Лепида пожелала сама заняться ее прической. Она завязала ей волосы лентами, на манер весталок, затем надела на голову легкое оранжевое покрывало, закрывающее верхнюю часть лба, и венок из вербены и цветков апельсина. Потом она надела на нее длинную тонкую тунику, перехватив ее шерстяным поясом с двойным узлом, и накинула на плечи легкий плащ шафранового цвета. Рабыня обула ей ноги в желтые сандалии, а шею украсила золотой цепочкой. Оттого, что лоб был прикрыт, глаза Мессалины стали казаться больше, а оранжевый цвет покрывала смягчал ее тонкие и правильные черты. Туника удлиняла изящную и стройную фигуру.

Мессалина посмотрела на себя в зеркало, и ее лицо приняло довольное выражение.

Просторный дом Силлы, расположенный в саду возле Палатина, весь пропах миртом, олеандром и майораном: цветочные венки по случаю свадьбы были развешаны во всех комнатах.

Силла пришел на женскую половину. Лепида встретила его, и они оба отвели Мессалину к домашнему алтарю, где оставили ее одну. Она поставила на алтарь бронзового Приапа и обратилась к нему с такими словами:

— О, Приап, ты, кому в лице Хилона я пожертвовала свою девственную кровь, кто правит людьми в момент совокупления и заставляет кричать животных во время их брачного периода, ты, по чьей воле возбуждается молодая плоть и извивается в наслаждении, ты, покрытый шерстью и наделенный фаллосами, символизирующими желание и любовный экстаз, — услышь мою мольбу. Сегодня я выхожу замуж за человека в летах и непривлекательного, который не сможет удовлетворять вспыхивающее во мне вожделение. Направь в мою сторону шаги молодого и сильного мужчины! Сделай так, чтобы я своим животом ощутила его гладкую кожу, а своими губами — его горячее дыхание. Пусть он опрокинет меня, осыпет ласками и услаждает всю ночь. Если ты исполнишь мою просьбу, я признаю тебя величайшим из богов и буду почитать тебя более, чем других.

Мессалина ушла от алтаря после того, как сожгла перед статуэткой несколько зерен фимиама. И все же в глубине души она сомневалась, что бог выполнит такую просьбу. Она еще раз осмотрела себя в зеркало, дабы убедиться, что не забыто ни одно из средств обольщения, способных сразить Валерия Азиатика, который согласился быть в числе десяти свидетелей, необходимых по закону для заключения брака.

Клавдий ожидал Мессалину и ее родителей в перистиле, у входа в пиршественный зал. Там уже собралось восемьдесят человек гостей; рядом с Клавдием были его племянницы, Агриппина и Юлия, сестры Калигулы. Сам император на свадьбе не присутствовал, он остался в Кампании — к большому облегчению Клавдия, опасавшегося, как бы с ним не случилось той же неприятности, что произошла с Пизоном. Тот имел неосторожность пригласить на свою свадьбу с Ливией Орестиллой своенравного цезаря. Увидев, как в разгар свадьбы молодой супруг заключил в объятия новобрачную, Калигула вдруг вскричал: «Не прижимайся так сильно к моей жене!» В тот же вечер он увел Орестиллу к себе во дворец, и она больше не увидела мужа.

После того, как гости приветствовали невесту, Клавдий взял ее за руку и они вместе пошли за Силлой к алтарю, где была принесена в жертву овца и авгур осмотрел ее внутренности. Когда он высказал благоприятное суждение, жрец-фламин посадил новобрачных на двойное сиденье и соединил их руки; затем Мессалина произнесла положенные по обряду слова: «Где ты, Гай, там и я, Гайя».

Гости, сумевшие пробраться к небольшому алтарю, прокричали новобрачным пожелания самого большого счастья, после чего стали подходить свидетели, чтобы скрепить своими печатями брачный договор.

Когда подошел Валерий, запах его волос и одежды взбудоражил чувства Мессалины. Она поблагодарила его за согласие быть свидетелем и так при этом разволновалась, что краска бросилась ей в лицо. Чтобы скрыть свое волнение, она быстро повернулась к алтарю. Какая-то девушка протянула ей пшеничный хлеб, и она принесла его в жертву богине Юноне, покровительнице брака. Затем авгур сотворил возлияние в алтарь вина, смешанного с медом и молоком, — тоже в честь Юноны и бросил к подножию алтаря жертвенную желчь, показывая этим, что в отношениях между супругами не должно быть горечи.

