Милиционер смахнул с лица улыбку и посмотрел на меня так, как Макар смотрит на меня, когда я его со стула сгоняю, и говорит:

– Ты хоть представляешь, сколько таких знаков нужно наставить по всему Подмосковью? Да и нет таких знаков.

– Ну как же нет? – возразил я. – Как же нет? Я сам в книжке с Правилами видел. «Домашние животные» называется или что-то вроде того.

– Это совсем другой знак. Ты видел, что там нарисовано?

– Конечно, видел, – киваю. – Корова.

– Ну а у вас кошки и собаки. На таких животных знаки не ставят.

– А если мы к вашему начальству пойдём, они помогут? – спрашиваю.

Тут вмешался второй милиционер, постарше. У этого лицо вообще какое-то каменное. Ему бы в «Терминаторе» вместо Шварценеггера сниматься, а не палкой полосатой махать. Палка в его руке выглядела обыкновенным фломастером. Ручищи громадные, пальцы толстые и короткие, с густыми чёрными волосами между суставами. Ногти, как у моего деда, жёлтые от сигарет и с заусенцами.

– Слышь, парень, – говорит Терминатор, – шёл бы ты домой. Не морочь нам голову, не мешай работать.

Мне так обидно стало, аж в ушах зазвенело. Так захотелось ему сказать какую-нибудь гадость. Но нельзя же. Проблем потом не оберёшься.

– Чем мы вам помешали? – спрашиваю. – Мы же…

– Всё, – перебил старший, – двигайте отсюда, пока люлей не выловили.

Мы ушли. А вы бы что сделали? Да и вид у второго был такой грозный, что лучше не рисковать. Подумаешь, не мешай нам работать. Тоже мне работники. Разговаривают, а сами всё в салон своей машины косятся. Я заметил: там у них телевизор такой маленький. Просто мы помешали им смотреть телик, это же понятно. Ну да ладно. Пусть работают. Придумаем что-нибудь и без них.

– Подумают, наверное, что мы струсили, – отойдя поодаль, сказал Юрка.

– Пусть думают, – говорю я. – Тебе-то какое дело. Зачем их злить? Огреет палкой по башке, и будешь потом с шишкой ходить, как дурак.

– Да, – выпятив губу, закивал Юрка, – их злить нельзя. По телевизору недавно показывали, как одного милиционера разозлили. Так он достал пистолет и давай во всех подряд стрелять. Смотрел?

– Смотрел, – говорю. – Потому пусть лучше думают, что мы испугались.

– Угу, – согласился Юрка. – Живее будем.

Я рассмеялся. Юрка посмотрел на меня с изумлением:

– Ты чего? Чего хохочешь?

– Да вспомнил кое-что, – отвечаю.

– Скажи, – потребовал Юрка.

– Да ладно, – махнул я рукой.

– Нет, ты скажи, – остановился Юрка. – Может, надо мной смеёшься?

– Да не над тобой, успокойся. Пойдём, что ты стал посреди дороги.

Но Юрка, он такой, как говорит бабушка, твердолобый.

– Пока не скажешь, – заявляет, – чего хохотал, никуда не пойду.

– Ладно, – сдался я (а то ведь и правда будет до вечера тут стоять), – просто ты сказал «живее будем», а я вспомнил, отец с дедом спорили, как обычно, про СССР и Россию.

– И чего?

– Отец говорит деду, что, мол, Ленина давно нужно похоронить, как обычных людей, то есть закопать в землю. Дед как заорёт на отца: «Ленина не трогай! Вам бы всех в землю закопать! Ленин до сих пор живее всех живых! Вы со своими вождями разбирайтесь, а наших – не трогайте…»

– И что отец? – спросил Юрка.

– А что отец, – говорю. – Рассмеялся, обнял деда и говорит: «Хорошо-хорошо, папа, извини…» А тут ты с этим выражением. Вот мне и стало смешно.

– И часто они… того… ругаются? – словно и не услышав моего ответа, спросил Юрка.

– Да, в общем-то, они и не ругаются, – говорю я. – Это у них называется… э-э… политические… Да ну его к чёрту, – махнул я рукой, – забыл, как слово называется. Юрец, отстань ты со своими вопросами, у меня уже голова опухла…

На следующий день мы с Юркой отправились в ГАИ. Я как-то там был разок, с отцом ставили машину на учёт. Решили ехать на попутках. Вышли на дорогу, и давай большими пальцами в небо тыкать – миллион раз видел в кино, как люди передвигаются автостопом. Машин сто, наверное, мимо проехало, никто в нашу сторону даже не посмотрел. Сволочи. Все куда-то торопятся. Я понимаю, взрослых боятся брать, но видят же, что мы ещё мелкие. Хотя по мне и не скажешь, что я такой уж мелкий. Во всяком случае, с мамой уже почти одного роста, а сестру и вовсе перегнал. Но мир не без добрых людей – подобрал нас КАМАЗ. Водитель оказался армянином. Я сразу вычислил его по акценту. У нас в классе есть Ашот Карапетян. Так вот он точно так же разговаривает. Я спросил у водителя:

– Вы из Армении?

