В доказательство своей силы воины поборолись. Доупаду победил Хоть-Кудая, а Напролом — Стремглава (Дум и Взашей судили схватки). Потом стали бороться Напролом и Стремглав, но у них вышла ничья. Противники условились побороться позже, и Хоть-Куда предложил покидать камни — кто дальше. Камни бросали в реку. Самый дальний всплеск назвал победителя — это был Стремглав. Он как-то необычно замахивался, сильно отводил руку назад, да еще и разбегался перед броском. Ему сказали, что он мечет не по правилам, но Стремглав ответил, что в бою правил нет, на то он и бой.
Потом пришел черед охотничьим рассказам. Этим не было бы конца, если б Напролом не вспомнил о луке. Охотники, чуть услыхав о луке, тут же решили посостязаться в стрельбе. А заодно посмотреть, у кого какой лук, кто как его держит, у кого какие стрелы и наконечники, кто как целится, кто в конце концов метче. Короче говоря, происходил Обмен Опытом, без которого нельзя.
На берегу нашли какой-то большой, желтый, круглый, незнакомый плод (может быть, это была Первая Тыква), отметили от него двадцать пять Напроломовых шагов (считал Стремглав) и стали поочередно пускать стрелы в цель.
Чаще попадали в цель Стремглав и Доупаду — они были знакомы с луком давно, а стрелы Напролома и Хоть-Кудая зарывались в песок далеко от желтого плода.
Дети Ветра кое-что посоветовали им, показали, как лучше целиться, и наконец одна стрела — Напролома, конечно — воткнулась в плод. То-то было радости, то-то было прыжков и похвальбы, что уж теперь-то ни одна стрела не пролетит мимо цели, ни один зверь не уйдет от охотника!
В разбитом стрелами желтом плоде обнаружились белые плоские семена, и Дум и Взашей набрали их по целой горсти, чтобы посадить дома — а вдруг случайная эта мишень окажется съедобной? Напролом идею одобрил — ему будет во что стрелять дома, не разбивая каждый раз наконечник стрелы.
Так прошел второй день Встречи. Вечером снова разожгли Костер.
Разожгли, пожарили, не переставая переговариваться, рыбу, которой было много в первобытной реке, поели… Снова набросали в Костер сучьев и сухих коряг, принесенных течением издалека и выброшенных на берег, и уставились на огонь…
Дум и Взашей сидели рядом.
— Завтра нам расставаться… — проронил Взашей.
— Да, — был ответ Дума. — Повернем, стало быть, домой.
— Куда же еще…
— Все кажется, чего-то недоговорили…
— Мне тоже…
Костер потрескивал, пламя жадно глодало сучья и ухватывало коряги, искры уносились вверх и смешивались там со звездами.
— Ох! — встрепенулся Дум. — Вот что я еще хотел сказать тебе! Так и вертелось на языке, да никак не выговаривалось.
— Что же?
— Мне вдруг подумалось, как-то, знаешь, невзначай…
— Ну что же, что же?!
— Мне все же думается, что, — перешел на шепот Дум, — думается, что мы такие же внуки Горы, как вы — дети Ветра! И что люди-деревья такие же деревья, как люди-тигры — тигры. Мне сдается, Взашей, что все мы дети людей и внуки людей.
— Такое может прийти в голову только в дороге, — тоже перешел на шепот Взашей, — дома такое не высидишь. Но за это открытие твой Шито-Крыто не погладит тебя по головке. Да и мой взбеленится. Их ведь и кормят только за то, что они доказывают обратное.
— Я кое-что слышал, — донесся до них полусонный голос Доупаду, и Дум и Взашей замерли. — Но ничего не запомнил. Кроме того, что Думов шаман за что-то погладит его по головке. И зря. Я бы свернул ему шею.
Костер приумолк, теперь он будто покряхтывал, тоже собираясь уснуть, ворочаясь с боку на бок.
