«Да, сэр. Я потерял свой гений и свою душу в день, когда умер твой сын Генрих», – ответил ему Бертран и запел полную тоски и скорби похоронную песню.

Никто из слышавших ее не остался равнодушным, король и подданные рыдали, покоренные песней Бертрана, которая лилась, подобно крови, из открытой раны его сердца.

Бертран остался жив!

Более того, он снова был в милости, и де Орнольяк божился, что рано или поздно Пейре сумеет познакомиться с прославленным трубадуром лично.

Однажды Пейре вместе с ватагой мальчишек подкараулили коровницу Милисенту во время купания. У коровницы этой была странная особенность мыться не в доме, а именно в реке. Мальчишки приметили это уже давно и теперь по очереди караулили, ну когда же мосластая Милисента сподобится пойти на реку. Караулить начали с полнолуния, но пришлось набраться терпения, с купанием Милисента медлила. Меж собой мальчишки заключали пари о том, когда же толстуха наконец соберется совершить омовение. Но ни на старой луне, ни в новое новолуние Милисента не мылась.

Хотели уже прекратить слежку, когда толстуха надумала-таки явиться на реку. Случилось это аккурат в день перед полнолунием, так что мальчишки затаив дыхание крались за ней до самого берега. Когда дородная Милисента в одной холщовой рубахе вошла в воду, Пейре, наблюдавший эту картину в первый раз, хотел было уже разочарованно плюнуть. Мол, надо же было столько сил убить для того, чтобы увидеть корову в холстине, когда Милисента вдруг погрузилась по макушку в воду и, тут же вынырнув оттуда, начала выбираться на берег, отплевываясь и фыркая от удовольствия.

Взорам пацанов предстало дивное зрелище – старая холщовая рубаха облепила рыхлое тело коровницы, огромные точно бурдюки, груди колыхались, по черным мокрым волосам текла вода, внизу рубаха задралась, и были видны две мясистые ноги.

Забыв об осторожности, Пейре встал и, открыв рот, смотрел на необычное зрелище, когда кто-то вдруг больно схватил его за ухо. Мальчишки тут же бросились наутек. Перед Пейре стоял де Орнольяк.

– Что же ты такое делаешь, гаденыш?! – грозно зашипел трубадур, уворачиваясь от камня, пущенного застигнутой за купанием коровницей, и одновременно увлекая за собой мальчика.

Вопреки обыкновению де Орнольяк как будто был трезв.

– Что же ты такое делаешь, Пейре?! – повторил он свой вопрос, обращаясь скорее к небу, которое он теперь хотел призвать в свидетели.

– Неужели Господь наделил тебя такими талантами лишь для того, чтобы ты, подглядывая за голыми бабами, марал свою душу?

Пейре шел за де Орнольяком, потирая ухо и не зная, что сказать.

– Ты можешь стать лучшим трубадуром этой земли, Пейре, – голос де Орнольяка был тихим и добрым, казалось, он так и проникает в душу, подобно тому, как после дождя струи воды проникают в ждущую их землю. – Я думал, что ты со временем станешь самым красивым трубадуром и рыцарем чистой любви. Ты будешь служить дамам, совершенствуя свое сердце и свою душу. Ты будешь тем, кем не смог стать я. Ах, Пейре, Пейре, не здесь и не сейчас должен был я сказать тебе подобные слова. Произнести их следовало бы Совершенному, а не такому грешнику, как я.

Они свернули по направлению к заброшенному сараю. Де Орнольяк подобрал с земли спелое яблоко и, в два укуса ободрав мякоть, выбросил сердцевину в кусты чертополоха.

– Видишь ли, люди прежде были ангелами. Божьими ангелами вроде тех, чьи изображения ты видел в церкви. Только святые отцы не знают, мало, кто знает, как это было на самом деле, те же, кто ведает правду, рассказывают ее не всякому.

Де Орнольяк остановился перед сараем. Повозившись под крыльцом, он извлек оттуда пузатый бочонок с вином, вытащил пробку и, отпив, разлегся прямо на траве под одной из яблонь. Пейре последовал примеру трубадура, разложив на земле плащ и усевшись на него.

– Ты, конечно, знаешь, что Бог сотворил небо и землю, зверей, птиц и божьих ангелов, – де Орнольяк сделал еще глоток и протянул бочонок Пейре. Кислое виноградное вино оказалось неожиданно холодным.