У мужика чуть глаз не выпал. Он какое-то время даже на дорогу не смотрел, уставившись на меня.

– А с чиво ты взяль? – спрашивает.

Я не стал ничего придумывать, сказал как есть. Он так обрадовался.

– Самвел, – протянул он мне руку. Так мы познакомились. Мы рассказали ему о своей проблеме. Он рассмеялся и говорит:

– Пацаны, зря толко время патеряете, это я вам гаварю. Никто ничего нэ будет ставить. Щтобы поставить знак, нужьно столко инстанций прайти, столко бумаг па-адписать. Э, ара, кто там будэт слюшать про ващих катов и сабак. Вы щто? Вэрите в успэх этот дэла?

– Верим, – отвечаю. – Везде есть люди, которые любят животных.

– Э-э! Ара, слющай, щто я тэбе гаварю. Ани людей-то не всегда любьят. А ты хочещь щтоби кот твой любили. Малядой ты ещё, глюпый.

– Но вы нас довезёте до ГАИ? – спрашиваю. Если бы знал этот умник, как я ненавижу слово «глупый». Если ты такой умный, то почему на КАМАЗе ездишь, а не в министерстве сидишь? Или не директорствуешь на «АвтоВАЗе», например? Тоже мне, интеллектуал нашёлся.

– Канещна-канещна, просто жалько, щто вы толко время патеряете.

– Ничего страшного, – отвечаю. – У нас сейчас каникулы. Времени навалом.

– Карашо, уважемый, карашо, – сказал водитель немного погодя и добавил: – Карошие вы ребята. Малатси.

Такой же хитрый, как наш Ашот. Тот вечно сначала критикует-критикует, потом начинает хвалить. Не поймёшь, то ли обижаться, то ли благодарить. Через полчаса мы вошли в здание ГАИ. Народу – тьма и очень душно, словно в бане. Денег, что ли на кондиционер нет в этом ГАИ? На телевизор в служебной машине нашли, а на кондёр в офис денег не хватило. Мы без труда разыскали дежурного и объяснили ему, что хотели бы видеть главного начальника.

– Зачем он вам нужен? – спрашивает дежурный, молодой с белёсыми усами и слегка оттопыренными ушами. Наверное, в школе его тоже дразнили «ухом», как нашего Степку Мандрыкина. Правда, после пятого класса родители ему сделали операцию. Мы все обалдели, когда он заявился в шестой класс с нормальными ушами. Но кличка «Ухо» (иногда «Ухи») так и осталась. Кличка, наверное, это навсегда. Ко мне как прилипло в первом классе «Мирный», так я по сей день «Мирным» и хожу. Не злой дядька этот гаишник, глаза добрые и лучистые. Чем-то он мне главного депутата напомнил, Грызлов, по-моему, фамилия. Не дежурного фамилия – главного депутата. Говорят, депутат тот когда-то главным милиционером был. Значит, и в милиции есть добрые люди.

– По очень важному делу, – отвечаю я и тут же добавляю: – и по срочному. – Мы с Юркой решили карты не открывать, пока не встретимся с самым главным начальником.

Дежурный улыбнулся и пообещал, что сейчас доложит начальнику. Не обманул. Всегда так бывает, человек с добрыми глазами редко обманывает. Через полчаса нас завели в кабинет к начальнику. Даже если бы мы не знали, что это кабинет начальника, догадаться было не трудно. Хотя бы по тому, что здесь было прохладно – работал кондиционер. Я от жары летом всегда спасаюсь в папином кабинете. Хозяином гаишного кабинета был грузный мужчина на вид чуть старше моего отца, но совершенно седой. Глаза у него были печальные и сонные. Слушая наш сбивчивый рассказ, ему, как мне показалось, хотелось зевнуть, но он сдерживал своё желание, время от времени прикрывая сухие губы ладонью. Выслушав нас, начальник долго молчал, барабаня по крышке стола кончиками пальцев. Потом вышел из-за стола и стал прохаживаться по кабинету. Прошло, наверное, сто часов, пока он заговорил: