Остальные, уже чисто французские войска, состоят исключительной из морской пехоты, одетой в синие жакеты из грубого сукна и широкие шальвары зуавского покроя[71] с гамашами; головным убором служит легкая белая каска английского образца; вооружение — шасспо[72] и ятаганы. Этого рода войск в мирное время находится здесь не более трех тысяч, распределяемых казарменным порядком в нескольких наиболее важных пунктах колонии. В Сайгоне находится один батальон, и мы видели его казармы, расположенные невдалеке от Ботанического сада. Это — прекрасное трехэтажное здание на широком кирпичном фундаменте, опоясанное трехъярусною галереей на тонких железных устоях и с решетчатыми подзорами, выкрашенными белою краской. Как снаружи, так и внутри, казармы эти содержатся в величайшей чистоте и порядке; в помещениях достаточно света и воздуха, а благодаря широким наружным галереям с подзорами и хорошей вентиляцией, в них никогда не проникает солнце и постоянно ощущается легкая прохлада. На черепичной кровле размешены три громоотвода, а перед галереями, для большей тени, рассажено несколько больших густолиственных деревьев. Здание это помещается внутри упраздненного редута с запущенным валом и рвом, густо поросшим всякою болотною растительностью, где, как говорят, в изобилии водятся кобры и другие змеи, между которыми попадаются и большие удавы. Соседство, надо полагать, не из особенно приятных.

— Но почему же в таком случае не распорядиться очистить ров, уничтожить всю эту сорную поросль? — спросили мы у сообщавшего нам об этом обстоятельстве француза.

— Как его очистить? — пожал он плечами, — выжечь? Все эти гадины расползутся, а отчасти, пожалуй, еще переселятся и в самые казармы. Выкосить и выполоть, но это еще опаснее: во время такой работы они могут перекусать Бог знает сколько народа… Нет, уж лучше оставить их в покое, как есть. В этом болоте они менее опасны, а если когда выползают из него, то это лишь случайность, притом выползают поодиночке или парой, так что убить их ничего не стоит. Впрочем, случаи укушения между солдатами до сих пор бывали весьма редко.

Еще во время прогулки по саду, над Сайгоном стали собираться тяжелые, грозовые тучи, что и заставило нас поспешить домой, пока еще не хлынул тропический ливень. Но на сей раз, слава Богу, обошлось без грозы, ветер отогнал тучи в сторону, и мы благополучно доехали до Папского отеля, поспев туда прямо к обеду за табльдотом. Вечер провели на веранде гостиницы, поневоле слушая концерт гекко, цикад и лягушек и глядя, как французы потягивают коньяк с кофе и просто целиком или устраивают себе из него особое питье со льдом, подмешивая в него лимонного соку и мелкого сахару, а затем сосут его через соломинку.

Ни концертов, ни театра в Сайгоне на сей день не было, да, кажется, и давно уже там ничего подобного не бывает, а потому, купив при помощи местного аптекаря, весьма любезного и обязательного человека, несколько фотографических видов и типов Сайгона, мы предпочли доскучать остаток вечера на "Пей-Хо", чем коротать его попусту на папской веранде, к тому же и опустевшей час спустя после обеда. Сайгон, как видно, ложится спать рано: в девять часов вечера все улицы уже пусты, и только кое-где мелькает свет одинокой лампы из-за зелени палисадника.

В три с половиной часа ночи пароход наш отошел от пристани и тронулся в дальнейший путь при помощи отлично опытного лоцмана, который без особых приключений, хотя и черепашьим ходом, благополучно вывел его мимо всех мелей и паркетов в устье Меконга. К шести часам утра мы подходили уже к мысу святого Иакова. Здесь пристала к нашему борту казенная шлюпка с форменными аннамскоми гребцами из команды мата и приняла от нас исполнившего свою обязанность лоцмана.

