«Ну давайте…» – помрачнела я. Мэр – парень спортивный, но не худенький.
Но он прямо как Махмуд Эсамбаев легонько-легонько, невесомо протанцевал на рантике моей сандалии и объяснил: «Это чтоб мы не поссорились!»
Слушайте, я чуть не кинулась его обнимать, нашего бургомистра. За то, что мы не просто потоптали друг другу ноги, бургомистр и я, а с прекрасной целью – чтобы жить в мире и дружбе и чтобы не ссориться. И распрощались, довольные друг другом, в грязной обуви, но миролюбивые.
И Николай Трофимович, наш бургомистр, пошел себе дальше вслед за губернатором. А я вернулась к оркестру. Там вообще происходило что-то феерическое. Эти замечательные хлопцы – труба, аккордеон, саксофон и барабан, – подпрыгивая и радостно подвизгивая и покрикивая в такт, темпераментно жарили молдавскую сырбу. А под нее танцевали абсолютно все – несколько развеселых кругов. В середине – какие-то беззаботные парни в кипах, по-видимому, гости из Израиля, выделывали кренделя ногами внизу и руками вверху; в среднем кругу – жители какого-то цыганского села, все в золотых зубах, атласных рубахах, широченных многослойных юбках, изгибались, притоптывали и трясли плечами, а в самом большом внешнем круге, сцепившись руками, отплясывали вместе гуцулы, и молдаване, и гости неопределенной национальности, и я в своих исторических сандалиях.
Недаром же писал наш мудрый М. М. Ж.: от количества наций количество праздников только увеличивается – размышляла я, весело подскакивая под музыку вместе с темпераментной старушкой в цветастом фартуке с одной стороны и молодым высоченным и уже немного хмельным пареньком – с другой. Эти двое, мои друзья по танцам, подмаргивали всем вокруг, вскрикивали в такт и подбадривали меня: мол, давай-давай, не стесняйся. Здесь все – СВОИ.
Но как только закончился этот танец, ко мне подлетела незнакомая разъяренная дама. И заверещала. Я тут же вспомнила ее укоризненный взгляд, когда топталась на туфле Николая Трофимовича.
Слушайте, я вам говорила, что терпеть не могу фальшивых блондинок? Говорила?
Так вот, она, видимо, чиновница из мэрии, заорала, перекрикивая музыкантов, которые завели новую мелодию: «Вы что себе позволяеце? Вы хоть зна-а-аеце, КОМУ вы на ногу наступили? А? Я прям умираю, что вы тут творице!!! Нет, я прям умру сейчас, какая вы нахальная! Какая вы наглая! Как вы смели с ним так разговариваць?! Нет, я просто умру сейчас! Вы хоть знаеце, кто это был? Вы хоть знаеце?!»
Все, кто со мной давно знаком, например мой муж и дети, мои друзья, моя мама, немедленно закрыли бы мне рот. Ладонью, куском сыра, поцелуем, в конце концов. Но я стояла одна-одинешенька, с сожалением поглядывая на своих товарищей по прыганью под национальную музыку, стояла перед этой вроде бы умирающей, но очень энергичной чиновницей.
«Вы хоть знаеце?!» – продолжала она, размахивая рукой перед моим лицом.
«Знаю, знаю, – ответила я. – А ОН знает?! Он знает, кому ОН на ногу наступил?» – смотрела я честно прямо ей в глаза. Черные брови, и помада такая… Вылезла за границы губ… Противная… И костюм. И эти прядки… Я вам говорила, что ненавижу?.. Ах да, говорила…
Дама от неожиданности сделала губами куриную… эту… Как это говорится… куриную гузку.
«Что?! Что вы себе позволяеце?! Немедленно идемце и попросице прощения! Немедленно!»
