Вскоре, однако, выяснилось, что повар и дворецкий совсем не больны – они ушли. Просто собрали свои вещи и покинули Блэкмор-Хаус, даже никого не предупредив.

Когда Лили сообщили об их уходе, она лишь пожала плечами, заметив, что ее это совсем не удивляет, и продолжила свои бесцельные скитания по комнатам.

Так проходили дни. В доме повисла зловещая тишина. Никто больше не наносил визитов в Блэкмор-Хаус. Даже очарованные красотой Лили светские хлыщи после злосчастной газетной статьи куда-то исчезли.

Казалось бы, Морган должен был испытать удовлетворение – разве не этого он хотел? Но почему-то угнетающая тишина действовала на него еще хуже, чем так раздражавший его прежде стук входной двери. Он с тревогой поглядывал на Лили, которая время от времени как сомнамбула, ничего не замечая вокруг, дефилировала мимо него и по-прежнему упорно не желала покидать Блэкмор-Хаус.

Некогда отважная и дерзкая, Лили теперь превратилась в поверженное существо с израненной душой. И изо дня в день видеть эту незнакомую женщину ему было куда больнее, чем прежнюю сумасбродную и беспечную Лили.

В субботу, ближе к вечеру, Морган вошел в притихший дом. Он знал, что Роберт, Пенелопа и Кэсси ушли гулять в Центральный парк. Сокрушенно покачав головой, Морган подумал о том, что пора бы кому-то начать присматривать за детьми. Хотя Роберт и выглядит старше своих лет, он все равно продолжает оставаться ребенком и нуждается в заботе взрослых. Даже ему нужны родители, а девочкам – тем более.

Но Морган заставил себя не думать об этом, как не думал в последние дни и о Джоне Крэндале. Сейчас самое главное – Лили. Он просто обязан заставить ее очнуться.

Он не сделал и десятка шагов, как услышал громкий стук, а затем пронзительный крик Лили.

– О Боже! – пробормотал Морган. – Что на этот раз?

Лили стояла на коленях в коридоре и потряхивала рукой от боли. Опустившись на пол рядом с девушкой, Морган, не обращая никакого внимания на протесты, взял ее руку в свою. Какой же маленькой и нежной казалась ее ладошка в его руке! Его сердце бешено застучало. Он поднял взгляд – глаза Лили были полны слез.

Морган хотел стереть слезы с ее щеки, но она отклонилась в сторону и потянулась к молотку. Он перехватил ее руку.

– Позволь мне закончить эту работу, – сказал Морган.

– Нет, я сама. – Она посмотрела на него. – Я уже просила вас оставить меня.

– Черт побери, Лили! Почему ты не позволяешь мне помочь тебе?

В глазах девушки появилось отчаяние:

– Помочь мне?

По выражению ее лица Морган понял, что она говорит совсем не о молотке и гвоздях.

– И как же вы думаете сделать это? – прошептала Лили. – Попробуете повернуть время вспять? Уговорите моих родителей воздержаться от их последней поездки? Скажете им, что погода плохая, а они слишком много выпили? – Слезы сдавили ей горло, потекли по щекам, и она замолчала.

В последнее время Морган много узнал о прошлом Лили. Но лишь теперь картина, которую он рисовал в своем воображении, стала полной. До сих пор все собранные информаторами сведения и его собственные догадки относительно образа жизни и характера этой женщины подтверждались. Но после заметки в «Нью-Йорк таймс» он стал смотреть на Лили совершенно по-иному. Ее рассказ о брате, фраза о том, будто она не знает, что такое любовь, а теперь эти печальные воспоминания о родителях – все это никак не соответствовало первоначальному представлению Моргана о семействе Блэкморов.

Прежде он считал, что Лили была избалованным ребенком, испорченным и неуправляемым. Он думал, что богатые родители Клода и Лили, любившие своих детей до безумия, во всем потакали им. Судя по многочисленным заметкам, которые Морган отыскал в старых газетах, брат и сестра были неразлучны, они повсюду появлялись вместе. Это подтвердила и сама девушка. Без сомнения, Клод Блэкмор был очень предан своей сестре.