Утро вставало ясное, спокойное, величественное. Пурпурно-огненное солнце, испуская столпы розоватого света, расходящимися радиусами по холодному еще небу, поднималось к нам навстречу из-за серо-стальной глади спокойного моря, чуть подернутого вороненою предутреннею рябью. Холодные тени ночи как бы не успели еще совсем слететь с него, а белые чайки и рыбачьи паруса уже там и сям мелькали вдали над водами.

14-го августа.

Зеленый цвет Желтого моря у берегов напоминает своею изумрудностью цвет воды Босфора. Благоприятная погода, легкий прохлаждающий ветерок. Идем в виду холмистых берегов Кохинхины, где ярко желтеют полосы прибрежного песка.

Весь день стояла над морем весьма ощутительная сырость: руки, белье и платье были совершенно влажны, и это тем страннее, что небо было ясно, почти при полном отсутствии облаков, даже на горизонте, что в этих широтах крайнего Востока составляет довольно редкое явление. С нами едет из Сайгона целая колония китайцев, возвращающихся на родину, в окрестности Кантона. Они заняли всю носовую часть верхней палубы, устроили у бортов из циновок разные шалашики, расположили под ними свои постели (та же циновка, подбитая легким войлоком) и весь походный скарб, состоящий из чемоданов, саков, узелков, картонов и сундуков, и благодушествуют себе под этими "кущами": валяются по несколько часов подряд, не вставая с места, жрут чеснок и вяленую рыбу, распивают чай, курят свой противный табак, смоченный опиумом и пропитанный свечным салом, и азартно играют в кости да в орлянку, а главное, успели уже заразить всю палубу своим специфическим китайским запахом до такой степени, что просто с души воротит!

15-го августа.

Ужасная жара, в тени 33 градуса Реомюра. Кажись, еще жарче, чем в Красном море. Отошли от берегов, и цвет воды опять изменился: вместо изумрудно-зеленого стал светло-синим, как кобальт, вроде Средиземного моря, только не такого безукоризненно чистого оттенка. Ветер попутный и потому почти нисколько нам не заметен. Приближаемся к зоне тайфунов, свирепствующих в закрытых китайских морях во дни равноденствий и почти в каждое новолуние. Хотя небо сегодня яснее даже, чем в предшествовавшие дни, тем не менее, в ожидании возможности тайфуна на "Пей-Хо" сделаны некоторые приготовления: паруса не ставятся, верхние реи спущены и с кормовой палубы снят верхний тент, вследствие чего там стало жарко почти невмоготу. Попытались мы было спуститься в каюты, но там, несмотря на открытые иллюминаторы, такая духота, что просто смерть. Солнце до такой степени накаляет борта, что пропекает насквозь все обшивки судна. Приложишь днем руку к наружной стене своей каюты и чувствуешь, как тепла эта стена, словно вчера истопленная голландская печка. К ночи она едва охладится, а к десяти часам утра опять уже голландскую печь напоминает.

Нет, тяжела ты, благодатная полоса тропиков!..

Солнце закатилось спокойно. Закат был совершенно ясен, и запад окрашен в золотисто-желтый ровный цвет безо всяких красивых тонов и оттенков. Но едва наступила вечерняя темнота, как по всему горизонту, а в особенности на западе, над китайскими берегами засверкали частые и сильные молнии. Порою они вспыхивали одновременно в разных концах горизонта и почти без промежутка во времени и пространстве. Все небо как бы вздрагивало, озаряемое их трепещущим светом. Мы шли, охваченные сплошным кольцом грозы, которая, по-видимому, была ужасна, в особенности над китайским материком, но у нас все было в высшей степени спокойно: и неподвижный воздух, и стеклянистое море. А ясное небо вызвездилось над нами как будто еще ярче обыкновенного. Млечный путь, в особенности в своей южной половине, был замечательно ярок, и от некоторых крупных звезд ложился по спокойным пространствам вод бледно-серебристый столб отраженного света. Это сверкание перебегающих молний продолжалось далеко за полночь. Я долго наслаждался на палубе ночным воздухом, не столь сырым сегодня как вчера, и любовался на фантастическую игру молний, но, не дождавшись конца грозы, которая, вероятно, длилась до рассвета, ушел спать в свою душную каюту.