– И человека, – Пейре отер губы и с осторожностью передал бочонок трубадуру.

– Человека… М-да. Об этом после… Сатана восстал против Господа, и тот изгнал его в преисподнюю. Не убил, заметь, не истребил, чтобы и памяти о нем не осталось, а только отстранил на время. Можешь ты себе представить короля, который, вместо того чтобы четвертовать предателя и мятежника, всего лишь изгоняет его из своих владений?

Пейре отрицательно помотал головой. Такое поведение Бога действительно не укладывалось ни в какие рамки, но, с другой стороны, на то он и Бог – чтобы делать невозможное.

– На самом деле Люцифер был тоже творением Господа. А со своими детьми трудно поступать так, как они того заслуживают. Хотя в некоторых случаях надо.

Пейре подумал, что вот сейчас пойдет разговор о коровнице, и заранее надулся.

– Господь помиловал падшего ангела Люцифера, подарив ему жизнь и шанс на спасение. Но Люцифер, или теперь уже Сатана, совершил второй грех и переманил к себе двух ангелов Господа, их имена знает любой из ваших священников, церковь называет их Адамом и Евой. Не знаю, подлинные ли это имена, никто не знает. Давно это было, почитай с начала мира.

Для того чтобы привязать их крепче к земле, Сатана дал им человеческие тела, в которые и вселились чистые и бестелесные небесные жители. А потом он сделал самое ужасное – отобрал у них память, чтобы они забыли, кто они такие и откуда пришли.

Наподобие Царствия Господа он создал свой фальшивый рай, в котором заколдованным ангелам было запрещено трогать плоды древа познания.

Де Орнольяк приметил в траве еще одно наливное яблоко и, обтерев его о штаны, бросил Пейре.

– А потом сам же обратился змеем и соблазнил Еву на грехопадение.

Пейре вскочил. Никогда прежде он не слышал, чтобы кто-то столь вольготно трактовал Священное Писание, и это возмутило его чистую душу. Переписать песенку или балладу – это другое дело. Но Библию!

– Господин де Орнольяк, вы пьяны, – сквозь зубы произнес Пейре, не отрывая взгляда от брошенного ему яблока и прекрасно понимая, что трубадур отнюдь не пьянчужка, не балаганный шут. Ведь рядом с Пейре в траве под разросшимися яблонями возлежал матерый убийца, сильный и безжалостный рыцарь, наемник, убивающий всех и каждого по велению господина или собственному желанию! Мастер одного удара!

Решись Пейре закричать, он не успел бы даже открыть рта, как кинжал Луи де Орнольяка перерезал бы ему горло. Не мог он и убежать – серо-зеленые глаза врага держали его сильнее любой цепи. Шелохнись, и тебя собьют с ног, заткнут ладонью рот, сунут клинок под ребра. Поминай как звали.

Де Орнольяк возлежал под старыми, да нет, – древними яблонями, Пейре вдруг показалось, что это те самые яблони, и Тулуза на самом деле – райский сад, разбитый в незапамятные времена. Кем? Богом или дьяволом? Де Орнольяк знал, где хранится вино – значит…

– Сядь, Пейре. Ты ведь не хочешь оборвать рассказ на середине, как бы это сделали твои трусливые соседи. Ну же, успокойся. Да, я пьян. Но ты не в первый раз видишь меня пьяным. Так что…

– Господин рыцарь, благородный сэр – вы еретик… – язык Пейре онемел, горло пересохло. Говоря «еретик», Пейре понимал, что подписывает себе смертный приговор. В жаркий полдень его начал бить озноб.

– Промочи горло, господин праведник, наблюдающий из засады за голыми бабами, – де Орнольяк вальяжно поднялся, и силой усадив Пейре на траву, поднес к его губам уже наполовину опустевший бочонок с вином. – Теперь я просто обязан завершить эту историю. А тебе придется послушать.

До грехопадения ангелы были очень сильны и совершенно чисты, но после… он открыл перед ними ворота и вытолкнул в большой мир. Они остались одни. Но Сатана не успокоился на этом, он начал пленять и переманивать других ангелов. Обманом князь тьмы заманивал их на землю в человеческие тела, после чего они все теряли память. И что самое страшное, он придумал, что даже после смерти ангелы не могут освободиться и вернуться к Престолу Творца.