Чиновница даже схватила меня за руку. (Не надо было ей этого делать, ох не надо было! Кроме фальшивых блондинок, обведенных контуром ярких нарисованных губ, я еще не люблю навязанного физического контакта. Есть такое слово – «прайвеси». Ну частное пространство, по-нашему…) Словом, когда она схватила меня за руку, перебив мои радостные размышления про жизнь и хороших людей, оборвав такой веселый дружный хоровод с моей прекрасной старушкой в фартуке и юным пьяницей, я разозлилась. Я вырвала свою руку (многострадальную правую руку, которая еще до сих пор болит после февральского осколочного множественного перелома), я вырвала свою руку, повернулась и пошла к машине…
Вот так и окончился праздник. Вот так.
Третий глаз
Редактор нашего молодежного еженедельника Загаевский в общении с сотрудниками редакции оперирует всего несколькими фразами, самые распространенные из них: «Так», «Давай» и «Не морочь голову». При этом он ухитряется пользоваться уважением коллектива и выпускать популярную газету.
Рано-рано на рассвете просыпаются утята, и котята, и кто-то там еще, но я обычно как раз на рассвете крепко сплю. И, как обычно, звонит телефон. Пять утра. Загаевский уже на ногах. Почему бы его сотрудникам не проснуться тоже.
– Так. Ты что, спишь? – Зачем «Доброе утро? Извини, что разбудил»? Зачем эти формальности? – Ты что?! Спишь?!
– Нет, – говорю, – жду вашего звонка, Загаевский! – сонным голосом бормочу я.
Собственно, неважно, что Загаевскому говорить, на его вопросы можно и не отвечать, главное, дать понять, что ты есть на другом конце провода и слышишь его указания. Можно мычать, можно мяукнуть. Завыть, наконец. От такой жизни. Сегодня я спросила:
– Ну?
– Она приехала, – торжественно объявил Загаевский. – Так. Давай. Иди и бери у нее интервью. Люди это любят. Давай. Иди бери.
– А кто мне даст, – подала я реплику, – отметиться в эфире.
За окном темно. А тут еще долго выяснять, у кого брать и кто приехал. И вообще пять часов утра.
– Не морочь голову. Целительница Федосия! Кто же еще? Мать Федосия! Договаривайся давай! Спит она. Давай!
– Уже сейчас? – жалобно заскулила я.
– А когда? – поинтересовался ядовито Загаевский. – Если не хочешь мать Федосию, сделай материал по национальной самоидентификации!
– Кого?
– Что?
– Национальную идентификацию – чью?
– Кого – чью?
– Национальную самоидентификацию – кого?! Племени мумба-юмба? Или кого?! Чью?! – Я уже орала во все горло.
Если Загаевский хотел меня разбудить, он своего добился.
– Так! Не морочь голову! Давай! – И отключился.
Рекламные проспекты целительницы Федосии висели на каждом столбе. Там было сказано, что целительница и спасительница (ого!) мать Федосия ворожит на персте указующем, на вибрации голоса, на высушенных и растертых насекомых, на кофейной гуще и на фасоли. Пророчит и изменяет судьбу, исцеляет от всех болезней, помогает похудеть без диет, снимает порчу, изгоняет духов и открывает третий глаз. Тут я задумалась. Внешне я и так не очень, а с тремя глазами…
На фотографии сидела огромная пасмурная баба с лицом бывшего сельского клубного работника. Несколько тронутого былым девичьим легкомыслием. Баба Федосия в черном платке отгораживалась от фотографа двумя холеными пухлыми ладонями: мол, вот они, ручки-то, чистые, непорочные. Ими же и лечу.
Пробиться к Федосии по контактному телефону не было никакой возможности. На спасительницу-мать было установлено пять степеней защиты. Как в Пентагоне. Первый контактный номер, когда я представилась, послал меня на второй. Второй номер, когда я снова подробно все объяснила, – на третий. Третий послал на четвертый. А четвертый в крепких выражениях послал меня так далеко, что я не имела представления, каким образом туда попасть. Пятый номер оказался телефоном прорабского участка, куда, по всей видимости, я не первая позвонила по поводу встречи с целительницей-избавительницей. Пришлось записываться на прием на общих основаниях.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
