениями, с 2002 по 2005-й — ОУР, а с 2005 по 2006-й — полицию Вены. За службу стране он был награжден Золотой медалью за заслуги, однако в 2006 году был отстранен от службы и на время написания книги находился под следствием за злоупотребление служебными полномочиями и взяточничество, а также подозревался в передаче журналистам конфиденциальной информации.

В 2004 году поиски снова переместились за границу. Полиция обратилась к французским властям на предмет возможной связи с делом педофила Мишеля Фур-нире. Глава отдела по расследованию организованных и общеуголовных преступлений Службы уголовного розыска, Эрих Цветтлер, настаивал, что это «просто обычный порядок. Нет никаких улик или нитей, свидетельствующих о наличии связи». Фурнире показал, что часто ездил за границу в белом фургоне. «В Европе несколько тысяч белых фургонов, так что навряд ли можно сказать, что это версия», — уверял Цветтлер.

В ноябре того же года вышла книга Пёчхакера «Дело Наташи». В предисловии он выразил свое разочарование тем фактом, что из-за большого числа просчетов дело, которое можно было бы раскрыть без труда, затянулось на годы, и заключил: «Эта книга описывает один из крупнейших позоров полиции в современной истории Австрии».

Критика исходит едва ли не от каждого, кто непосредственно соприкасался с расследованием. Доктор Бергер, который сейчас играет такую важную роль в попытке излечения рассудка Наташи, критиковал полицию за ведение дела, заявляя, что они проявляют «слишком большую скрытность», а видный местный журналист Герфрид Шперль в своей колонке венской газеты «Дер штандард» заметил, что с полиции за многое нужно спросить.

Он задается вопросом: «Почему за домом Приклопиля хотя бы не установили наблюдение, если по каким-то причинам нельзя было получить ордер на обыск?» — и продолжает, вопрошая, сколько же из 800 человек, числящихся в настоящее время в Австрии пропавшими без вести, 200 из которых дети, претерпевают судьбу, схожую с Наташиной, будучи запертыми в темницах, в то время как над их головами жизнь течет как обычно.

Самое четкое подытоживание провала расследования исходит от одной из его ключевых фигур. Эдельбахер возглавлял в то время венское SB и вышел в отставку лишь за месяц до Наташиного освобождения. Он заявил:

Никто — ни я, ни какой-либо другой полицейский — не верил, что она все еще может быть жива. Это сенсация. Однако это ужасно, что ее удерживали в нашем районе целых восемь лет, в то время как ее безрезультатно разыскивали тысячи полицейских. Да, нужно задаться вопросом, где мы ошиблись. Мы об этом столько думали, перебрали столько версий, даже такую, что она попала в руки занимающихся детской порнографией, — да все, какие только можно. Поэтому многие следователи жертвовали своим самым дорогим, чтобы вернуть ее.

Итак, за восемь с половиной лет Наташиного дела карьеры двух полицейских рухнули. Расследование провалилось на многих уровнях. Не было предпринято обыска ни дома Приклопиля, ни его фургона — хотя бы одними полицейскими либо с собаками. Не было сделано его фотографий, не был составлен его полный психологический портрет. Полиция полагалась на компьютерную систему, которая оперировала лишь с известными преступниками, и, по-видимому, так и не была проведена связь между кафе «У Кристины», похитителем и семьей Наташи и тамошними завсегдатаями. Дело не в том, что следствию недоставало энергичности, ему недоставало связности. Оно велось в неверном направлении, растрачивалось впустую и, конечно же, неправильно управлялось.

Времена года сменялись одно за другим. Наташа беспокоилась за своих дедушку, бабушку и тетушек. Хоть кожа ее и становилась все белее, ум оставался таким же проницательным. Она думала о своих взрослеющих племянницах и с нежностью вспоминала выходные в Венгрии. Ее словарный запас стремительно увеличивался, и она знала о мире гораздо более широком, нежели пространство площадью 160 квадратных метров, которое она разделяла с Вольфи. Книги, телевизионные документальные фильмы, радиопередачи — как пергамент впитывает чернила, так и Наташа впитывала информацию.

Пока она не заслужила выход в тот мир, о котором узнала столь много. Однако на ее восемнадцатилетие в доме было устроено торжество. Согласно полицейским источникам, у них состоялся праздничный обед, а затем на столе появился специальный торт, который Приклопиль купил в кондитерской подальше от Хейнештрассе. Судя по всему, именно после этого обеда он впервые и объявил ей, что она «заслужила» право выходить вместе с ним из дома. Он начал разрешать ей гулять в саду, брать с собой в магазины, на прогулки, но всегда при этом напоминая, что он вооружен до зубов.

Когда Наташа сбежала и ошеломила мир, пытавшийся постичь весь ужас ее опыта, общественное мнение, всегда столь непостоянное, обернулось против нее именно из-за этих редких вылазок во внешний мир. Девочка в подвале внезапно обрела новый и нежеланный имидж «пленницы временами», с более чем тридцатью появлениями в публичных местах Австрии вместе с Приклопилем, которые в данное время проверяются полицией.

Согласно источнику, близкому к Наташе, поделившемуся сведениями на условиях анонимности, когда ей было шестнадцать или семнадцать, Приклопиль немного смягчил свой режим. Она рассказала, что он стал вести себя с ней немного «теплее». Некоторые придерживаются мнения, будто он уверовал, что на определенной стадии сможет жениться на ней, что его подготовка принесла свои плоды: она наконец-то влюбилась в него. «Эта идея, несомненно, была частью его больного воображения», — заметил некто из ее узкого круга.

Ко времени, когда ей исполнилось семнадцать, он, однако, заметил, что дела идут отнюдь не так, как он того ожидал; также он понял, что ее личность становится все сильнее. Она рассказала своим консультантам, что он считал ее «нахальной» и «требовательной». Авторам же сообщили, что, вопреки грядущим выходам в свет, в последний год их совместного проживания он ужесточил режим, иногда даже бил ее и отправлял назад в тюрьму, когда она была «непослушной». Один консультант поделился своими соображениями:

Дела пошли хуже, когда он, как я полагаю, осознал несомненный факт своего неминуемого поражения. Он оказался не способен сформировать из этого ребенка женщину, какую хотел получить; его нездоровый эксперимент полностью провалился. Она также это хорошо понимает и поэтому-то и считает, что он в каком-то смысле дал ей возможность убежать.

Она рассказала нам, что он никогда не позволял ей находиться у него за спиной, ему необходимо было постоянно наблюдать за ней. Однако на последних стадиях их совместной жизни он все-таки начал поворачиваться к ней спиной, а в день ее побега даже простоял так несколько минут. Тогда-то она и сбежала. Такое и в самом деле могло означать, что он — сознательно или же бессознательно — хотел, чтобы она сбежала, дабы освободиться от нее.

В период ограниченной свободы Приклопиль заставлял Наташу помогать ему с ремонтом домов и брал ее с собой в «Хорнбах». Там она улыбнулась обратившемуся к ней продавцу, однако Приклопиль отослал его. То же самое произошло и в супермаркете, где он быстро увел Наташу, когда она начала подмигивать другому покупателю.