— Дети людей и внуки людей… — повторил Взашей. — А хочешь знать, что скажут на это твой шаман и мой колдун, расскажи мы им обо всем, что увидели и сообщи мы им свои невзначаи? — Он оглянулся на охотников, которые если еще и таращились на огонь, то уже сонными глазами, а двое уже укладывались спать — Вот послушай…
Взашей воздел руки, потряс ими и зашипел, как змея, корча рожи, словно наступил босой ногой на уголек:
— "Дети людей и внуки людей — вот где ересь так ересь! Что за причуда! Такое нельзя себе представить! Эти существа, эти, скажем точнее, выродки не будут знать, как себя вести! Ежели ты дерево, тебе легко: известно, что ты должно делать — расти, терпеть, помалкивать. Ежели тигр, еще легче — рычи на весь мир, царапайся, перегрызай горло каждому встречному. Ежели вода — теки, журчи, капай, лейся. Зимой ты — снег, летом — дождь, осенью — слякоть. Ежели ты груша — виси, зрей, пока не брякнешься оземь. А главное — не признавай за себе подобных никого вокруг! Относись к любым чужакам, как бы они ни походили на тебя внешне, как к кровным врагам! Если же ты не съешь или хотя бы не укусишь чужеземца, тебя съедят свои же — за предательство и измену!"
Взашей еще погримасничал и продолжил:
— "Не дерево, не тигр, не вода, не груша — разрази меня Гром, это что-то новенькое! Испепели меня Молния — я не ведаю, что это такое! Еще никто на земле не говорил, как вести себя по-человечески!"*
Взашей помолчал, глядя на огонь.
— Нет, Дум, — сказал он уже своим голосом, — ты, по-моему, должен держать язык за зубами и помалкивать об этом своем открытии. Невзначай — это с каждым бывает. Этому изобретению еще не пришло время. Первобытные сойдут с ума, если сказать им, что они только люди и никто больше. Это все равно, что отнять у них шкуры перед наступлением холодов. А если сообщить им, что живут не на плоской, удобной для ходьбы земле, а на шаре, у всех закружится голова и все будут ходить растопырив руки, чтобы не упасть ненароком.
Кое-какие открытия, Дум, надо держать при себе, если хочешь остаться в живых, — я это давно понял.
Костер запоздало выстрелил в говоруна угольком, тот стряхнул его с колен.
— Дети и внуки людей… — повторил в который раз он. — Может быть, это и так, но каково это слышать мне, привыкшему считать себя сыном Ветра!
Неизвестно, что случилось, да, наверно, ничего особенного и не случилось — ничего заметного для глаза или слуха, но только оба человека вдруг замолчали, не отрывая взглядов от огня, словно он велел им: а теперь смотрите, слушайте… Была уже огромная, на полмира, черная и зябкая ночь вокруг, ночь-страна, до чьих границ шагать-не дошагать, было над ними неизмеримо и страшно глубокое небо, небо звезд, но был рядом и Огонь, начало всех начал, Огонь, к которому они жались, чье бормотание слушали, пытаясь перевести на человеческий язык трудную и быструю его речь. В Костре, горя, спешили выговориться деревья, открывая, должно быть, какую-то тайну, тайну тайн, известную только им…
Наутро внуки Горы и дети Ветра прощались. Они должны были идти в противоположных направлениях — одни к Заходу Солнца, другие к Восходу. Все уже понимали, что путешествие к Краю Земли подошло к концу.
Шестеро разделили оставшуюся с вечера жареную рыбу, забросили на плечи сумки и мешки и — протянули друг другу руки, чтобы пожать. Прощались Напролом и Стремглав, Хоть-Куда и Доупаду. Дум и Взашей долго не отпускали руки.
— Знаешь, — сказал последний, — я, кажется, верну себе прежнее имя, Наперекор: мой колдун уже не кажется мне таким страшным, как раньше.
— А мне — мой шаман, — ответил Дум. — Когда мы встретимся, я спрошу у него при всех, есть ли у шара край? Он, конечно, ответит, что должен быть. Тогда я протяну ему глиняный шарик и попрошу отыскать край. Вот уж он будет вертеть его так и этак!..
— Жаль, что мы больше не увидимся, — сказал Наперекор, — ведь теперь нас некуда посылать.
*Напомним, что до Десяти Заповедей было еще около 30 тысяч лет.
— Жаль, — согласился Дум. — Но если Земля круглая, как шар, они могут послать нас обойти ее!
— В самом деле.
— Тогда, может, еще увидимся?
— Может быть!
Дети Ветра перешли-переплыли речку, те и другие постояли на противоположных берегах, махая друг другу руками, потом повернулись и пошли.
Конечно, они много раз оглядывались.