В течение всей церемонии Мессалина не переставала украдкой поглядывать на Валерия, но он обращал на нее не больше внимания, чем когда-либо прежде. Она надеялась, что ее брак с дядей императора пробудит в бывшем консуле некоторый интерес к ней, но он оставался совершенно безразличен. Чувство досады мучило ее все сильнее — такое отношение она воспринимала как демонстрацию пренебрежения к себе, а это было для нее нестерпимо.

По старинному обычаю трое молодых людей из сенатского сословия устроили похищение невесты. Они выхватили Мессалину из рук матери, оказавшей слабое сопротивление, и притащили ее к Клавдию. Один из них держал в вытянутой руке факел из веток боярышника, меж тем как юная дева поднесла Мессалине веретено и корзинку из ивовых прутьев. Новобрачная приняла эти вещи с презрительной миной, казалось, означающей, что ей нечего делать со всеми этими символами супружеской верности. Что до Клавдия, то он, похоже, дремал: глаза его были прикрыты, голова слегка покачивалась. Всем своим видом он давал понять, что долгая церемония ему наскучила. Однако когда слуга, взобравшись на крышу дома, прокричал: «Звезда!», возвестив тем самым, что в небе загорелась вечерняя звезда, Венера, с Клавдия мгновенно слетел сон, он открыл глаза, намереваясь приступить к пиршеству, которое должно было продлиться до поздней ночи.

Глядя на Мессалину, Клавдий подумал, что непременно сократит трапезу и отведет жену в комнату новобрачных: ему не терпелось оказаться с нею наедине. Впервые он предпочтет любовь женщины тому удовольствию, которое доставляла ему еда. Со своей стороны, Мессалина была слишком проницательна и рассудительна, чтобы на распознать слабостей своего супруга, благодаря которым она сможет им повелевать. А ради этого стоило идти на такую жертву, как иногда делить с ним ложе, тем более что опытность и развращенность Клавдия, о чем ходило много слухов, уже разбередили мысли Мессалины, прежде чем разжечь ее чувства.

Она взяла супруга под руку, и они пошли вслед за открывающими свадебную процессию флейтистами и пятью молодыми факелоносцами по улицам Рима к дому Клавдия. Специально приглашенные дети танцевали на ходу и бросали цветы и орехи зевакам, сбегавшимся поглазеть на радостное шествие.

У дома на Палатинском холме новобрачных ожидали Клавдиевы рабы и толпа людей, прознавших о женитьбе дяди императора. Толпа расступилась, и молодожены подошли к порогу просторного жилища. Юноша высоко держал факел из веток боярышника, в то время как другой преподнес Мессалине факел из сосновых веток, символ семейного очага, и сосуд с водой, в которой она омыла пальцы, прежде чем пересечь порог дома, за которым ее ждала новая жизнь. Затем она повесила на дверную задвижку шерстяную ленточку, показывая этим, что будет прясть, ткать и делать одежду и домашнее белье, потом смазала дверные петли душистой мазью, чтобы прогнать злых духов и уберечься от порчи. Клавдий бросил несколько монеток нищим, пожиравшим глазами новобрачную, потом взял Мессалину на руки, собираясь перенести через порог, как полагалось по обычаю, такому же старому, как сам Рим. Для бедняги молодожена ноша была явно тяжела. Шаферы хотели было ему помочь, но Клавдий оттолкнул их локтем и в тот же миг споткнулся. Он упал вперед, на Мессалину, покрасневшую от стыда и гнева. По случайности, показавшейся ей очень счастливой, Валерий Азиатик находился совсем рядом. Он бросился Клавдию на помощь.

— Помоги мне, Валерий, — простонала Мессалина, когда Клавдий с отупелым видом стоял на коленях. — Кажется, я поранилась… Ужасно болит нога.

Клавдий наклонился к ней, но она, оттолкнув его, проговорила тоном, не терпящим возражений:

— Довольно, Клавдий, ты такой неловкий. Пусть мной займется Валерий, а ты лучше устраивай гостей. Только попроси рабыню, чтобы она отвела нас в личные покои и принесла макового отвара, чтобы снять боль.