Однако если их отношения действительно были столь тесными, то почему Лили сказала ему, что сомневается в любви брата и вообще не знает, что такое любовь?

А ее родители? Получается, что они беспечно отправились на лодочную прогулку, несмотря на плохую погоду. Кроме того, они постоянно предоставляли детей самим себе. Морган вспомнил рассказ Лили о том, как они вместе с братом пошли покупать ему шляпу. Потом он подумал о том, что только родители, которые совершенно не интересуются своими детьми, могли допустить, чтобы их дочь отправилась на бал в мужском наряде. Да, получалось, что родители Клода и Лили, которых он считал нежными и заботливыми, не уделяли детям почти никакого внимания.

Так вот почему Лили не имеет ни малейшего представления о том, как управляться со своими племянниками, с неожиданной ясностью понял Морган. Потому что ею самой в детстве никто не занимался.

С таким трудом собранная им и его осведомителями головоломка рассыпалась как карточный домик. Будто кто-то небрежно дотронулся до хрупкой постройки рукой, и карты, смешавшись, одна за другой посыпались на пол.

– Лили… – прошептал он и двинулся к ней. Девушка отступила на шаг.

– Может быть, вы хотите вернуть мне десять бесплодно прожитых лет? Или собираетесь заставить Нью-Йорк вновь принять меня?

Он лишь молча смотрел на нее, не зная, что ответить.

– Нет, Морган, вы не сможете сделать ни того, ни другого. И я не смогу.

– Но если вы действительно так сильно этого хотели, то должны были бороться. Бороться за то, чтобы люди вас поняли. Вы должны были заставить их простить вас.

Лили невесело рассмеялась:

– Простить меня? Так вот о чем, по-вашему, я должна была просить их? А вам никогда не приходило в голову, что это Нью-Йорк должен был бы просить у меня прощения?

«Конечно, нет», – едва не ответил Морган. Ведь это именно она позировала обнаженной Рейну Готорну, а не кто-то другой. И Нью-Йорк тут ни при чем. Однако то, что он увидел в глубине ее глаз, заставило Моргана удержаться от этих слов.

– Вы должны сражаться за то, чтобы остаться здесь, – сказал он вместо этого. – Бороться, а не думать о том, как бы поскорее убежать.

– Но как?

– Вспоминайте о Клоде. Хотите вы признавать это или нет, но все знали, что он любил вас.

– Все знали? – жестко спросила она. – Значит, они ошибались.

– Как вы можете так говорить! Он ведь пытался помочь вам.

– Интересно, каким образом? – усмехнулась девушка.

– Картина.

У Лили перехватило дыхание, мозг лихорадочно заработал. Картина. Моргану известно о картине.

Сама Лили видела ее лишь однажды, десять лет назад. Иногда у девушки появлялось странное чувство, что она все это придумала, что картина существовала лишь в ее воображении. Но одного короткого слова Моргана оказалось достаточно, чтобы заставить ее вновь испытать чувство жесточайшей вины.

– Вы знаете о картине? – спросила она сдавленным голосом.

– Да, Лили, знаю.

То, что Моргану известно ее прозвище – Пурпурная Лили, было достаточно неприятно, но при мысли о том, что он слышал, почему ее так назвали, девушка пришла в ужас.

Если она когда-либо и сомневалась в том, что он считает ее самой презренной из женщин, то теперь сомнений не осталось. Конечно, в его представлении она всегда была падшей и безнравственной особой.

– А еще я знаю то, – продолжил Морган, – что эту картину приобрел Клод.

Перемена, произошедшая с Лили после его слов, поразила Моргана. Девушка пошатнулась и судорожно ухватилась за дверной косяк.

– Клод купил картину?!

– Если бы вы не уехали из города, то, несомненно, узнали бы об этом первой. Теперь вы убедились, что брат действительно любил вас, Лили?

Лили гневно обернулась к нему.

– Вы ошибаетесь. Он никогда не любил меня. Не любил! – громко воскликнула она.

Морган внимательно смотрел на девушку – на ее лице отражалась целая буря чувств. Лили закрыла глаза и надолго замолчала. В тот момент, когда Морган подумал, что едва ли услышит от нее еще хоть слово, она неожиданно заговорила: