Тому едва ли больше году, —
(Ведь бесцензурная печать
Уже нам мыслить и писать
Дала, так думалось, свободу!)
Когда б я, дерзкий, захотел
Представить очерк даже слабый
Народных язв и темных дел
На суд сограждан, — о, тогда бы
Какой я силой мог унять
И клевету, и обвиненья?
Чем опровергнуть подозренья?
Какие меры мог принять,
Чтобы писака современный
В какой-нибудь статье презренной,
Меня «изменником» назвав,
Значенье правды не ослабил;
Чтоб он моих священных прав
Быть «русским» ловко не ограбил;
Чтоб уськнуть он не смел толпу,
Иль крикнуть голосом победным
С сияньем доблести на лбу,
При сочетанье с блеском медным;
Чтоб у него отнять предлог
Для намекающей морали;
Чтобы того, что уж жевали,
Он пережевывать не мог;
Чтоб он газетной этой жвачки
Не изблевал передо мной
Ни из-за денежной подачки,
Ни хоть: «из чести лишь одной»;
[2]Чтоб он, как шарят по карманам,
Не вздумал лазить в душу мне
И, побывав на самом дне,
Представить опись всем изъянам;
Чтоб даже он не рылся там
Для похвалы, что все, мол, чисто,
Но в ней потом оставил сам
Следы и запах публициста?..
